Форум

* * *

 «Отговорила роща

 Золотая...»

 Ушёл бульдозер

 Траками мелькая.

Цитата от ЛеонидОлюнин (2016-11-14 09:45):

 Дождевые кольца на воде.

 Берег обрывается так круто.

 Много ли успеешь за минуту?     

 Потом оплати, потом владей.

 Дождевые кольца на воде.

 Дождь пройдёт и кольца исчезают.                  

 Так проходит и любовь земная.

 Вечности нет счастью и беде.

 Дождевые кольца на воде.

* * *

 Сердце гуляло по лесу,

 Сердце попало в капкан;

 Да, залететь туда если —

 Закукарекаешь там.           

 Влезло и это не странно,

 Если гулять аппетит...

 Высвободят из капкана, —

 Снова туда залетит.

* * *

 На смену не хватит пачки,

 В обед можно дернуть вина;

 Полсуток привинчены к тачке:                                                     

 С рассвета и до темна.

 Трудяги здесь потом моются,

Здесь рушится грубо мечта…

Столица-матушка строится,

Горбатится лимита.

* * *

 Черные-черные шпалы —

 С вечным терпением трудяг, —

 Шпарят составы, шпарят,

 Рельсы над ними гудят.    

 Сверху на них - нечистоты,

 Словно их род есть изгой.

 Шпалу не очень-то штопают:

 Выбьют, заменят другой.

 Так что, отродье шпальника,

 К чёрту количество ран.

 Примем-ка лучше по-маленькой,

 Что остаётся-то нам?

* * *

 Дикая лава холода

 Для бесприютных  Афонь.

 В тёплый подъезд хочется,

 Только вот там домофон.

 А москвичи окутаны,

 Холод  им тоже не люб;

 Дома их ждёт кушанье:

 С мясом гороховый суп;

 Из телеящика вздохи —

 Фильмы про секс по прямой.       

 Летом в столице неплохо,

 Хуже гораздо зимой.

 Если тепло — звякай шпорами,

 Обозревай чудный вид.

 Встретишь подъезд не зашторенный -

 Лужа мочи там стоит.

 День - на тепло скаредь.

 Просит пожрать нутро.      

 И на вокзал не пускают,

 И ни копья на метро.

 Вечера скоро восемь,

 Челюсть о челюсть стучит.

 С днём вас последним осени,

 Братья мои,  москвичи!

* * *

 Я снова внутренне свободен,

 Я вижу птиц, я им родня.

 Я полю, я реке угоден,

 Друзья повсюду у меня.

 Могу упасть в траву с разбега,

 Могу в ручье умыть лицо,

 Могу вздремнуть здесь под телегой,     

 И на покос сходить с отцом.

 Могу достать, звеня цепочкой,

 Живой колодезной воды.

 Могу прочесть вороньи строчки,                      

 И заячьи разгадать следы.

Всё крепко связано в природе.

Бессвязья нет ни здесь, ни там…

Я только внутренне свободен.

На деле связан по рукам.

* * *

 Я слаб, и в этом виден грех мой,

 Я исковерканный почти;

 Меня желания переехали,

 И искорёжили мечты.

 И вот опять шепчу я: «Боже!

 Прости меня. Прости, прости.

 Прости меня. Ну, если сможешь.                        

 Не мог я в жизни не цвести.

 Горел я и легко, и жарко,

 Мне солнце заменял свет бра,

 И ласки принимал я жадно

 От тех, кто создан из ребра...

 Отлюбится и отпоётся,

 Все ветер-время унесёт.

 Один Всевышний остаётся,

 Когда все отвернутся.  Всё.

* * *

 Учила жизнь тебя, старалась, —

 Ты — нерадивый ученик:

 Все в шутку превращал, да в шалость,                  

 И в очень многое не вник.           

 Вот туча наплывает грозно,

 И молнии — за плетью плеть, —

 Теперь уже учиться поздно,

 Но время самое — терпеть.

* * *

 Весне шуметь водою талой,

 Пшеницей — лету шелестеть,

 Быть поздней осени — усталой,

 Зиме — безмолвно леденеть...   

 Смеяться молодым и пылким,

 И целоваться над рекой.

 А зрелым - смех искать в бутылке,                 

 А старости просить покой.

* * *

 Не жил ты разве идеалом?

 Не посвящал ему себя?

 Ты разве в небесах не плавал,

 Лишь все высокое любя?

 Ты разве не глядел с презрением                      

 На копошащихся внизу?

 А какова цена парения?

 Соринка крупная в глазу?

* * *

 Да, молодость ищет полёта;

 А старости нужен покой.

 И так вот бесповоротно

 Махнёшь на полёты рукой.

 Пугливый и осторожный,

 Опасливый не шутя,          

 Часами смотреть можешь                     

 За ветки на облака.

 Да, молодость жизнью играет,

 Как синью играют стрижи.

 А старость тихонько вздыхает,

Глядит на стрижей виражи.

ЛИСИЧКА

 Война ломала и крушила,

 Крутила пепел и золу;

 Да, тяжело на фронте было,

 Не легче было и в тылу.

 Отец в бою. Мать на заводе

 Где от темна и дотемна.

 Любая фабрика на взводе,

 Любой завод и вся страна…

 А под замком детишек трое.

 Грызёт за печкой что-то мышь.

 Суровый быт для всех устроен.   

 И младшему три года лишь.

 За старшего девятилетний.

 Сидят, прижавшись, как в норе.

 Неплохо если месяц летний,

 А что же будет в январе…

 Две-три картошки, ломоть хлеба

 Брала с собой на смену мать, -

 Совсем не велика потреба

 До звёзд ей у станка стоять.

 Придя,  коптилку зажигала,

 Усталость, удалив с лица;

  Что принесла, то  раздавала

 Своим нахохленным птенцам.

 И раздавая, говорила

 Им в отступившей тишине:

 «Я мимо леса проходила,

 Лисичка  повстречалась мне.

 Она послала вам, ребятки…»

 Конечно, не кусок халвы.

 Каким тогда казался сладким

 Кусочек хлеба, знали б вы…

 Сгорели годы словно спички,

 Сгореть, уйти всему дано…

 Нет рыжей добренькой лисички,

 И мамы нет давным-давно.

* * *

 Все это в жизни было, было...

 Веселье было и печаль;

 Тебя красивая любила,

 И ты красивой отвечал.

 Ты пил вино, простую воду

 Врезался в грубость — жёсткий ряд.      

Переменить свою породу

Ты и не думал никогда.       

Но мышцы устают и жилы,

 И всё тоскливей жизни гимн.

 Ты много получил от жизни,

 Не жадничай, оставь другим.

* * *

 Застыла на дороге глина

 В последних числах октября,

 Холодный день проходит мимо

 О неуютном говоря.

 Гундосит «ЗИЛ» дымя вкрутую,

 Чихая, кашляя к тому ж.    

 Столбы продрогшие «кукуют» —                   

 На битый лед уставясь луж.

 Да, скоро ветры будут строги,

 Начнут трепать, будить стога,

 И на прочищенной дороге

 Запляшет пьяная пурга.

* * *

 Струю сигаретного дыма

 С ехидцей кто-то направил

 На нежное слово «любимый»,

 На тонкое чувство, отравой.

 Действительность очень сурова,

 Там властвует бивень расчёта,

 Он скрипку любую расстроит,      

 Причешет грубой расчёской.

 Погаснет слово «любимый»,

 Начертится слово «обязан».

 И врежется жёлтый бивень,

 Разбрызжется лужа грязи.

* * *

 Золотая мелодия осени,

 Неостывшие облака,

 И душа ещё к радости просится   

 Дуновением ветерка.

 Продолжаешь пока надеяться,

 Что не будет замёрзших луж,

 Что не будут метаться метели

 Избегая солнечный луч.

 Вот и веришь надежде плотненько,             

 Хоть и знаешь — обманет она.

 Облака это пар все-таки,

 А не башни, не терема.

* * *

 Зачем искать — все, что необъяснимо?

 Желания при этом не тая.

 Как много звуков пролетает мимо,

 Как много капель пронесёт струя.           

 Но хватит капель, хватит этих звуков,                

 Которые сумеешь ты понять;

 Не надо лишних слов и лишней муки,

 Не надо звёзд невидимых хватать.

* * *

 Боли мучения плетутся за нами;

 Штормы бывают, бывают цунами.

 Это не значит, что все в жизни худо,

 Что не возникнет для радости чуда,       

Вечно не будут печалить печали.

  Нас и с хорошим здесь обвенчали.

 Так же надежду прекрасную дали,

 Чтобы чудесное мы ожидали.

* * *

              «А впереди — Иисус Христос»

                              (Двенадцать)

 Нет, не Христос шёл, а антихрист,

 Антихрист с венчиком из роз,

 Христос не станет бунта мысли

 Тащить, как бочку худовоз.

 Антихрист вышел в непогоду

 Толкая пред собой штыки,

 Свободу посулил народу, —                    

 В глаза им вставил пятаки.

 Принёс и муки он и горе,

 Кровищем был и сыт и пьян.       

 Христа распяли на Голгофе;

 Антихрист распинал там сам.

* * *

 Да, пронеслись тысячелетия,

 До нас добрался Соломон,

 Сократ донёс до нас свой сон;

 В земли поверили бессмертие.                           

 Покуда род живёт людской —

 Его неистребима память;

 А если жить и он устанет,

 И заберёт его покой?..

 Пустынность обретёт земля,

 Или рассыплется на части?

 Пусть обойдёт её ненастье

 Ещё на многие века.

ЧЕЛОВЕК

 Сегодня он шатает свет,

 А завтра он сошёл со сцены.

 Ах, перемены-перемены!

 Износа вам коварным нет.

 Сегодня он в цветах, любим;

 Сегодня он в руках блаженства!

 О! — Мир людской несовершенства!    

 И мы о красоте трубим.

 Он хочет жить две сотни лет,

 И словно маки рдеют щеки.

 И вовсе ни к чему упрёки,

 Коль кончится кордебалет.

* * *

 Бессмертия земному нет,

 Судьба ведёт земное к праху.

 И как ни береги рубаху...

 И как ни береги штиблет...

 Жива пусть память толщи лет,                            

 Ей не убраться от забвения.

 Стволы сгорают и коренья...

 Закат сгорает и рассвет.

 И слава блёстких эполет,

 И взлёты слов слуги Парнаса —

 Того дождаться могут часа,

 Когда их растворится след.

* * *

 Не оскорбляй собой Всевышнего,                 

 И не тверди, что не всесилен Он.

 Комолыми ты полон мыслями,

 Такие только и осилил ты.

      Тебе бы рассуждать про сено,

 И про солому тоже можно...

 В рабах Всевышнего вселенная,

 А ты пылинка придорожная.

 * * *

            « О бессмысленная вечность!»

                       ( Е. Боратынский)

Ни в чем бессмысленности нету,

 Везде закон, во всем свой смысл,

 И здесь, на этом белом свете,

 И там, где звездоносна высь.

 У верящего путь размерен,

 Он не хулит небесный свод,        

 И то, чего не разумеет —

 Ненужностью не назовёт.

 А тот — гордыней искалеченный,

 Надвинет глухо капюшон...

 Для тех — бессмысленная вечность,             

 Кто смысла в жизни не нашёл.

* * *

 Есть закаты и рассветы,

 Есть тяжёлая роса,

 Как стекляшки от браслета.          

 Это ли не чудеса?

 Есть калужницы, купавы,

 И ромашек белый снег;

 И у самой переправы

 Девичий звенящий смех.

 У берёзы ствол есть гибкий,

 Есть глаза, как бирюза,

 Есть манящий зов улыбки.

 Это ли не чудеса?

* * *

 Так не бывает, так не бывает —

 Радость большую не забывают.

 Да, пронеслась, словно комета, —                                 

 Это же было, было всё это!

 Да, промелькнула,

 все же — не шалость,

 В сердце полоска, как в небе осталась.

* * *

 Любви Небесной не найти,

 Она живёт не в этом мире,

 Не в этой крохотной квартире;                            

 Зачем ей биться взаперти?

 Но молодость верна себе,

 И ищет то, что не нашли мы.

 Искал же Трою долго Шлиман,

 Искал, искал, и... на тебе!!!

* * *

 А замок-то был защелкнут

 Без ключа. Висел на дужке.

 Думал стоя ты о чем-то

 В коридоре этом душном.

 Да и надо было только

 Подойти, рукою тронуть:   

 Дверь бы заскрипела тонко,

 В ласковый ушел бы омут.

 Обманулся ты заметно,

 Повернулся и отчалил,

 А замок висел на месте

 Глядя в след тебе с печалью.

КУСОЧЕК СЧАСТЬЯ

 На тебя она не смотрит,

 Говорит: «Не приходи»,

 Слезы летний дождик смоет,

 Только уголёк в груди.

 Будешь ты стоять у тропки,

 У знакомого окна;

 И её ничто не тронет —

 Бессердечная она.

 Будешь ты хранить обиду,

 И надежду не спугнёшь:

 Вдруг потушит свет и выйдет       

 С зонтиком под тёплый дождь.

 Нет, не вышла, как обычно,

 Не погас в окошке свет;

 Видимо из сердца вычла

 Мокрый твой автопортрет.

 Страшный коршун — безучастие.

 Меж сердец глубокий ров.

 Все равно — кусочек счастья —

 И несчастная любовь.

ПОСВЯЩЕНИЕ ЛЮБИМОМУ НАЧАЛЬНИКУ

 Блажен,  кто жребием доволен,

 Кто добродетелен — вдвойне.

 Кто чёрной завистью не болен, —

 Не ищет истину в вине.

 Ни в чем другим не подражает;

 Влюблён в земную красоту.

 И дисциплину уважает —

 На производстве и в быту.

 Чьи дети ласковы, послушны,

 И в школе учатся на «пять»,

 Приветливы и добродушны,

 Не повернут морально вспять.

 Кто резких, грубых слов не знает,           

 С рождения не знает их,

 Кто подчинённых понимает

 Как близких родичей своих...

 И от получки до аванса,

 В январский хлад, в июльский зной,

 Готов писать и петь о вас так,

 Иван Семёныч, дорогой.

 Пусть знают чукчи и вогулы,

 пусть знает вся Святая Русь —

 Я отработаю прогулы!

 Я отработаю — клянусь!

* * *

 Жизнь малиной не казалась,

 Но останься сух запал.

 Вот вина на раз осталось —

 И совсем пустой бокал.

 Вечны эти недоимки,

 Через них жена брюзжит.

« Ох! — дырявые ботинки!

 Ох! Ты, минимум прожит...

 Ох! Ты, минимум внимания,

 Растуды тебя сюды!»

 Шелестело бы в кармане —

 Разговор другой тоды.

 Нет уже ни капли мочи, -              

 Ох, прервётся колея,

 Знать последние денечки

 Перелистываю я.

 Не держусь за жизнь неистово

 Коль она не крем-брюле...

 Но ещё бы лет так триста

 Поблажить мне на земле.

НАУКА

 Я слышу, — «Всесильна наука!

 Она не имеет границ!

 Да, это такая, брат, штука —

 Любой перемелет гранит;

 Угробит любого микроба,

 Проникнет в любое ядро,

 Нашлёпает биороботов,

 Чтоб космосу сунуть в ребро.

 И жизнь удлинит человеку

 Так годиков, блин, на пятьсот      

 А из простого полена

 Изладит нам хлеба кусок.

 Да, будут молочные реки

 Долины из сладкой халвы.

 Трусцой понесутся калеки,

 И всадники без головы!..»              

 Но я возражаю обильно,

 Как тучам ночная луна:

 Наука совсем не всесильна,

 Хотя откровенно сильна.

ОБЕДЫ

 Ох, обжорные обеды,

 Как на мерине лихом:

 Пустотелые беседы —

 О хорошем, о плохом.

 С дикой водкой словно рашпиль:

 Остаканился, и в «брык».

 Ох, расхваленное брашно!

 Ох, поток за воротник!

 Молодые пьют и седы:

 Капля — польза, бочка — вред.             

 Что осталось от беседы —

 Непонятный винегрет.

 Может кончится и дракой,

 Или встречей под столом.

 Водка — граф из рода Дракул —

 Разуму-уму облом.

 Бестолково, шумно, жарко;

 И накладно — припряги...

 Да, опять вчера нажрались.

 Вот такие пироги!

ПРО ПАЛАЧА

И трагедия, и драма

 Приключилась сгоряча:

 Милая, родная мама

 Умерла у палача.

 Плачет он — душа на части,

 И на лбу седеет прядь.

 Нету большего несчастья —

 Мать родную потерять.

 Убивается, страдает,

 Проклинает краткий век.

 И палач порой бывает,

 Как обычный человек.

 Схоронил. Ну, все — довольно!                          

 Взял топор он свой. И вот,

 Отодвинув сердобольность

 Зашагал на эшафот.

 Жертва ждет у эшафота:

 По щеке слеза течет...

 Но работа — есть работа,

 И эмоции не в счет.

* * *

 Ты — песчинка земли,

 Ты рассыплешься в пыль;

 Над тобою степной

 Будет стлаться ковыль.                             

 Над тобой в вышине

 Поплывут облака.

 И неспешно пройдут

 За веками века.

 Над тобой — облака.

 Голос времени строг.

 Время — это река,

 А над временем — Бог.

* * *

 Наколов машину дров

 Ты устал. Возможно.

 По совету докторов —

 Отдохнуть положено.

 Отстрани себя от дел -                              

 (не усохнут корни);

 Сил упадок одолел,

 И опять все в норме.

 С совестью — другой балет,

 Рад я вам признаться,

 Отдых совести во вред —

 Может оказаться.

* * *

 Она оказалась над лесом,

 Она называлась луной,

 Под темным тяжёлым навесом,

 Над темной уснувшей землей.

 Она тишине обучала:        

 И речку, и поле, и луг;

 Она понимание встречала

 С успехом всего что  вокруг.

 Но в жизни есть что-то дремучей,

 Свирепей не только на вид, —

 Нагрянут внезапные тучи

 И здесь непогодь задурит.

* * *

 Кто-то может руку протянуть,

 Бог его, конечно, не осудит;

 Нищим подают и нынче люди:

 Добросердие не прервало путь.

 Не могу стоять я у стены

 Руку протянув за подаянием,       

 Одолеть такое расстояние

 Мне, пока что, силы не даны.

* * *

 Зачем аппендиксов-отростков,

 И прочих хилых недоносков,

 На этот белый свет рожать?

 Трястись над ними, дребезжать —

 Чтобы увидеть их на сцене,

 В надежде кто-то их оценит,

 Воскликнет: «браво» или «бис»,

 Букет цветов бросая вниз...

 Ты, пишущий, вскинь к небу веки —

 Не про тебя ли строки эти?

* * *

 Там вечный свет! Пусть будет так,

 Там нет закатов, нет рассветов,

 Там вечны музыка и лето...

 Воображать я не мастак.

 Наш путь — отнюдь, не в вечный мрак,            

 Бессилен там подлунный ветер...

 Как, впрочем, я уже заметил:

 Воображать я не мастак.

ВЕРРЕС КАЙ

 Говорят, что зло всесильно,

 Возмущаясь — привыкай.

 Жил когда-то в древнем Риме,

 Злой чиновник Веррес Кай.

 Связи он имел в Сенате,

 Средь правительства парил;

 Настроение накатит —

 Гадость строил гамадрил.

 Даже примерял корону,

 Как барыга новый «Джип».

 Но в то время Цицерону

 Тоже подкатило жить.

 Цицерон был страсть речистый,               

 Как учитель у доски,

 Кая этого он чистил,

 Да с песочком, да с морским.      

 Да и Гаю  доставалось:

 Мол, полегче, Цицерон.

 Веррес отряхнется малость:

 Все нормально, где урон?

 И опять за превышение...

 И опять за воровство.

 Иногда за согрешения

 У  закона есть тесло.

 Выслали Верреса Кая,

 Оказался на мели.

 Из родного, значит, края,

 К варварам аж замели.

ЗАБОЛЕЛ МАКАР КУЗЬМИЧ

 У Макара Кузьмича

 Небушко в полоску,

 Надо вызывать врача,

 А не грызть известку.

 «Ой, живот! Ты, мой живот!

 Ой, ты, жизнь отрава!

 Ой, как режет! Ой, как жжёт,

 Словно съел удава!»

 Как известно, холостяк,

 Что лежит колодой,

 Вызвать скорую никак

 Не возьмёт за моду.

 Ладно, был сосед добряк,

 Коих нынче мало,

 Дозвонился кое-как

 За шматуху сала.

 Вот приехал лысый гном,

 Как покойник в белом, —

 Бёг по лестнице бегом

 Словно очумелый.

 Прибежал — сырой как ров,

 Мчал как из Монголии.

 У него, их, вызовов

 До черта и более.

 Вот начало всех начал:

 Для порядка заворчал:

 «Что за непутёвый люд!

 Вызов разве шалость?

 То у сына ноет зуб,

 Тёща обожралась

 Часто вызывают  зря,

 Кстати и некстати...»

 Понимаем мы тебя,

 Лысина в халате .

 Поворчал, помял живот,

 Пальцем ткнул два раза:

 «Не волнуйся, заживет,

 В свете унитаза».

 Тьму рецептов нарожал —                               

 На три миллиона,

 И умчался, как вбежал

 Эта медперсона.

 Все бегом, умри покой,

 Словно недруг сзади.

 От работы от такой

 Озвереешь за день.

 К Кузьмичу пришёл сосед,                                                                  

 Тот, что бескорыстный,

 С поллитровкой, через нет,

 За здоровье вспрыснули.

 От микстуры, от такой

 Прекратились боли,

 И Макар Кузьмич родной

 Не болеет боле.

 И лекарства не нужны

 На три миллиона.

 Так вот и проходит жизнь

 Тех, кто не у трона.

* * *

 Мы пришли с тобой в киношку,

 Дело ясное, не в морг —

 И подсечки, и подножки

 На экране — рожей в торт.

 И кому-то локтём в ухо,

 И кому-то пяткой в нос:

 Превосходная пеструха!

 Хохоталище до слез!

 Быстро время пролетело,

 Как под ноги бутерброд.

 Оторвав от кресел тело

 К выходу пошёл народ.

 Во дворе темно и сыро,    

 Дождь осенний моросит,

 Облетевший тополь сирый                     

 Грустным видом голосит.

 По асфальтовым дорогам

 Расползается народ,

 Ну, совсем-совсем немного,

 Всех их город разберёт.

* * *

 Стихи бывают словно жвачка,

 Давно изжёванные в мат, —

 Кому нужна сия подачка,

 Такой замурзанный салат?                      

 Довольно кислая отрыжки,

 Приют безвкусицы глухой.

 Живут чахоточные книжки

 Наполненные чепухой.