К  вечеру усилился ветер, и старая калитка начала роптать всё громче и громче. Каждый новый порыв грозил сорвать её с единственной, чудом уцелевшей петли. "Ну и жизнь, - скрипела и жаловалась сама себе калитка. - Не видно никакого просвета. Впереди одна дорога - на свалку".
За калиткой и впрямь давно никто не присматривал. По всей деревне жилых домов осталось - по пальцам одной руки пересчитать можно. Да из тех, кто ещё отчаянно цеплялся за эту землю, рукастых - и того меньше. Кому заниматься ремонтом? В доме на самом краю улицы живут две старушки - божьи одуванчики. Так они почти не выходят со двора. Сидят себе постоянно у раскрытого окошка и чай с блюдечка попивают, смешно вытягивая губы трубочкой и оттопыривая в сторону мизинчик. То ли купчихи бывшие, то ли книжек начитались про них.  Впрочем, калитка слышала как-то, что вдовы они обе. Мужья этих старушек родные братья были. В один день на войну ушли, в одной части воевали, в одном бою и погибли. А жёны поклялись друг дружке никогда не расставаться, замуж больше не выходить и хранить память о погибших воинах всю оставшуюся жизнь. Так что вряд ли это бывшие купчихи. Фантазёрки, стало быть. 

На соседней улице старик живёт. Но он почти не видит, и ещё с войны нога у него сильно покалечена, ходит с трудом, опираясь на самодельную трость. Трость старику подарил сын. Он у него токарь, живет с семьёй в городе, в большой и уютной квартире. Отца не забывает. Раз в год приезжает к нему в деревню с подарками, сделанными своими руками. То вешалку для пальто изготовит, то полочку для мыла. А в прошлый свой приезд как раз и привёз сыночек эту трость. "Вот, - говорит, - папаша, сам для Вас смастерил. Ходите теперь смело, не бойтесь - не сломается. Я для Вас самое лучшее дерево выбирал. Мне, мол, для отца ничего не жалко". Трость отдал, сам опять в город укатил, предварительно загрузив  в багажник своего новенького "Москвича" мешок картошки, ведро лука и кое-чего ещё по мелочи, что отец сумел для них вырастить на своем огородике. Отцу радость, что сын приезжал, неужто ему жалко для внуков гостинца?

Калитка стала перебирать в уме, кто бы мог её починить? Бабка, хозяйка её, та не сумеет. У той смолоду руки росли не из того места, откуда у нормальных людей растут. Возьмётся, к примеру, занавески на окошко шить, так сначала материю раскроит огромными ножницами, а потом примерять кинется. "Ах, ты, Господи, - всплеснет руками, - опять коротки вышли!" Или картошку жарить начнёт, а тут по улице бабы из магазина идут, покупками хвалятся. Бабка тут как тут: "Чего там дают, да почём?" Примется покупки разворачивать да рассматривать, а картошка знай горит себе на сковороде. Пока дым с окошка не повалит, черный да едучий, она и не спохватится...

"Фёдор! - вспомнила вдруг калитка - Вот кто мой благодетель- то". Фёдор - внук бабки, тракторист. Живёт он, правда, не здесь, а километров за восемь от деревни, в посёлке городского типа. В этот посёлок, почитай, вся деревня перебралась ещё в прошлом году, а некоторые и пораньше. Им там и жильё выделили, и участки с постройками - всё чин по чину. Живи да радуйся. А тем, кто в деревне остался, жилья почему-то не хватило. Калитка не поняла всех хитросплетений человеческих взаимоотношений: то ли не полагается им жилья совсем, то ли они по бумагам там уже проживают. Их ведь разве разберёшь, людей-то? На бумаге одно написано, а на деле поглядишь - совсем другое, порой вовсе противоположное.
  Да вот, к примеру. Ещё лет десять назад, когда в деревне жизнь кипела во всех дворах, взялись строить к ним  дорогу из города. Что ж, дорога - дело хорошее, нужное дело. Без дороги крестьянину совсем худо. Летом, в сушь, или зимой там, по морозцу - куда ни шло, терпимо добираться. Летом на дороге хоть и ямы да рытвины, как на прифронтовой полосе, а проехать всё же можно. Зимой так и вовсе красота: снегу навалит, укатают, притопчут - не хуже асфальтовой будет. А как весна да осень, так хоть плачь. Ну так вот, дорогу строили, строили и говорят, что построили. На деревне никто дорогу не видел, а в газете местной даже фотокарточка была, как районное начальство красную ленточку разрезает да напутственное слово первым водителям говорит. Одним словом, - чудеса.

Ветер рванул калитку ещё раз и внезапно стих. "Пожалел, - подумала про себя калитка. - Значит, постоим ещё. А там, глядишь, и Фёдор к бабке прикатит за пенсией. Авось и починит."  Калитка ещё раз скрипнула  - устало, лениво, больше по привычке - и задремала. Грезилось калитке, как трезвый и свежевыбритый Фёдор приехал в деревню с жёлтым кожаным саквояжем. А уж каких там только не было у него инструментов! Тут тебе и новенькие блестящие петли, еще в заводской упаковке, и нахальные красные пассатижи, и кокетливые отвёртки, и разные шурупчики-гаечки-болтики....Но верхом мечтаний калитки, главным украшением саквояжа оказалась большая чёрная маслёнка, заполненная доверху самым настоящим, ароматным, машинным маслом!
...Калитка не дождалась Фёдора. Под утро ветер вернулся и доделал своё грязное дело - сорвал её с последней петли. Следом за ветром притащился нудный, осенний дождь. Оно и понятно - сентябрь на дворе как-никак. Яма в дверном  проёме быстро заполнилась грязной водой, и бабка, проснувшись поутру, бросила калитку поперёк этой лужи. "Послужу и мостом", - подумала про себя калитка, втайне радуясь, что её не выбросили. Что она снова нужна людям - этим загадочным существам с непонятной душою. Калитка исправно несла свою новую службу днём, а ночью отдыхала, так как её никто не беспокоил. И каждую ночь она видела один и тот же сон: нарядный, улыбающийся Фёдор идёт к ней с красивой чёрной маслёнкой....