«У матерей пропало молоко…»

                             22 июня. Всем мамам Великой Отечественной войны

+++

У матерей пропало молоко,

Когда в родильном доме их пронзили

Известием о том, что началась война.

А нам, младенцам, было далеко

До смысла – почему нас выносили

Бегом, как будто жизнь у мамы сочтена.

Ах, мамочки войны, своим чутьём

Вы отделяли чистый тон от фальши

И знали наперёд – дни сочтены отцам!

У счастья не нашлось и дня взаём,

Остались только трудовые марши

И дети без еды, что сродни мертвецам.

Где памятник – чтоб нашим матерям?

Да и детей войны совсем забыли.

С рубиновой звезды блик обласкал штандарт…

Лишь стелет чья-то память к алтарям

При ангельском и родственном посыле

Военный список мам и всех других утрат…

ФРОНТОВОЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Сторговала мать за махорку

Голубую чудо-тарелку.

Она красила нашу горку

Отражая в себе горелку.

Увидал голубые дали

Из глухого столетья мастер:

В роспись он не пустил печали,

Будто мрак ему глаз не з`астил.

А когда треугольник с фронта

К нам пришёл, будто чудо с неба, -

На тарелке той, с позолотой,

Появился кусочек хлеба...

ОТЦУ ИЗ ОКОПОВ ХОТЕЛОСЬ ДОМОЙ

 Я не в тот год, наверно,

к этой жизни причалил,

Потому что родился

на пару с войной.

Волки сорванной глоткой

мою зыбку качали,

А отцу из окопов

хотелось домой!

Треугольники с фронта

пахли потом и гарью...

Становилась Отчизна

многодетной вдовой!

И все чаще в деревне

зеркала закрывали.

А отцу из окопов

хотелось домой!

За цепями лампады

Николай-Чудотворец,

Принимая поклоны

и молитвенный рой,

Не давал нам ответа,

где отец-доброволец.

А отцу из окопов

хотелось домой!

В перекрещенный ставень

спозаранку стучали, -

Бабы с матерью - в поле!

(Фискал - за спиной!)

Я, накормленный жмыхом,

засыпал под кустами.

А отцу из окопов

хотелось домой!

Фининспектор сражался

не с врагом, а с народом:

Уводил коровёнку -

будто выиграл бой!

Усыхала деревня

с каждым прожитым годом.

А отцу из окопов

хотелось домой!

Как в татарское иго

задыхалась Россия -  

И в окопах, и с тыла

дьявол шёл на постой.

Но сробела

         и пала

нечистая сила!

А отец из окопов

не вернулся

           домой..

«МЕССЕРШМИТТ»-1941

Мой «Мессер» вершины деревьев стрижёт, -

Я резко иду на атаку.

В моей голове от приказа свежо, -

Как шлёпнули штампом по бланку!

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Дорога широким штыком в горизонт

Воткнулась и дышит. Живая!

У беженцев там не раскроется зонт,

Когда их свинцом поливаю.

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Тележки везут, чемоданы, узлы…

Наверно, - еврейская масса.

А пули у «Мессера» метки и злы.

Хайль Гитлер! В пикЕ я ворвался.

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Мой фюрер сказал: «Во врага своего

Велю я вам верить как в Бога!».

Я небо закрыл, и теперь оттого

В телах замирает дорога.

Сейчас я сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

Коль ты не ариец, - Германии враг!

Я палец кладу на гашетку.

Сейчас… Вот сейчас всех отправлю во мрак, -

Россию срисую в планшетку!

Я только сетчатку на глаз натяну,

И вот они все – у прицела в плену!

……………………

Но палец у лётчика будто присох, -

Дорожная пуля попала в висок…

Баллада О ВОЕННЫХ ДЕТЯХ

В войну носила

на заку`корках

Меня сестрёнка

в 10 лет.

И подбирала нас

полуторка,

Коль был

везения билет.

Сбирала мать

нам в путь-дороженьку,

Что не сменяла

на еду.

И в узелок

иконку-Боженьку

Сестре

приткнула на ходу.

Я в спину врос сестре

мозолями,

И мы

вдали от большака

По деревням

сердца мозолили

Прося за вещи

молока:

Лампада, решето,

два слоника,

Графинчик синий

для винца,

Листок обоев

серый, тоненький –

Для фронтового письмеца.

Увидев наши

вещи лишние,

Крестьянки

никли головой

И со своими ребятишками

Кормили

скудною едой.

Везде, сестру увидев,

взгляд ли мой,

Дверь не боялись открывать.

И приносили мы назад,

домой,

Те вещи,

что давала мать:

Лампаду, решето,

два слоника,

Графинчик синий

для винца,

Листок обоев

серый, тоненький –

Для фронтового письмеца.

А молока

окрест не видели

В заволжской

хилой стороне.

В хлевах пустых

простились с вилами

Давно

в воюющей стране…

РАЗВЕДКА БОЕМ

Распластался туман. Мы ползём под туманом.

На плечах не погоны, а тысяча тонн!

Ну, вперёд! Я встаю на правах капитана.

Спины держит в прицеле заградбатальон!

Как разбойник на крест поднимается рота...

Вот сейчас обнаружат - придавят огнём!

Спотыкнулось «ура!». А связист косоротый

К телефону зовёт: «Говори со штабьём!».

Смерть глядела в лицо! Косоротый играл

В том кону, что метал за него генерал.

«Как там бой, политрук? Жарко стало, коллега?

Доложи, как подписку провёл на заём?»

Штаб сосал карамель! Где тут альфа-омега?

Я послал его там... Здесь не то выдаём!

Вперемешку с землёй от снарядных оваций,

Чтобы завтра другим не пропасть под огнём,

Все легли: и который набрал облигаций,

И который ругал ненавистный заём!

Каждый взвод затихал... Он недолго играл

В том кону, что метал за него генерал!

Слепой и собака

На войне изранен был – ослеп,

Привезли несчастного в деревню.

И узнал: жены здесь больше нет –

К зрячему ушла и вдела стремя.

Только пёс от дома не ушёл

Без хозяев даже, став бездомным.

Он один (как будто был с душой)

Заскулил и встретил лаем добрым.

Будто снова ощутил солдат -

Как черкнуло по глазам осколком.

Знал ли он - с собой не совладать,

Если двадцать лет ему – и только?!

С того дня и он, и верный пёс -

Всюду вместе, как ружьё с патроном.

Чтоб глазницы не видали слёз,

В сердце лил по-русски – самогоном.

Не учили, но, как поводырь,

Стала для хозяина собака.

Замерзал, напившись, -

от беды

воем выручала.

Снова плакал…

А война всё дёргала псалтирь*

И читала траурные ноты.

И жалели

во всю сердца ширь

Женщины слепого.

(Будто кто-то

Из родных вернулся, не убит!).

Есть давали, лили на похмелку.

Он собаку ласкою рядит, -

Оба ели из одной тарелки.

Но сгорело сердце у него

От тоски, от ран и от нагрузки.

Где-то там упал – и отлегло…

Схоронили всем селом – по-русски.

Спохватились – пса в деревне нет.

Вдруг нашли - на кладбище, однако.

Тихо падал на могилу снег –

Укрывал, как саваном, собаку.

----------------------

*псалтирь – род русских гуслей

ВОЕННАЯ ПРАЧКА

                              Никто не забыт, ничто не забыто!

Бельё, оно ведь потому «бельё»,

что выбелено было у корыта,

где старшина суёт свой нос сердито,

а военпрачка в дыме слёзы льёт.

Дрова стреляют в ноги под котлом

обмывочной передвижной ДЕЗроты.

Солдат помытый выглядит орлом,

на миг забыв усталости пехоты.

А военпрачка в дыме слёзы льёт,

захватанная в шутку мужиками.

Её детей заметил самолёт,

И, расстреляв, ушёл под облаками.

Скребёт она солдатское ха-бе,

а видит мужа под осенней вишней,

который норовит корзинкой лишней

склонить её на стопочку в обед.

«Где он сейчас? Давно уж писем нет.

В каком окопе? Тоже ведь – пехота.

Пусть лучше – госпиталь. Ведь только тридцать лет!

Так сверлит мысль. Прогнать её охота…»

Но вздрогнула возле машин земля, -

и треска дров не стало прачке слышно,

и на руках мозоли не болят…

Оборвала война и образ вишни.

1942. Баллада о  женщинах

    Домик наш над рекой –

    В две жердинки - ограда.

    На траве Луговой

    Не бывало отрады.

    Отражалась в окне

    Речка С`анахта змейкой.

    … Платит Чкаловск* войне, -

    Бабы воют тоненько.

    Этой улицей шли

    (Луговой по названью)

    Наши женщины лить

    И любовь, и страданье.

    Полоскали бельё

    У реки, на помосте.

    И подтаивал лёд

    На душевном погосте.

    Тот погост настилал

    Против праведных истин

    Огнедышащий вал

    Похоронок на близких.

    Уносила война

    Мужа, сына иль брата.

    «Время выбрало нас.

    В чём же я виновата?»

    То сказала вдова, -

    Двадцать лет. Молодая…

    А в ответ на слова

    Слёзы – в речку и дале.

    Бабы хлещут бельё

    Жёстко, будто бы фрица.

    Дождик радугу льёт

    На усталые лица.

    И пока лишь одной

    Бог добавил – от века:

    «Муж вернулся. Живой!»

    «Ну, и что ж, что калека?!»

    «Как воюет там твой?"

    «Тяжело, в Сталинграде».

    «А у Клавы за бой

    Сын представлен к награде»…

    Тут слова – как редут,

    Когда женщины вместе.

    Завтра к фронту уйдут

    Треугольные вести.

    А двухлетний малыш,

    Пока мать говорила,

    Упал в воду и лишь

    Тётя Клава схватила…

    А сейчас тот малыш –

    На исходе у жизни.

    (Время не усмиришь,

    Как бы мы ни тужили!)

    Нет сейчас Луговой,

    Узкой Санахты – тоже.

    Да и город – другой.

    Тем и память дороже…

    *Город в Горьковской (ныне Нижегородской) области.

Я собака-санитар

                                    В период Великой Отечественной войны собаки-санитары спасли около 700 тысяч раненых бойцов. (Военная статистика).

Средь разбросанных тел

я ползу по-пластунски.

Уши глохнут от взрывов, -

надежда на нюх.

Лишь бы пули,

свистя, не сыграли на струнке

моей жизни собачьей.

И страх свой гоню.

Чую я,

что вот в этой горячей воронке

Из-под слоя земли

ещё дышит солдат.

Может быть, задержу

его смерть я на кромке,

И сползаю к нему,

как я делал стократ.

Я легко нахожу

среди мёртвых живого,

Чтобы снял он с меня

медицинский пакет

И закрыл свою рану,

надеясь на Бога,

А уж раны решат –

кому жить, кому нет.

Наконец, замолчали

вдали миномёты.

Мои братья-собаки

упряжки везут.

Санитары бойцы

соберут всех и мёртвых

После тех, кого смерть

примеряла на зуб.

Я собака, но зря говорят,

что собаки

Лишь тупыми рефлексами

жизнь свою жгут.

И когда полоснёт

звук пилы из санбата, -

Моя боль

будто сразу свивается в жгут.

Звёзды братских могил

за боями шагают.

Я не знаю,

дано ль мне дожить до утра.

Но война не внимает

 собачьему лаю, -

Всюду холмики наши

ровняют ветра.

В ОКОПЕ

                    К 70-летию Великой Победы

Последняя фаза луны

под тучу нырнула наскоком.

Последняя фраза войны

на мне распласталась осколком.

И – мрак! Одеяло земли

всех братски накрыло в окопе.

ДушИ умотной журавли

в раскаянном тают иссопе.

Нет-нет… Не хочу. Я живой.

И грешников нету на фронте!

Меня откопали… «Бог мой,

сестрица, вы ногу не троньте!».

В сознании - вспышки ракет

на лампах повисли санбата,

И кто-то, весь бел, вдалеке

зовёт меня тихо куда-то.

Пред ним уже встали друзья,

которые пали в окопе.

Я понял: туда мне нельзя.

(И ноги - чугунка в опоке!)

Мой вывод довольно простой:

спасибо смертельному мигу, -

Войне из штанины пустой

свинтил на прощание фигу.

Судьба мне такая дана:

пожить… (И за павших в окопе!).

Я дома напьюсь допьяна,

поплачу в угарном окропе.

.

«Как же так? Я царю присягал…»

    +++

                  Никто не забыт, ничто не забыто!

Как же так? Я царю присягал!

Я ругал от души эту власть

И смотрел тяжело, как шакал:

Вот страна на войну поднялась,

Вот вскипела народная кровь…

Грохотало исчадие зла,

Сея свастикой гиблую новь,

На земле, что меня берегла!

Встал я в строй. И не портил погон!

Рядовой… Хоть и был я корнет.

И когда я форсировал Дон,

То не чувствовал собственных лет!

Сто боёв! Сколько раз умирал

По дороге до Рейнских долин,

Обрезая коричневый трал!

Но дошёл. И вошёл я в Берлин!

………………………………..

Но торчал в голове тот вопрос

Как в затворе патрон вперекос…

И вошёл вдруг ответ в абсолют,

Когда грянул Победный Салют!

ДЕРЕВЕНСКИЙ РЕКВИЕМ

1.____

В моей деревне бабы жили гордо

И не сморкались жалобно в подол.

Но проклинали горестные годы,

Коль похоронка падала на стол.

Под образ`ами – фронтовые мысли,

Нужда скрипела изо всех углов…

И превращались спины в коромысла

На трудоднях войны у наших вдов!

2._____

Война не тронула наш кров,

Чем, вроде бы, явила милость.

Но из семнадцати дворов

В двенадцати сердца дымились!

Вот к пятерым пришли мужья...

Увидев, как слезами льётся

Победа вдовья у колодца,

Колхозный пасечник Демьян

Палил нещадно из ружья!

Гремел в стволе боезапас

Считая вдов:

                    12 раз!

Солдатские автографы

Навешав на рейхстаге русских слов,

Они, леча ожоги судных дней,

Дождавшись своих поздних сыновей,

Расписывали стены роддомов…

Страна без тех, кто с фронта не пришёл,

В людской дыре накладывала шов.

ПОСЛЕВОЕННЫЙ РЫНОК

Послевоенный рынок месит грязь.

Холодный ветер умывает снегом.

Иду, за руку мамину держась,

И всё смотрю туда, где пахнет хлебом.

Круги дур`анды*, спички, самогон,

Замки, часы, иконы, коромысла...

Кто ворожит, кто тычет сапогом.

И вдруг – слова пронзительного смысла:

"Не боятся сушки галоши-"лягушки"**,

Правые, левые - самодельные!

Нигде товара не сыщешь лучше.

Продам попарно!

                    Продам  п о ш т у ч н о !"

Какой-то в белых фетрах человек

Кричал, да так, что с шапки падал снег!

Он в дело слово вдел и, хлопая в ладоши,

Снимал со связки две,

                   или...

                    о д н у  галошу…

Тяну я маму в сторону капризно.

Вздыхает мать, держа платок у глаз:

«Война не сэкономила на жизнях,

Считать на инвалидах собралась!».

*Льняной прессованный жмых чёрного цвета круглой формы.

** Галоши-"лягушки" - после Великой Отечественной войны популярный у простого народа вид самодельной резиновой обуви для валенок, изготовленной из тонкой противогазной резины.

ПОСЛЕВОЕННАЯ ЗАРЯ

Бабка Дарья стуком колотушки

Над деревней вешала рассвет.

...Скорый сон оставив на подушке,

Женщины шагают по росе.

«Мельница на речке развалилась...»

«Надо, бабы, брать судьбу в штыки!»

Так в пути они разговорились.

Но ворчат поодаль мужики:

« С лебеды, дур`анды*, брюхо пучит...»

«Фининспектор выгреб до зерна...»

« В город надо подаваться лучше...»

« Мельница... Да нахрена она?»

Но тряхнуло мельницы перила,

Вздрогнул ряски в заводи палас.

И заря - за много лет впервые -

По-над речкой с песней занялась!

    *Твёрдый спрессованный льняной жмых

"Р У С C К А Я" !

    (Послевоенная свадьба)

«Русская», «Русская» слышна из подворотни.

«Русская», «Русская» - в послевоенный год.

Пляшет вся улица! «Жених у Кати - ротный!»

«Русская», «Русская»! А кто там слезы льет?

Жарит заливисто гармонь в руках у Кати,

Дождичек серенький пылит под фонарём.

«Катька счастливая! Всем женихов не хватит!» 

«Русская», «Русская»! «Мы живы, не помрём!» 

Ватники, туфельки, смешные завитушки...

Сколота пляскою с души усталой боль!

Только недвижимо сидит жених у кружки...

«Русская», «Русская» - каблучною пальбой!

А в горнице хлопоты спугнули долю вдовью.

В горницу бережно б е з н о г о г о  несут...

(К койке привязана полынь у изголовья).

«Русская», «Русская»!

                               Что - человечий суд?!

«ОРЁЛ» и «РЕШКА»

Быть может, у детей войны

Склероз и память хр`упка.

Календарём им служат сны

И на сердцах зарубки.

Я выковыриваю соль

С одной такой зарубки:

Как я, пацан, держал фасон

В барачной халабудке.

Не каждый вечер

скажет мать:

«Иди, поешь-ка!»

А мы метали во дворе -

«орёл» и «решка».

Страна корявилась щепьём,

Дырьём народ светился.

Дворы наполнились ворьём,

А дядя Гриша спился.

Не каждый вечер

скажет мать:

«Иди, поешь-ка!»

А мы метали во дворе -

«орёл» и «решка».

Был дядя Гриша фронтовик,

Скакал на деревяшке.

Семью убило, и он сник

И стал совсем пропавший.

Не каждый вечер

скажет мать:

«Иди, поешь-ка!»

А мы метали во дворе -

«орёл» и «решка».

Предсмертья  в`изгали в ночи

У волжского  причала.

Но там кричи иль не кричи, -

Шпана «права качала».

Не каждый вечер

скажет мать:

«Иди, поешь-ка!»

А мы метали во дворе -

«орёл» и «решка».

Пока мозолями народ

Накладывал заплатки,

Жильцы считали каждый рот

И голубей с рогатки.

Не каждый вечер

скажет мать:

«Иди, поешь-ка!»

А мы метали во дворе -

«орёл» и «решка».

Дрались, курили и клялись

Дворовые ребята.

«Поесть!» - одна и та же мысль

Стучала клювом дятла.

Не каждый вечер

скажет мать:

«Иди, поешь-ка!»

А мы метали во дворе -

«орёл» и «решка».

… Я будто бы рябины кисть

Давлю во рту до хруста,

Читая жизни старый лист,

Но с благодарным чувством.

Сквозь годы

слышу я слова:

«Иди, поешь-ка!»

Не знаю,

что же у меня:

«орёл» иль «решка»…

«Над садовым костром нитки дымные вьются…»

+++

 Над садовым костром нитки дымные вьются,

 За садовым столом собрались все друзья.

     Мы сидим и молчим. Листья падают в блюдце.

     Молча любят сильнее – всегда без вранья!

 Вальс в осеннем саду – листьев, дыма и ветра.

 Козин тенором нам в патефоне поёт.

     То ли дым… То ль слеза прочищает нам веки,

     Намекая, что чей-то наступит черёд…

 «Время лечит» не нас. Мы уходим без жестов

 Вдалеке от друзей и в ногах городов.

     И в саду за столом прибавляется места.

     Чарку малую пьём без торжественных слов.

 Наши песни о жизни давно перепеты,

 И другие слова наши внуки поют.

     Но хотя бы раз в год вспоминают газеты

     Нашей ратной работы Победный Салют.

 Мы сидим и молчим. Хвойный запах из леса,

 И крадётся в низинке прозрачный туман.

     Вот упало последнее яблоко с треском, -

     У осеннего платья качнуло волан.

«Вьётся пламя над могилой вечной…»

+++

Вьётся пламя над могилой вечной,

забранной в пок`аянный гранит.

Втуне здесь не произносят речи,

Только память молча говорит.

Пламя

       сбоку ветерок толкает, -

Шелестят, срываясь, язычки.

То трепещут души. Улетают,

чтобы   т а м  сказать: «Меня сочти!».

Миллионы сквозь десятилетья

павших душ, забвение гоня,

рвутся ввысь.

За них всегда в ответе

кто склонён у Вечного Огня.