116 страниц
Обложка мягкая (глянцевая)
2017 год
Все средства с продажи этой книги будут направлены на изготовление надгробного памятника автору.
О таланте
Сразу вспоминается известное изречение Фаины Раневской, что, мол, ничего особенного – просто птичка какнула. Отметила и улетела, а ты, мол, мучайся теперь, как хочешь.
Великолепное остроумие Раневской можно сравнить только с её великим сарказмом, но в чём-то она права – есть дар или нет его, в обыденной жизни как-то не слишком сказывается.
Талант, к сожалению, ещё и ноша, и не каждому под силу, и не каждый донесёт его до… чего? Народа, чтоб услышал? Или имел возможность прочитать – до многомиллионных тиражей? Или признания в виде знаний?
Или необходимо везение, чтобы иметь всё вышеперечисленное?
А зачем, сэр? Зачем – всё вышеперечисленное?
Зачем звания, зачем тиражи?
Впрочем, вы, скорее всего, понимаете, что и звания, и тиражи – не так уж и плохо, и автор просто ёрничает и хочет убедить читателя в том, во что и сам не верит.
Каюсь. Да, хотел бы и званий, и тиражей Петру Васильевичу. Стоит он того, но и тиражи пока, и звания тоже обошли его талант сторонкой, что делать. Когда его могли печатать, а он писать, в стране не было бумаги. Теперь бумаги пропасть, но лирика стала вроде как и ненужной. В моде совсем другие, вполне материальные ценности, не до поэзии как будто стало, духовное заменилось стремлением к комфорту.
Что ж, такая вот черта нашего времени, переживаемого, так сказать, момента.
Но верю, придут другие времена. Придёт время его стихов, будут издавать и будут читать. Рукописи, как все знают, – не пропадают, не горят и не исчезают.
Написанное им найдёт своего читателя и почитателя.
Я один из них, я его читатель и почитатель, потому что с самого начала читал всё, что выходило у него из-под пера, или почти всё, и всё мне нравилось, даже то, что он сам обозначал как – «…от стихов несваренных, от стихов корявых…».
Впрочем, как он сам однажды сказал на семинаре в Литинституте – стихи, как женщина – могут нравиться, а могут и нет. Наверно, это его высказывание спорно, но я думаю, чувствую, что нет. Есть поклонники Евтушенко, а я при всём моём уважении к нему как к человеку читаю его стихи – как по булыжной мостовой еду. Пусть не слишком обижаются на меня его поклонники и почитатели, но согласитесь – на вкус, на цвет…
Петр Васильевич, а тогда Петька Тимошкин, был в нашей дружной компании вполне на равных. Компания молодых, озабоченных – как нескучно провести время после работы. Отметить праздник или другую подходящую дату. Впрочем, часто обходились и без дат, когда поводом было лишь то, что встретились и рады встрече, и не отметить её, встречу, почиталось грехом большим, чем отступничество.
Дружная наша компания не состояла ни из литературных гениев, ни даже из сколько-нибудь прилежных читателей. В библиотеку мы всей толпой могли заглянуть, только если появлялась новая молодая библиотекарша. И стихи, которые Петька нам по какому-нибудь случаю изредка читал, воспринимались всеми нами как естественное, ординарное событие – хочет человек высказаться стихами, что ж, его право – похлопаем по плечу и выскажемся – молоток, мол, парень.
Впрочем, я был новеньким в их постоянной компании и друга Петьку знал тогда не очень хорошо и считал, почему-то, что читает он Есенина. Тогда Есенин вошёл в моду, и хоть его книги не теснились на полках в магазинах, а даже, можно сказать, был большой на них дефицит, тем не менее, он был на слуху. Музыкальность и законченность Петькиных стихов ввела меня в заблуждение, и когда однажды мне сказали, что читает он не других поэтов, а свои стихи, я, как говорили тогда мои товарищи по школе рабочей молодёжи, – «выпал в осадок».
Потрясение моё было похоже на ступор, я и сейчас его вспоминаю с улыбкой – вид у меня, наверное, был забавный, если судить по смеху, с которым мои друзья разглядывали меня тогда.
Жизнь катилась своим чередом, мы, кто умел и хотел, поступили в институты, Тимошкин и его друзья ушли служить в армию, компания наша на время распалась. Встречи стали редкими, появились семьи, и нет более крепкого якоря, чем семья. Петр Тимошкин поступил в Литературный институт, как он и хотел. Потом он уехал в Москву на жительство, потом уехал я, и на целое десятилетие жизнь нас развела. Он женился, у него родился сын, потом он развёлся, женился снова. Жизнь не то, чтобы не удавалась – она была, как у всех, мы все искали – как лучше. Но, к сожалению, чаще получалось – «как всегда».
В нашей дружной компании мы все были – таланты в своём роде. Мы разошлись, и каждый пошёл своим путём. Когда я однажды встретил Петра и заставил его читать свои стихи, естественно, поинтересовался – где он печатается и можно ли купить его книжки. К моему большому удивлению и огорчению оказалось, что «тиражей» нет и не предвидится. Литературный его, поэтический дар, не стал не только «путеводной звездой», но хоть сколько-нибудь жизненным подспорьем. Жизнь такая, как была, оставила невостребованным его дар.
Талант, говорили в своё время, дорогу себе пробьёт. Но я уже знал к тому времени несколько пишущих, несомненно талантливых, настойчивых в своём стремлении напечататься и не достигших цели, и не напечатавшихся до сих пор.
Пётр Васильевич не то, чтобы не хотел печататься, – не хотел или не умел быть «пробойным, пробивным». Не считал необходимым «ходить, просить и настаивать». Можно считать это недостатком. Я воспринимаю это достоинством. Я воспринимаю его таким, каков он есть. Он вот такой, – тем и хорош. Как это и Фоусат Балкаровой – «Будь таким, каков ты есть – в этом мужество и честь».
Мне он хорош такой, мне хороши его стихи, пусть хоть десять раз ненапечатанные, я их знаю, многие помню наизусть, иногда они приходят на ум, и тогда я с удовольствием повторяю про себя – «Приснилось мне – по радуге иду…», и жизнь приобретает краски, забываются неудачи, появляются надежды, приходят мысли о новых планах, и я благодарен ему за стихи: они есть, они мне нужны, они помогают мне жить. Скажите, – а разве это не прекрасно?
Игумново. Бугаев И.
Мы в соцсетях: