УТРО. 22 июня

Журчал ручей, купая листья ивы

В трепещущей мозаике зари.

И васильки тянулись к свету льстиво,

Пока на луг не вышли косари.

«Ифють-ифють», - то иволга проснулась,

В низинке плавал облачком туман,

И ветерок шептал цветам: «Прошу вас,

Продолжим неоконченный роман».

Вода мальками закипала в речке,

Где спал рыбак (и булькал поплавок).

И сон его настолько был беспечный,

Что даже дятел разбудить не мог.

Уж петухи сеанса три отпели,

В постелях люди млели, - выходной!

Тут соловей явился с пробной трелью,

Как будто заявлял он: «Выход мой!».

И в тишине за ригой – божье дело:

Шептали про любовь он и она.

Но в это время солнце почернело

от страшной правды:

                               началась война…

«У матерей пропало молоко…»

                             22 июня. Всем мамам Великой Отечественной войны

+++

У матерей пропало молоко,

Когда в родильном доме их пронзили

Известием о том, что началась война.

А нам, младенцам, было далеко

До смысла – почему нас выносили

Бегом, как будто жизнь у мамы сочтена.

Ах, мамочки войны, своим чутьём

Вы отделяли чистый тон от фальши

И знали наперёд – дни сочтены отцам!

У счастья не нашлось и дня взаём,

Остались только трудовые марши

И дети без еды, что сродни мертвецам.

Где памятник – чтоб нашим матерям?

Да и детей войны совсем забыли.

С рубиновой звезды блик обласкал штандарт…

Лишь стелет чья-то память к алтарям

При ангельском и родственном посыле

Военный список мам и всех других утрат…

ФРОНТОВОЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Сторговала мать за махорку

Голубую чудо-тарелку.

Она красила нашу горку

Отражая в себе горелку.

Увидал голубые дали

Из глухого столетья мастер:

В роспись он не пустил печали,

Будто мрак ему глаз не з`астил.

А когда треугольник с фронта

К нам пришёл, будто чудо с неба, -

На тарелке той, с позолотой,

Появился кусочек хлеба...

ОТЦУ ИЗ ОКОПОВ ХОТЕЛОСЬ ДОМОЙ

 Я не в тот год, наверно,

к этой жизни причалил,

Потому что родился

на пару с войной.

Волки сорванной глоткой

мою зыбку качали,

А отцу из окопов

хотелось домой!

Треугольники с фронта

пахли потом и гарью...

Становилась Отчизна

многодетной вдовой!

И все чаще в деревне

зеркала закрывали.

А отцу из окопов

хотелось домой!

За цепями лампады

Николай-Чудотворец,

Принимая поклоны

и молитвенный рой,

Не давал нам ответа,

где отец-доброволец.

А отцу из окопов

хотелось домой!

В перекрещенный ставень

спозаранку стучали, -

Бабы с матерью - в поле!

(Фискал - за спиной!)

Я, накормленный жмыхом,

засыпал под кустами.

А отцу из окопов

хотелось домой!

Фининспектор сражался

не с врагом, а с народом:

Уводил коровёнку -

будто выиграл бой!

Усыхала деревня

с каждым прожитым годом.

А отцу из окопов

хотелось домой!

Как в татарское иго

задыхалась Россия -  

И в окопах, и с тыла

дьявол шёл на постой.

Но сробела

         и пала

нечистая сила!

А отец из окопов

не вернулся

           домой..

«МЕССЕРШМИТТ»-1941

Мой «Мессер» вершины деревьев стрижёт, -

Я резко иду на атаку.

В моей голове от приказа свежо, -

Как шлёпнули штампом по бланку!

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Дорога широким штыком в горизонт

Воткнулась и дышит. Живая!

У беженцев там не раскроется зонт,

Когда их свинцом поливаю.

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Тележки везут, чемоданы, узлы…

Наверно, - еврейская масса.

А пули у «Мессера» метки и злы.

Хайль Гитлер! В пикЕ я ворвался.

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Мой фюрер сказал: «Во врага своего

Велю я вам верить как в Бога!».

Я небо закрыл, и теперь оттого

В телах замирает дорога.

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Коль ты не ариец, - Германии враг!

Я палец кладу на гашетку.

Сейчас… Вот сейчас всех отправлю во мрак, -

Россию срисую в планшетку!

Я только сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

……………………

Но палец у лётчика будто присох, -

Дорожная пуля попала в висок…

Баллада О ВОЕННЫХ ДЕТЯХ

В войну носила

на заку`корках

Меня сестрёнка

в 10 лет.

И подбирала нас

полуторка,

Коль был

везения билет.

Сбирала мать

нам в путь-дороженьку,

Что не сменяла

на еду.

И в узелок

иконку-Боженьку

Сестре

приткнула на ходу.

Я в спину врос сестре

мозолями,

И мы

вдали от большака

По деревням

сердца мозолили

Прося за вещи

молока:

Лампада, решето,

два слоника,

Графинчик синий

для винца,

Листок обоев

серый, тоненький –

Для фронтового письмеца.

Увидев наши

вещи лишние,

Крестьянки

никли головой

И со своими ребятишками

Кормили

скудною едой.

Везде, сестру увидев,

взгляд ли мой,

Дверь не боялись открывать.

И приносили мы назад,

домой,

Те вещи,

что давала мать:

Лампаду, решето,

два слоника,

Графинчик синий

для винца,

Листок обоев

серый, тоненький –

Для фронтового письмеца.

А молока

окрест не видели

В заволжской

хилой стороне.

В хлевах пустых

простились с вилами

Давно

в воюющей стране…

Хорошо, Павел!

РАЗВЕДКА БОЕМ

Распластался туман. Мы ползём под туманом.

На плечах не погоны, а тысяча тонн!

Ну, вперёд! Я встаю на правах капитана.

Спины держит в прицеле заградбатальон!

Как разбойник на крест поднимается рота...

Вот сейчас обнаружат - придавят огнём!

Спотыкнулось «ура!». А связист косоротый

К телефону зовёт: «Говори со штабьём!».

Смерть глядела в лицо! Косоротый играл

В том кону, что метал за него генерал.

«Как там бой, политрук? Жарко стало, коллега?

Доложи, как подписку провёл на заём?»

Штаб сосал карамель! Где тут альфа-омега?

Я послал его там... Здесь не то выдаём!

Вперемешку с землёй от снарядных оваций,

Чтобы завтра другим не пропасть под огнём,

Все легли: и который набрал облигаций,

И который ругал ненавистный заём!

Каждый взвод затихал... Он недолго играл

В том кону, что метал за него генерал!

Слепой и собака

На войне изранен был – ослеп,

Привезли несчастного в деревню.

И узнал: жены здесь больше нет –

К зрячему ушла и вдела стремя.

Только пёс от дома не ушёл

Без хозяев даже, став бездомным.

Он один (как будто был с душой)

Заскулил и встретил лаем добрым.

Будто снова ощутил солдат -

Как черкнуло по глазам осколком.

Знал ли он - с собой не совладать,

Если двадцать лет ему – и только?!

С того дня и он, и верный пёс -

Всюду вместе, как ружьё с патроном.

Чтоб глазницы не видали слёз,

В сердце лил по-русски – самогоном.

Не учили, но, как поводырь,

Стала для хозяина собака.

Замерзал, напившись, -

от беды

воем выручала.

Снова плакал…

А война всё дёргала псалтирь*

И читала траурные ноты.

И жалели

во всю сердца ширь

Женщины слепого.

(Будто кто-то

Из родных вернулся, не убит!).

Есть давали, лили на похмелку.

Он собаку ласкою рядит, -

Оба ели из одной тарелки.

Но сгорело сердце у него

От тоски, от ран и от нагрузки.

Где-то там упал – и отлегло…

Схоронили всем селом – по-русски.

Спохватились – пса в деревне нет.

Вдруг нашли - на кладбище, однако.

Тихо падал на могилу снег –

Укрывал, как саваном, собаку.

----------------------

*псалтирь – род русских гуслей

ВОЕННАЯ ПРАЧКА

                              Никто не забыт, ничто не забыто!

Бельё, оно ведь потому «бельё»,

что выбелено было у корыта,

где старшина суёт свой нос сердито,

а военпрачка в дыме слёзы льёт.

Дрова стреляют в ноги под котлом

обмывочной передвижной ДЕЗроты.

Солдат помытый выглядит орлом,

на миг забыв усталости пехоты.

А военпрачка в дыме слёзы льёт,

захватанная в шутку мужиками.

Её детей заметил самолёт,

И, расстреляв, ушёл под облаками.

Скребёт она солдатское ха-бе,

а видит мужа под осенней вишней,

который норовит корзинкой лишней

склонить её на стопочку в обед.

«Где он сейчас? Давно уж писем нет.

В каком окопе? Тоже ведь – пехота.

Пусть лучше – госпиталь. Ведь только тридцать лет!

Так сверлит мысль. Прогнать её охота…»

Но вздрогнула возле машин земля, -

и треска дров не стало прачке слышно,

и на руках мозоли не болят…

Оборвала война и образ вишни.

1942. Баллада о  женщинах

    Домик наш над рекой –

    В две жердинки - ограда.

    На траве Луговой

    Не бывало отрады.

    Отражалась в окне

    Речка С`анахта змейкой.

    … Платит Чкаловск* войне, -

    Бабы воют тоненько.

    Этой улицей шли

    (Луговой по названью)

    Наши женщины лить

    И любовь, и страданье.

    Полоскали бельё

    У реки, на помосте.

    И подтаивал лёд

    На душевном погосте.

    Тот погост настилал

    Против праведных истин

    Огнедышащий вал

    Похоронок на близких.

    Уносила война

    Мужа, сына иль брата.

    «Время выбрало нас.

    В чём же я виновата?»

    То сказала вдова, -

    Двадцать лет. Молодая…

    А в ответ на слова

    Слёзы – в речку и дале.

    Бабы хлещут бельё

    Жёстко, будто бы фрица.

    Дождик радугу льёт

    На усталые лица.

    И пока лишь одной

    Бог добавил – от века:

    «Муж вернулся. Живой!»

    «Ну, и что ж, что калека?!»

    «Как воюет там твой?"

    «Тяжело, в Сталинграде».

    «А у Клавы за бой

    Сын представлен к награде»…

    Тут слова – как редут,

    Когда женщины вместе.

    Завтра к фронту уйдут

    Треугольные вести.

    А двухлетний малыш,

    Пока мать говорила,

    Упал в воду и лишь

    Тётя Клава схватила…

    А сейчас тот малыш –

    На исходе у жизни.

    (Время не усмиришь,

    Как бы мы ни тужили!)

    Нет сейчас Луговой,

    Узкой Санахты – тоже.

    Да и город – другой.

    Тем и память дороже…

    *Город в Горьковской (ныне Нижегородской) области.

Я собака-санитар

                                    В период Великой Отечественной войны собаки-санитары спасли около 700 тысяч раненых бойцов. (Военная статистика).

Средь разбросанных тел

я ползу по-пластунски.

Уши глохнут от взрывов, -

надежда на нюх.

Лишь бы пули,

свистя, не сыграли на струнке

моей жизни собачьей.

И страх свой гоню.

Чую я,

что вот в этой горячей воронке

Из-под слоя земли

ещё дышит солдат.

Может быть, задержу

его смерть я на кромке,

И сползаю к нему,

как я делал стократ.

Я легко нахожу

среди мёртвых живого,

Чтобы снял он с меня

медицинский пакет

И закрыл свою рану,

надеясь на Бога,

А уж раны решат –

кому жить, кому нет.

Наконец, замолчали

вдали миномёты.

Мои братья-собаки

упряжки везут.

Санитары бойцы

соберут всех и мёртвых

После тех, кого смерть

примеряла на зуб.

Я собака, но зря говорят,

что собаки

Лишь тупыми рефлексами

жизнь свою жгут.

И когда полоснёт

звук пилы из санбата, -

Моя боль

будто сразу свивается в жгут.

Звёзды братских могил

за боями шагают.

Я не знаю,

дано ль мне дожить до утра.

Но война не внимает

 собачьему лаю, -

Всюду холмики наши

ровняют ветра.

В ОКОПЕ

                    К 70-летию Великой Победы

Последняя фаза луны

под тучу нырнула наскоком.

Последняя фраза войны

на мне распласталась осколком.

И – мрак! Одеяло земли

всех братски накрыло в окопе.

ДушИ умотной журавли

в раскаянном тают иссопе.

Нет-нет… Не хочу. Я живой.

И грешников нету на фронте!

Меня откопали… «Бог мой,

сестрица, вы ногу не троньте!».

В сознании - вспышки ракет

на лампах повисли санбата,

И кто-то, весь бел, вдалеке

зовёт меня тихо куда-то.

Пред ним уже встали друзья,

которые пали в окопе.

Я понял: туда мне нельзя.

(И ноги - чугунка в опоке!)

Мой вывод довольно простой:

спасибо смертельному мигу, -

Войне из штанины пустой

свинтил на прощание фигу.

Судьба мне такая дана:

пожить… (И за павших в окопе!).

Я дома напьюсь допьяна,

поплачу в угарном окропе.

.

«Как же так? Я царю присягал…»

    +++

                  Никто не забыт, ничто не забыто!

Как же так? Я царю присягал!

Я ругал от души эту власть

И смотрел тяжело, как шакал:

Вот страна на войну поднялась,

Вот вскипела народная кровь…

Грохотало исчадие зла,

Сея свастикой гиблую новь,

На земле, что меня берегла!

Встал я в строй. И не портил погон!

Рядовой… Хоть и был я корнет.

И когда я форсировал Дон,

То не чувствовал собственных лет!

Сто боёв! Сколько раз умирал

По дороге до Рейнских долин,

Обрезая коричневый трал!

Но дошёл. И вошёл я в Берлин!

………………………………..

Но торчал в голове тот вопрос

Как в затворе патрон вперекос…

И вошёл вдруг ответ в абсолют,

Когда грянул Победный Салют!

ДЕРЕВЕНСКИЙ РЕКВИЕМ

1.____

В моей деревне бабы жили гордо

И не сморкались жалобно в подол.

Но проклинали горестные годы,

Коль похоронка падала на стол.

Под образ`ами – фронтовые мысли,

Нужда скрипела изо всех углов…

И превращались спины в коромысла

На трудоднях войны у наших вдов!

2._____

Война не тронула наш кров,

Чем, вроде бы, явила милость.

Но из семнадцати дворов

В двенадцати сердца дымились!

Вот к пятерым пришли мужья...

Увидев, как слезами льётся

Победа вдовья у колодца,

Колхозный пасечник Демьян

Палил нещадно из ружья!

Гремел в стволе боезапас

Считая вдов:

                    12 раз!

Солдатские автографы

Навешав на рейхстаге русских слов,

Они, леча ожоги судных дней,

Дождавшись своих поздних сыновей,

Расписывали стены роддомов…

Страна без тех, кто с фронта не пришёл,

В людской дыре накладывала шов.

Хорошо, Павел!

ПОСЛЕВОЕННЫЙ РЫНОК

Послевоенный рынок месит грязь.

Холодный ветер умывает снегом.

Иду, за руку мамину держась,

И всё смотрю туда, где пахнет хлебом.

Круги дур`анды*, спички, самогон,

Замки, часы, иконы, коромысла...

Кто ворожит, кто тычет сапогом.

И вдруг – слова пронзительного смысла:

"Не боятся сушки галоши-"лягушки"**,

Правые, левые - самодельные!

Нигде товара не сыщешь лучше.

Продам попарно!

                    Продам  п о ш т у ч н о !"

Какой-то в белых фетрах человек

Кричал, да так, что с шапки падал снег!

Он в дело слово вдел и, хлопая в ладоши,

Снимал со связки две,

                   или...

                    о д н у  галошу…

Тяну я маму в сторону капризно.

Вздыхает мать, держа платок у глаз:

«Война не сэкономила на жизнях,

Считать на инвалидах собралась!».

*Льняной прессованный жмых чёрного цвета круглой формы.

** Галоши-"лягушки" - после Великой Отечественной войны популярный у простого народа вид самодельной резиновой обуви для валенок, изготовленной из тонкой противогазной резины.