Форум

ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ

 Целый год гадюжат ведьмочки.

 В эту ночь слетятся оптом;

 На метле кто, кто на веничке,

 Для обмена, значит, опытом;

 Подтянуть желания гаечки,

 Подточить стремлений грани,

 Отдохнуть, как полагается,

 По намеченной программе.

 Им без дела - по лбу обухом,

 Лучше быть таёжным вальщиком.

 А шабаш - какой уж отдых там,

 Хуже даже чем авральщина,

 Где совсем не время гланды греть

 В дремотине  запотелой…

 Гадить — для кого-то главное

 И ответственное дело.

СУХОДОЛ

 Ершисты травы суходола,

 Не пёстрый, не цветаст подол;

 Июльский жар накатит скоро

 И поскучнеет суходол.

 Здесь не случалось вешним водам

 Свою нести и муть, и дрожь,

 Никто не проходил тут бродом,

 Ну, разве ветер что, и дождь.

 И всё же он изрыт кротами,

 И поперёк изрыт и вдоль.

 На луг приходят за цветами,

 И редко кто на суходол.

КОЛКИ

Сюда не заходят волки,

 Из леса едва ли сунутся.

 Колки, болотные колки

 Сухими торчками тасуются;

 Только высокие кочки,

 Водою залитые впадины.

 Вряд ли сюда захочется

 Даже ползучей гадине.

 Здесь неуютно клюкве,

 Здесь зря хлопочет лето,

 Только сушин крючья,

 Только осока эта.

 Безлюдность ужасно колка,

 Захватывает отчаяние.

 И между нами колки

 Тоже частенько встречаются.

ХОЗЯИН

 Одно хозяину и надо —

 Не оставлять себя в уроне,

 И чтобы блеющее стадо

 Не  разевало пасть в загоне.

     Он возражений не выносит

 Душой, сочувствием убогий,

 И очень-очень строго спросит

 С того, кто прёт не той дорогой.

 И СМИ, чтобы не быть в накладе,

 Затянет восхваления песню,

 Что “так печётся он о стаде,

 Что ради стада лопнет-треснет”.

 Не треснет обладатель жала,

 Крепка его душа сырая.

 Тогда он только станет жалким,

 Когда хозяйство потеряет.

МУДРЕЦ

 Пал Вавилон, повержен в пыль

 И Валтасар — его правитель.

 Кир — величайший повелитель

 На всё свою наложил быль.

 Кир покоритель всех земель,

 Которые ему известны.

 Иным царям пределы тесны,

 Им — всё, иль ничего — досель.

 Наместника оставил Кир,

 Ушёл искать другие страны,

 И это не казалось странным,

 Ещё не под пятою мир…

 Мудрец и в келье не стеснён,

 Ему дороже денег  книги,

 Ему не в тягость и вериги,

 Займёт и без меча мир он.

 Таким и был он — Даниил —

 Еврей, давным-давно пленённый,

 Пророчеств даром наделённый,

 И камни мудростью пленил.

 И даже пламя  - жуткий змей

 Не сжёг, не опалил пророка.

 Не поступили с ним жестоко

 И звери. Был он средь зверей.

 Мудрец стирает кровь с лица,

 С ним не управились вампиры…

 Все эти Валтасары, Киры  

 Малы пред духом мудреца.

* * *

 Всё, что мы видим, — от Бога:

 Птицы и мотыльки,

 Эта лесная дорога,

 Эти изгибы реки,

 Эти тяжёлые тучи,

 Эти гроза и поток,

 Этот прорвавшийся лучик,

 Сухонький этот пруток,      

 Эта печаль и разлука,

 Выстрел, взорвавший покой,

 Радость, везение, мука…

 Вот Вышний щедрый какой!

 И справедлив, уверяю.

 Ночью и солнечным днём

 Твёрдо Он нас проверяет,

 Как мы себя поведём.

* * *

 Такое времени веление,

 И, видно, это неспроста:

 Лежит на скрюченных кореньях

 Жёлто-лимонная листва.

 Здесь — красная, а здесь иная —

 Багровая, чуть-чуть с сера.           

 А что поделаешь? — бывает —

 Прохладой дышат вечера.

 Для времени совсем неважно

 Какой опавших листьев цвет.

 А цвет их скоро будет грязный,

 Цвет поражений, не побед.

КИТАЙСКАЯ СТЕНА

 И приказал Ши-гуант-ти

 (Приказ мог показаться странным),

 Такую стену возвести,

 Которой не было бы равных.

 И тысячи покорных рук…

 И тысячи голов поверили…

 Покорнейшими стали вдруг

 Придатками большой империи.

 И много лет шёл стройаврал,

 Не шутка — десять тысяч — в милях…

 А на стене кто умирал,

 Того в стене и хоронили.

 Рабы — не нюхатели роз,

 Не лёгких бальных танцев зрители…

 Властитель любит грандиоз,

 Ведь это памятник властителю.

 Стеной гордиться старина,

 И гордости не тает пегость…

 Да что китайская стена?

 Спасала редко от набегов?

* * *

 Чем-то вечно недовольны,

 Вечно что-то не хватает:

 То — вороны с колокольни,

 То противны крики чаек;

 То нахмурилась погода,

 То от солнца скрыться негде,       

 То урод сел на урода,

 То халву поели негры,

 То чиряк не удаляют,

 То супруга нынче чуркой…

 Почему-то позволяем

 Мы себе такие чувства.

* * *

 На вершине горы —

 Очень мало места.

 На вершине горы —

 Место лишь одному.

 На вершине горы —

 Даже с другом тесно,

 На вершине горы…

 Почему, почему?

 На вершине горы

 От ветров не укрыться,

 На вершине горы

 Все ж до звёзд далеко.     

 На вершине горы

 Так легко оступиться.

 На вершине горы

 Нелегко, нелегко.

На вершине горы

 Отовсюду ты виден.

 На вершине горы

 Пуля очень метка.

 На вершине горы

 Понимать так обидно,

 На вершине горы,

 То, что жизнь коротка.

ОБИДА

На ухо шепчет обида,

Злости подносит ключи:

«Всё тебе это обрыдло,

Брось это всё, растопчи.

Худо тебе желают,

В прорубь чтоб  головой».

Надо же, доверяешь          

Мерзости  этой живой.

Вцепится – не отрубится,

Сильно она сильна,

Видимо у самолюбия

В генах сидит она.

* * *

 Поэзии какая плата?

 Её не бросишь на весы;

 Ведь нет расценки для заката

 И прейскуранта для росы.

 А если продают улыбку,

 То это не любовь, не то;

 Но что-то лживое и липкое,

 Засаленное, как пальто.

 Строка поэта не накормит,

 Кто с ней, того карман пустой.     

 Накормит то, что с мощным корнем

 И с очень пышною листвой.

 Поэзия — звук скрипки чудный,

 Пришедший в мир не с кондачка

 На площади почти безлюдной,

 Где струи струн — душа смычка.

* * *

 Жизнь не тихая речушка

 Что укрыта от ветров.

 Вот такая,брат,петрушка,

 Вот таков кулак Петров.

 Всё хотелось мне — как в сказке,

 А на деле — замолчи.

 По неведомой указке        

 Под сопельник получил.

 Сам стремился к неустройству,

 Мысль паслась в такой дали…

 Знаешь, не хотелось просто

 Ползать пузом по мели.

* * *

 Всю жизнь колотим и копаем,

 И лепим из папье-маше,

 Лишь перед смертью вспоминаем:

 “Пора подумать о душе”.

 Да, о душе, о полонянке,

 Которой не давали слов;

 Важней считались банки-склянки          

 И жвачка та, что для зубов.

 И подлы были мы, и грубы,

 И жить мечтали лет до ста…

 Надолго ль нам даются зубы,

 А также прочие места?

* * *

 По старой неровной дороге,

 Не ведая, что впереди,

 Верижник таскался убогий,

 Вериги нося на груди.

 Рваньём чуть прикрытое тело

 У холода он не в чести:

 Так душу свою захотел он 

 От грязи земной отвести…

 Вот снова лохмотья рвёт ветер,

 Морозом сечёт как косой.

 И в нашем надломленном веке

 Верижник шагает босой.

ВОПРОСИТЕЛЬНЫЕ ЗНАКИ

 О, эти вопросительные знаки! —

 Немудрено согнутые крючки,

 Наивные, порою забияки,

 Но чаще — мудрецы, не простачки.

 Они узнать про многое желают,

 Такие вот известные дела,

 И ежели ответов не встречают,

 То, кажется, что бьют в колокола.

 Ответов все же, меньше чем вопросов: 

 Куда? Зачем? Откуда? Почему?

 Сорвёшься ты с последнего откоса

 И знак вопроса будет ни к чему.

 Проходит. Улетает. Убывает.

 Так было, и, конечно, будет так…

 Грустней отрезка жизни не бывает,

 Когда уже не ставят этот знак.

* * *

 Ветер хлещет дождём,

 Рад он этой затее,

 Поднимает волну

 И траву наземь стелет,

 Рвёт и гонит листву,

 Силой собственной бредит,         

 В небе громом гремит

 Об успешной победе…

 Ты по глупой стезе

 За желаньем шёл следом.

 Только был ли успех?

 А была ли победа?

Это так, Виталий, все под Богом ходим!

 * * *

 Люди сходят на остановках.

 Что вошли чуть пошепчут, молчат.

 Дребезжат

 о стаканы ложки,

 И колёса на стыках стучат.

 Проводница проходит сонная,

 Свету мало, а ей до балды,

 С кем-то спорит словами сорными  -       

 Сигарет виноват видно дым...

 Тут девчушка свернулась подковкой,

 Там мужик перегаром смердит.

 Вот и всё: здесь моя остановка.

 Собираюсь. Пора выходить.

* * *

Я вовсе не рвусь в горы,

Туда, где за редкость гладь,

Совсем для меня не горе –

Вид моря не увидать.

С куста не поесть винограда,

Облитого солнцем при том.          

Да, этого мне не надо,

Всё это давно за бортом.

Мне не побывать в Непале,

Где просто отпад житьё.

Всё это давно в опале,

Всё это давно не моё.

Совсем  не грозят таможни –

Их строгий и вывоз, и ввоз.

Докончу своё, как положено

На фоне любимых берёз.

СВЕТЛАНА

Передо мною синяя тетрадь,

И слово-то одно на нём «Светлана».

Давно о ней хотел я рассказать,

Но время не сходилось постоянно.

Девчушка из деревни, говорят,

На педагога в городе училась.

Закончила. И дали ей ребят.

А первый класс, давно известно, сила.

Перевела всех дружно во второй,

Переборов свои и их изъяны.

А Петька Ивкин был супергерой,

Кривлялся  больше всех и обезьянил.

Учиться Петька  Ивкин не хотел,

Считал, что и крутой он и бывалый.

Весь класс его боялся и терпел.

Она и Петьку даже уломала…

Каникулы. Сиди и отдыхай.

Иди туда, где девушки и парни.

Кустов над речкой сонной малахай

И солнце как помешанное шпарит.

Нет, собрала своих она «утят»,

Определила временно по парам.

Ребята вишь в поход идти хотят,

Зачем дышать асфальтовым угаром.

На речке для детишек сущий рай:

Визг, брызги… Угляди за ними, нут-ка.

Разденься, так сказать, и загорай,

Так нет, она средь них, как мама утка.

И этот Петька Ивкин дуралей,

Полез туда, где илисто. Ну, братцы.

Она ему кричит: «Вернись скорей!».

А он уже под воду стал скрываться.

Она за Петькой, и за чуб его,

Что было силы к берегу толкнула…

Что с этим Петькой? С Петькой ничего.

Сама увязла в тине, утонула.

Передо мною синяя тетрадь, -

Жизнь небольшая связанная с нею.

Хотел я о Светлане рассказать.

И рассказал. Иначе не умею.

В тетради той стихи. Немного их.

Всё про любовь, про доброту. Да, кстати,

Слабы они, не выберешь из них,

Не подойдут для нашенской печати.

Но подвиг этой девушки – печать.

И плохо, коль её не замечали.

На этом и рассказ пора кончать.

Так вот его на этом и кончаю.

ДИАЛЕКТИК

 Я диалектики поклонник!

 Поклонник я, хоть волком вой;

 Мне кажется, что я покойник

 И одновременно живой.

 От диалектики немею,

 Ещё немею от того:

 Жена есть и детишки с нею,

 При том со мною никого.

 Жизнь задаёт порою взбучку,

 В глазах большой беды печать:

 Вот надо получать получку,

 И нечего мне получать.

 Я диалектик! Все мне впору,

 Я оптимист и пессимист:

 Карабкаюсь все время в гору

 Сползая почему-то вниз.

 Насочинял я много песен,

 За что хвален, за то и бит;

 При жизни малоинтересен,

 По смерти полностью забыт.

 Гадала мне цыганка Руза,

 Что я в двухтысячном году

 В ряды втетерюсь Литсоюза,

 А как поэт в дерьмо уйду.

 Я диалектик! Вот мой метод -

 Металл-металл, и не металл”...

 Вот прочитал вам опус этот,

 А скажете, что не читал.

* * *

 Бунтует команда и стонет,

 Как будто разбойников стан.

 “Стой, я открываю кингстоны!” —

 Бросает в толпу капитан…

 Зачем они здесь, —  знают,

 Не даром блуждают в ночи.        

 “Ещё шаг один  и стреляю!” —

 Прижатый у стенки кричит…

 “Да ты не ломайся” — срезает,

 Ну, как остриём ножа.

 “Уйдите!..” — кричит и бросается

 С девятого этажа.

 Да,факты сии многолики,

 И нет им числа уже.

 Как часто такие крики

 Нам тишь разрывают в душе.

ВОТ АПТЕКУ СНЕСЛИ ЗА УГЛОМ

 Вот аптеку снесли за углом,

 Значит, можно идти напролом.

 Ой, чего-то мне грустно сегодня,

 И чащоба в башке, бурелом.

 Вон бабуся идёт в гастроном,      

 Подметая асфальт подолОм.

 Ну, зачем тебе, старая, мясо? —

 Вон капусты в киоске валОм.

 А соседа пришибли колОм,

 Не сумел отмахнуться стулОм,

 Мухи он не сумел бы обидеть,

 И выходит - ему поделом.

 Хоть бы “чирик” кто бросил в карман,

 Нет, попрятались все по домам…

 Очень плохо с тобой поступили,

 Николай Александрыч Роман… (Царь-батюшка)

 Я б в аптеку давно упорол,

 Наскреблось  бы на “корвалол”,

 Но снесли её христопродавцы,

 Внуки Ирода — мелкий помол.

* * *

 Ещё один попал в ощип,

 Не вскинет головы…

 Стучит весёлый гробовщик

 По доскам гробовым;

 Лицо, как полная луна,

 Ещё круглей луны;

 Бутылка выпита до дна,

 Шмат съеден ветчины…

 А тот лежит, который нем,

 Не встал, не убежал;

 Он, кажется, доволен всем,         

 Совсем не возражал;

 Он удалился от забот

 (Последний марш-бросок),

 Теперь ему нужнее гроб

 Да савана кусок.

 А этот, что сейчас стучит,

 Здесь на пиру честном,

 Конечно, тоже замолчит,

 Уснёт последним сном.

 На печке не остынут щи,

 Завоет пёс в ночи.

 Другой весёлый гробовщик

 По доскам застучит.

* * *

 Не завидуй посмертной славе,

 Для тебя ли её благодать?

 Ты уйдёшь, а она останется

 Честолюбие чьё-то глодать.

 И по фене ей стопки бумаги,

 В коих строчки гласят так и сяк,

 Залетал ты частенько в овраги,   

 Оттого всё напЕрекосяк?

 Будь живым,

 Сколько Небом отпущено,

 Если хочешь,  служи и словам.

 Не завидуй бессмертию Пушкина,

 Он, быть может, завидует нам.

ТЕЛЕГА

 Скрипит громоздкая телега

 (У Пушкина такая есть),

 Привязан молодой коняга

 К телеге, это что за честь.

 Эх! не узда бы да не плётка,

 Он так рванул бы, так тряхнул! —           

 Одни остались щепки только;

 И вольным воздухом вздохнул.

 Но нет, ему не оторваться,

 Его надёжно стерегут,

 Тащить придётся надрываться

 И ждать когда перепрягут.