Расцветший полуостров

Так повелось, что в текущее десятилетие ежегодно бываю в Крыму – на своей малой родине. И с удивлением и радостью наблюдаю перемены, происходящие там. И если в 2011 году после 30 лет разлуки с Крымом при тряске по разбитым дорогам полуострова и виде удручающего застоя (особенно в сельской местности) глаза мои затмевали слёзы, то после 2014 года их проясняли начавшиеся разительные перемены в республике, вернувшейся в состав России. Так оживает больной при переливании в него свежей молодой крови.

Крым-2017 впечатлил гладкостью свежеасфальтированных дорог и грандиозным их расширением на новостроящейся трассе «Таврида». О возведении моста через Керченский пролив, как жизненно необходимой артерии, об электрических и газовых нитях с российского материка на полуостров, фактически заблокированный Украиной, вредящей Крыму блэкаутами и перекрытием днепровской воды вкупе с западными и американскими санкциями, уже и не говорю.

Конечно, у молодой российской республики немало проблем. О них мне поведали коренные жители Крыма, мои друзья в Симферополе и Севастополе, где я останавливался в нынешней поездке на Международный поэтический фестиваль «Пристань менестрелей», прошедший в Балаклаве. Но о проблемах этих сейчас не хочется рассуждать. А хочется мне, ещё не остывшему от таврического солнца и новых впечатлений, привести стихи о любимом Крыме из прошлого года, когда я проводил презентацию своей книги «Здравствуй, Крым-материк!» в родном Красногвардейском районе:

КРЫМ ЦВЕТУЩИЙ

…А Крым цветёт степной палитрой –

Зелёный, красный, золотой,       

Напитанный в июньских ливнях  

Общедоступною водой!    

Цветёт рубинами черешен

И шелковичным ассорти,     

Серьгами вишенок  увешен,

Сок зорь которым – обрести! 

Цветёт рекламными огнями    

И электричеством поёт,

Над сёлами и городами

Живыми звёздами цветёт!

Цветут в нём горы и долины -

Цветёт природы естество!                        

И что ему до Украины -

Зловредной мачехи его...

(09.06.2016)

29.06.2017

Хата Цыганчихи, Глинище и чеснок без хлеба

(Перечитывая стихотворение)

ХАТА ЦЫГАНЧИХИ

Солнце в зените. И тихо-тихо      

В хате саманной разбитой, где

Бабка по прозвищу Цыганчиха

Коврик вязала ночной звезде.

Бабка давно отжила на свете,

И улетела в ночную даль...    

Крымское солнце сияет-светит,

Будто ему никого не жаль,

Будто и мне ни о чём не горько

На согреваемой им Земле!

…Здесь вот, у стенки, стояла койка –

К печке поближе, чтоб спать в тепле.

Печь кукурузные кочерыжки

Очень любила глотать в чаду,

И озаряла лицо мальчишки     

В давнем - полвека тому - году.

Звонко сверчки выдавали трели

В чуткие проволоки-усы,       

Чтобы от чада не угорели

Комнатосьёмщики - мать и сын…

Нынче от печки – пустое место:

Кем-то растащены кирпичи.

Буйным бурьяном покрыта местность.

Тихо. Лишь пульс по вискам стучит. 

Крыша просела, в проломах стены,

В дыры и щели сочится синь...

Но восстаёт из веков и тлена

И зацветает вокруг полынь!

Солнце июня пылает жарко,

Как в миллионах минувших лет!

Сын-второклассник и мать-доярка -

Две сиротиночки на земле -

Знали приют здесь и знали лихо

В том – полстолетья назад – году,

В хате, где хмурая Цыганчиха

На ночь впускала гостить звезду…

(14.06.2016)

Перечитывая это стихотворение о Крыме, смотрю на иллюстрацию к нему, и память дополняет детали.

Там, за окраиной нашей улицы, Гвардейской, кажется, сразу за хатой Цыганчихи, начиналось Глинище. Это был изрытый пустырь, где когда-то жители села Миролюбовка - по-татарски изначальное название Кянджа - брали глину для строительных нужд. В далях моего раннего детства глиной сельчане пользовались уже редко. Но холмисто-ямистое Глинище, поросшее травой с колючими «калачиками», вызревавшими и твердевшими к середине лета, о которые мы искалывали босые ступни, покрытое также высокой полынью и ветвистым бурьяном «Перекати-поле» было для ребятни любимым местом обитания.

В Глинище мы устраивали игры в «войнушку» и «Казаков-разбойников», рыли окопы и блиндажи-схроны. В одном из них меня однажды слегка привалил оползень и рухнувшее потолочное перекрытие, и я сполна наглотался рыжей глинистой земли и пыли. В блиндажах-норах мы хранили всякое вооружение: боезапас из собранных на дорогах камешков для рогаток, деревянное сабли и копья в виде палок и прутьев, запретные сигареты и окурки. Окурками вне взрослых глаз мы своевольно накуриваясь до горечи во рту и помутнения в головах.

Устраивались в Глинище и наши пацановские побоища - «улица на улицу» - порой не по-детски жестокие и кровавые. Так, в одном из них, в противостоянии отряду с улицы Спортивной, мне под правый глаз угодил снаряд, представляющий металлический шарик подшипника, выстреленный из «вражеской» рогатки. Испуга от крови, как и обилия её, было много, и шрам под бровью остался на всю жизнь.

А за Глинищем на покатой местности простирались колхозные поля. И в одно лето на золотистом пшеничном участке, недалеко от гравийной дороги, ведущей в Миролюбовку и из неё, мы устроили непредумышленный поджог, бездумно куря в знойной созревшей пшенице – ростом мне по шею. Попытки погасить пожар самостоятельно были напрасными – хлебное золото полыхнуло, как порох, и пятно огненного змея с жутко чадящим хвостом дыма и хаотично летящими по воздуху чёрными перьями пепла разрослось катастрофически...

Огонь загасили подоспевшие взрослые и среди них, на беду нам, был участковый. Некоторые из наших пацанов-поджигателей убежали ещё до его приезда, а нам с другом Сашкой Шуликом, как нерасторопным задержанным, великовозрастный  страж сельского порядка стал в наказание показательно скармливать – и это тоже запомнилось на всю жизнь – головку молодого чеснока. Он отламывал зубчики от неё, подавал их нам, и заставлял съедать – без крошки хлеба и крупинки соли.

       «Хлеб – говорил милиционер при этом – вы сожгли. Так попробуйте теперь, как горько жить без него на земле».

       Мы обжигали рты, ревели по-девчоночьи от опалённой плоти, от своей вины и обиды, и… ели.

       А вот той незабвенной гравийной дорогой меж полей и садов – старой и пыльной, мы запросто ходили в Курман (райцентр Красногвардейское) без устали одолевая восьмикилометровый путь в одну сторону и столько же км. обратно. Но не только мы. Зримо видятся мне и газончики-молоковозы на ней, и лихие мопеды «Верховина» … волы. Да-да, самые настоящие живые волы – быки, запряжённые в повозки, обычно с бочкой воды для полеводов и садоводов. И то, как сельчанин-дядька, управляющий таким гужевым транспортом зычно покрикивал, а то и постёгивал животных: «Цоб-цобе! Цоб-цобе!».

       Имея в кармане двадцатикопеечную «серебряную» монетку – целое состояние! – в райцентре можно было купить мороженное за 9 копеек – у лотошниц с тележками на колёсиках, из которых дымился сухой лёд; стакан жареных семечек за 5 копеек - у бабок на переносных скачеечках, да ещё и выпить большую кружку холодного кваса из металлической бочки-автоприприцепа -  за 6 коп! А если повезёт, то у этой же бочки найти на земле несколько копеечных оброненных покупателями медяков, а то и серебряный гривенник или даже весомую ослепительную монетку-пятнашку!

Но вернусь к стихотворению, где говорится:

Звонко сверчки выдавали трели

В чуткие проволоки-усы,

Чтобы от чада не угорели

Комнатосьёмщики - мать и сын…

Зимы в Крыму малоснежные, и в степной зоне порой ветреные и холодные. Хату Цыганчиха, в которой мы с мамой снимали комнату, отапливала в основном хворостом и кукурузными кочерыжками. Кочерыжки продавал колхоз – топливо эффективное, но быстро сгорающее. И потому мать, как работница колхоза, доярка, выписала в конторе ещё и уголь – не кемеровского сибирского, где жили мы до переезда на полуостров, а дрянные сорные семечки, слабо горящие, но всё-таки более продолжительно дававшие тепло. И вот в одну из зимних ночей в нашей половинке хаты, где стояла печь (Цыганчиха жила в другой комнатке за тёплой печной стеной) чуткая мама очнулась от удушья и тяжести в голове. Но она сразу вспомнила, что с вечера почти до отказа задвинула заслонку на вытяжной трубе, чтоб тепло сохранилось в печи до утра. Она скатилась с кровати, доползла до двери комнаты, открыла её, перекатилась в прихожую и распахнула вторую дверь во внешний мир. Глотнув с порога свежего воздуха, вернулась ко мне, уже угоревшему, беспробудному… Но ростом и весом я был меньше многих моих сверстников  и мама смогла вытащить тряпичное тело сына во двор, где стала соскребать с мёрзлой земли лёгкий налёт снега и растирать им мои виски и лицо. И… я  пришёл в сознание! А вот в комнату Цыганчихи, к счастью, плотно прикрытую, угарный чад не проник ни на кубосантиметрик…

Помню я и постоянно коптящий вонючий керогаз в нашей хате - устройство для приготовления ищи, заправляемое керосином. И даже тяжёлый чугунный утюг с дырочками по бокам не забыл: внутрь него нагребали жар из печки, и утюгом можно было гладить одежду или бельё…

Вот такие воспоминания могут ожить однажды и лечь на бумагу после прочтения своего же стихотворения.

30.06.2017

БАУЛ И МУЛ

Громоздкий памяти баул…

Пусть он потёрт и старомоден -

Храню в нём прошлое-б/у…

Так генерал хранит в комоде

С любовью сложенный мундир,

Который старый командир  

Надеть на празднество не может,

Поскольку тучен воин стал,

Увы, не вылезешь из кожи!..

А как при форме он блистал

На жизни маршевом параде!  

И мыслю я, в реальность глядя:

Кому баул, кому комод,

Кому мундир, кому блокнот.

Не генерал я… И, как мул,

Влачу по жизни свой баул…

01.07.2017

Баул и мул

Мака-Кика-Ахеджак

Макареет Макаревич

И в паскудстве натореет.

Кикабидзит Кикабидзе,

От забвенья чтоб не спиться.

Ахеджачит Ахеджачка -

Отработанная жвачка.

Русофобствуя в угаре,

Имена свои пиарят.

Это вам не «Доширак» -

Мака-Кика-Ахеджак!

Лицедеи, вокалисты,

Все - народные артисты!

Правда, этот же народ

Вслед глашатаям плюёт…

02.07.2017

    

Вровень с зеркаломм воды

Июльский ерик просел, обмелел от многонедельного пекла, вжался в извивистое русло, прячась под береговыми деревьями и высокими зелёными камышами, клонящимися к мутно-молочной воде. То там, то там с придорожной стороны речушки стоят-висят на обнажившихся сваях и металлических каркасах всевозможные деревянные причалики и пирсики, мостики и площадки - некоторые со скамеечками и столиками для отдыха и рыбалки. Вода отошла, а строения остались нелепо висеть в воздухе на полтора-два метра над оголённым дном.
     Но у меня есть любимое место для купания, где дощатый настил наклоном в 45 градусов входит прямо в воду, далеко отступившую от берега. По нему удобно спускаться – сразу на метровую глубину с илистым мулячным дном - мягким и скользким.
     Да, ужалась река вдвое, если не трое. Сейчас, когда ерик обмелел, даже на середине его редко где скроет тебя с головой, если ступать по дну. Потому я бултыхаюсь у избранного  спуска - в рукотворном донном углублении у берега, в плотной тени от ракит, акаций и узколистых лохов – есть такое дерево на Кубани. Так сказать, нежусь в персональной речной лагуне, где течение тише, а вода чище. Это ведь на быстрину утягивается всякий сор: травинки пожухлые, веточки сухие, пушинки тополиные. А в лагуне моей гладь зеркальная, и на уровне глаз скользят быстроходные элегантные водомерки. Вблизи отчётливо видно, как оставляют они следы-углубления на воде, тут же затягивающиеся. Водомерки любопытные и юркие, поймать хоть одну из них, как ни ухитряйся, не получится.
     Тихо в предполуденный жаркий час на речке. Безлюдно и гулко, как в глубоком отвесном ущелье. Лишь разноголосое пенье птиц гармонично заполняет безветренную тишину. Но его, если не вслушиваться, и не замечаешь. Зато замечаешь, что ты не один здесь – далеко не один!
     Из насекомых, помимо водомерок, близ уха, нет-нет, да и запищит вредный вездесущий комарик, благо редкий гость у открытой воды. Зато внезапно и безопасно над макушкой проносятся стремительные бесшумные стрекозы и чуть повыше порхают невесомые бабочки. Бабочки, крупные, белокрылого племени. И они радуют взор своим свадебным нарядом.
     А на противоположном бережку, на участке чистом от камыша, удобный водопой для племени птичьего. Пернатые светло-коричневого цвета – то ли камышовки, то ли жаворонки – топчутся по краю бережка, черпают клювиками воду и, задрав голову по-куриному, проглатывают её. Суетятся рядом и хулиганистые воробьи, и благородные ласточки. Но ласточек больше интересует прибрежная грязевая жижа. Жучки-козявки? А, может, материал для латания гнёзд? А ещё ласточки мастерски летают-планируют над рекой – низко-низко, едва не касаясь её крыльями. И когда смотришь на их, параллельный твоим глазам лёт, ощущение такое, будто ты, облегчённый весом в воде, тоже летишь-паришь вместе с ними…  Но ласточки носятся низко неспроста: ведь сегодня кубанские СМИ прогнозировали дождь, долгожданный всеми! Да только пока дождём и не пахнет...
     Вот и домашним гусям стало невмоготу дожидаться смены погоды на сухой накалённой земле – спустились шумной стаей в живую водную среду пониже меня метрах в пятнадцати. И сразу к камышам дружно поплыли - два серых вожака и шесть крупных белых гусынь. Все взрослые, с достоинством поглядывающие на лысую голову купальщика, торчащую поплавком в реке, на мою голову, конечно. Кто ж ещё из великовозрастных станичников полезет в речку, где купается одна малышня?... И там, у плотной стенки камыша стали с удовольствием срывать сильными клювами жёсткие узкие листья его. Неужели так вкусны они? Ведь опасно же: острые по краям листья, как лезвия, кожу человека запросто порезать могут! Вот глупые гуси…
    Полного солнца, отражённого на глади, мне не видно: нет высоты для обзора зеркала реки сверху. Но, выплыв из тени - из своего прибрежного «холодка», - можно умножить светило на десятки и десятки маленьких солнышек, взбурлив ладонями перекатывающийся мерным течением штиль, разбив его и подняв брызги. И, если поработать руками интенсивно, чтоб создать веер водяного серебряного бисера, то можно даже увидеть лёгкий абрис радуги в нём, честное слово!
    Однако действие моё по созданию радуги пугает водомерок, вмиг ракетами разлетевшихся неизвестно куда, и – вот чудаки! – воздействует на стаю гусей. Они прекращают обгладывать камыш и устремляются к другому берегу, где шумно, неловко и возмущённо выбираются на него. Забавно смотреть…
     Но выхожу на сушу и я, вдоволь вкусив блаженства в речной купели.
     Оседлав велосипед, качусь по прибрежной дороге, где меня уже дожидаются мстительные гуси. Оба серых вожака, вытянув шеи, матерясь воинственным шипением, почти бросаются под колёса…
     Надо же, улыбаюсь я, отмахиваясь ногой от них: реку не поделили с человеком!
     И - мокрый, бодрый, помолодевший - кручу педали к дому. 

04.07.2017

Вровень с зеркалом воды

Солнечный ватерпол

Играя солнцем в ватерпол

На водном серебре,    

Скольжу как угорь – вёрток, гол –

В стремительной игре.       

И брызги радужны в глазах,

И весь я на виду: 

Бросок – и мячик в небесах,

И в счёте – я веду!

Июль - ответственный судья  -

Засчитывает гол,

Любуясь с берега, как я

Гоняю в ватерпол!

07.07.2017

ДИТЁ ЧЕРЕПАШЬЕ

     Прибирал двор, изрядно поросший буйным июльским разнотравьем, и наткнулся на малюсенькую – с четверть ладони моей – черепашку. Сразу понёс её в дом - показать маме и сфотографировать. Фотоаппарат некстати оказался разряженным, и пришлось ставить аккумулятор на подзарядку, а черепашку на время посадить в стеклянную банку. На что сердобольная матушка стала закладывать мне уши справедливой родительской укоризной:
     - Да отпусти же ты черепашечку, она ведь совсем дитё ещё, совсем малышечка. Пусть травку зелёненькую кушает на воле, солнышку радуется…
     И так – с повторами и вариациями вроде: «Ты же любишь животных, отпусти, не мучь маленькую», - в течение получаса, пока шла подзарядка.
     Тем временем черепашка на дне банки, куда я подлил ей для комфорта водички (сушь стоит от зноя во дворе), без зазрения совести наследила естественными отработками той самой зелёненькой травки. Только отходы оказались в виде чёрных соринок. Зато не долгосрочная узница моя, влажная от водицы, заметно потемнела панцирем, освоилась и чувствовала себя довольно бодро. И я, разглядывая её, вновь и вновь умилялся, поражаясь тонкому искусству природы-создательницы, явившей черепашку в миниатюре чудесной и самостоятельной копией взрослого черепашьего существа, только гораздо живей и проворней. В чём ещё раз убедился, когда, наконец-то, освободил её из стеклянного карцера, и стал снимать на фотоаппарат. Малышка упорно пыталась улизнуть с ладони, и лапками, на которых явно ощущались мягкие и по-котёночьи цепкие коготки, гребла по моей грубой коже.
     А я всё рассматривал - сквозь свои плюсовые очки, точно через увеличительные стекла в детстве – близко и крупно: и мордочку с маковыми зёрнышками зорких глазёнок, и носик с дышащими дырочками ноздрей, и блестящую кожицу на шейке, и желтовато-зеленовато-коричневатый панцирь черепашки. А насмотревшись и нафотографировав её, выпустил в густую дремучую стихию тенисто-солнечной травы.
     Доброго лета и многих лет тебе, милое создание природы, дитё черепашье!
 

08.07.2017

Речное

Тополиный пух быстрина несёт -

Точно шаль плывёт белоснежная.

Пусть не водится здесь теперь осётр,

Но сама река – неизбежная. 

И как встарь кружат над водой стрижи,  

И в полёте, знай, с ней целуются,

И колышут синь камыши в тиши,

И утяток в них прячут утицы.   

Здесь, у мостика, где ломая гладь,  

Бултыхаюсь я светлым вечером, 

По волнам скользят – не суметь догнать –   

Сёрфингистами водомерочки!

«Ох, и шустрые! – улыбаюсь вслед, -

Сто веков, небось, мерят реченьку!

Вот и мне б ещё - хоть с пятнадцать лет

Жить отмерили перед вечностью»...

Тополиный пух быстрина несёт -

Точно шаль плывёт серебристая.

Не в века назад, но - в века вперёд

Унесёт меня речка быстрая…

09.07.2015

Полночное

Струитсявечность светом тайн

Из недр вселенной.

Луна ссыпает жёлтый тальк

На поселенье,

На крышу хаты, на забор,

На дрёму вишен…

Открыт космический простор,

Куда ты вышел

Из глинобитной конуры

Земного лета,

Где обращаются миры

В частички света…

14.07.2017

Золото июля

Сколько золота в июле – не собрать небесный дар!

Накопили пчёлы в ульях вязкий солнечный нектар.

На станичных дынных сотках - натюрморт для горожан -

Золотые самородки на поверхности лежат.

Позолочены пшеницы и подсолнухов поля -

Зорь чудесные жар-птицы в них гулять благоволят.

Тот, кто не был на Кубани – собирайся, поспешай

В край, июлем осиянный, в золочёный Богом край!

Где в кудрявые, густые малахитовые дни

Нити солнца золотые филигранно вплетены.

Где у звонких побережий рай морской голубо-жёлт -

И курортников прилежно исцеляет, а не жжёт.

Где являют мандарины золотистые бока,  

И сияют гор вершины, ослепляя облака!  

19.07.2015

Бесконвойное

АЗОВ ШТОРМЯЩИЙ

1.Ночью                                                                  

Азов в середине июля в районе кубанской станицы Голубицкой, уже напрочь застроенной и замусоренной курортными дельцами и отдыхающим людом, штормит нощно и денно. Ночной пляж малолюден, но подсвечен огнями турбаз и рекламным разноцветьем. И потому бегущие гребни на громадных волнах светятся косыми рваными полосами и, разбиваясь о мель, рассыпаются в искрящийся белый фосфор. Воздух свежий до прохладного, отчего входить в море и выходить из него зябко, а вот оказаться среди бушующих волн – благодать! Организм быстро адаптируется к температуре морской стихии, к тому же, находиться в ней без каких либо телодвижений невозможно: волны бросают тебя как щепку, того и гляди вышвырнут на колючий песчано-мелкоракушечный берег, или утянут в тёмную, всепоглощающую бездну.  Не замёрзнуть тут, ища опоры всеми конечностями…

В вечер приезда на встречу с северянами из далёкого ХМАО-Югра, поздний приход мой к морю был с фонариком в сопровождении Елены - старинного друга, с кем не виделись 12 лет, промелькнувших, как 12 минут... Купаться она не стала, а сидела на стволе дерева, гладко обглоданного, выброшенного Азовом неизвестно когда и облюбованного курортниками. Фонарик не понадобился: Ленка видела меня в блёстках волн, а я различал её на берегу. Но в недальнем гостиничном номере за дружеским столом нас ожидали друзья и долго пребывать купальщиком я не мог.

После десятиминутного противостояния атакам волн на мели, подгоняемый их победными толчками и шлепками в затылок и по спине, я неустойчиво выбрался на незыблемую сушу. Ветреная темень зябко облепила кожу, заставив укрыть плечи полотенцем. Музыкальные ритмы из прибрежных кафешек били по ушам, пытаясь перекричать ухающий Азов и динамики соседних заведений. Редкие парочки ещё прохаживались по побережью, а кто-то выгуливал на поводке собаку, привезённую аж на южный курорт.

Вытираться полностью и обсушиваться я не стал, чтобы драгоценные капли, содержащие в себе все элементы таблицы Менделеева, впитало тело, жадное до целебной морской соли. Но в эту ночь я сполна понежил его купанием рецидивным: к морю мы возвращались ещё несколько раз. Лена ожидала меня на том же бревне, а я качался и вертелся в упругом и напористом вальсе волн, наслаждаясь их естеством и музыкой, сотворённой миллионы веков назад. И звёзды, свет которых долетал к планете из глубин в миллиарды световых лет, тоже кружились над нами в неугасающем танце вселенной…    

2. Днём

У моих друзей – Елены из незабвенного северного городка Белоярский, и Анны из столицы Югры Ханты-Мансийска, тоже не последнего в моей судьбе  – трое чудесных мальчишек на двоих. У мамы-Ани это черноглазые и чернокожие – две с лишним недели на юге! – пятилетний Егор и восьмилетний Никита. У бабушки-Лены на попечении одиннадцатилетний внук Эрик. Редкое имя для российского слуха! Но всех удивляет не оно, а то, что Эрик не сын, а внук Лены – молодой лицом, живой, общительной, «французской стройности» женщины. Внук, кстати, так и называет её – Лена, а не бабушка, или по отчеству.

Мальчишкам от дамского окружения тесно и они сразу признают во мне старшего товарища. А я в свою очередь давно не общался с малолетней пацанвой, и соскучился по детской открытости и непосредственности. Но сдруживает нас - и уже на века - Его Величество Море! Именно оно, средоточие всего ночного и дневного мироздания, оно – безмерное, холмистое, оглушающее, обрызгивающее и запретное - недоступно их жаждущим сердцам для долговременного купания. Мамочки-бабушки в такой неспокойной и опасной стихии купаться продолжительно опасаются,  тем более с детьми. Окунулись чуть с краю – и на бережок, на расстеленные покрывала и полотенца. И любые детские протесты и хныканья им не слышны из-за морского шума…

И вот в моём лице в курортном сообществе северян появилось мужское плечо, правда, изрядно обожжённое солнцем, от которого я, южанин, но бледнокожий компьютерный домосед, опрометчиво не защищался голым торсом с самого раннего часа нового дня. И на фоне загорелых под мулатов югорских ребятишек, к послеполудню стал краснокожим краснодарским индейцем. И эта перелицовка почувствовалась мною весьма остро в процессе принятия с ребятнёй бурных морских ванн, и особенно после них…

Итак, для проведения купания мне доверены только старшие ребята, а Егорка крутится на берегу у месторасположения мамы и тёти Лены.

У моих подопечных одинаковые водные очки в синей резине, как у настоящих пловцов. Мы идём к рычащему бультерьером, скалящему белые клыки-гребни и бросающемуся на всех мутно-пенному Азову, крепко взявшись за руки. Я в центре, слева Никита, справа Эрик. Бесполезно уклоняясь от шрапнельных брызг, визжащие и хохочущие для храбрости, мы заходим в море, как в кипящий котёл. Мегатонная свирепая волна тут же, окатывает нас, обжигая прохладой и оглушая рёвом. За первой волной летит вторая, такая же громадная и дерзкая. Пацанята верещат, глотая и выплёвывая жидкий солёный хрусталь и морскую пену. Никитка, выскользнув из моей ладони, мужественно ныряет под следующую волну, которая, кувыркает и уносит его к берегу и, не дав встать на ноги, обратным ходом тянет назад в море, где голову мальчугана тут же накрывает очередная волна. Я успеваю ухватить восторженного и испуганного ныряльщика и зажать его подмышкой. Эрик в это время висит на моей шее, как на форштевне, крепко обхватив её рукой. Эрик плотней телом и тяжелей Никиты. И голосистей.

- А-а! – прогибает внутрь барабанную перепонку моего уха его звонкий радостный вопль, - вон какая страшная летит!..

Это об очередной волне. Неуёмные, высокие и горбатые водяные громадины бегут и бегут на нас – беспрерывно, безостановочно. Они разные по силе и росту. Через пять-шесть относительно одинаковых волновых накатов непременно появляется она – мега-волна -исполинская, пугающая, несущаяся что лавина, что цунами, нависающая и обрушивающаяся многоэтажным домом! Она сносит всё и всех на своём пути, и мы оказываемся в таком водовороте, что не разобрать, где небо, а где земля. Но на шее моей, окольцевав её уже двумя руками, цепко висит Эрик, а подмышкой крепко зажат Никита. И водоворотный смерч, яростный и могучий, не может разорвать наше единое шестиногое и шестирукое существо о трёх головах и трёх ликующих душах.

Нет, мы не у береговой черты, не на краю неисчерпаемой чаши Азова, а на поле боя, на передовом рубеже в противостоянии моря и суши! И мы защищаем землю!

Наглотавшись горько-солёной воды, мы продолжаем сражаться с атакующими ратниками моря. Поставив ребят на грунт до следующей цунамной атаки, я становлюсь в стойку. Теперь я на ринге, где отбиваю наседающего соперника в кулачном бою. Раз - встречный левый прямой скуле волны; два - встречный правый прямой туда же; три - левый боковой по гребню ей; четыре - правый снизу по корпусу её; пять - шаг назад с поворотом вправо и левым апперкотом под сердце; шесть - нырок и серия ударов по печени и в челюсть в ближнем бою!.. 

Эрик восхищённо смотрит на мой поединок и тоже вступает в бой. Кулачки  его летят навстречу волнам рядом с моими:

                                                             Бах-бац-бух-на!

                                                             Получай удар волна!

А Никита у нас диверсант. Скользя у моих ног морским угрем, он подныривает под волны, крушит их головой и руками снизу, изнутри. Славный бой! Вдохновенный бой! Но не равный.

Рассвирепевший Азов гонит на нас новую гигантскую волну. Я хватаю подмышку Никиту. Эрик уже висит на моих плечах, и я взвешиваю обожжённой кожей весь его 30-киллограмовый вес, ещё не облегчённый водой.

- Вперёд на неё! – кричит Эрик, восседая на мне, как всадник на лихом коне.

- Вперёд под волну! – вторит ему Никита-диверсант, извиваясь под моей подмышкой.

- Впёрёд, братцы! – ору я, и мы проваливаемся в чёрную дыру, воронкой затянувшую нас в водную бездну.

Но через десяток секунд дыра выплёскивает нас на свет белый, а мы, сплёвывая с губ воду и песок,  счастливо хохочем, отворачиваясь от наседающих меньших соратников волны-великанши. А я, всё ещё удерживая у своего бока Никиту, чувствую ладонью его птичьи рёбрышки и учащённо стучащее воробьиное сердечко … 

В этой схватке мы сражаемся с морем около часа – фантастический срок свободы для моих пацанов!

А потом валяемся на покрывалах,  уставшие. Эрик, растянувшись на метр двадцать своего роста, прячет под полотенце продрогшее тело, покрывшееся гусиной кожей.

Но Никита неусидчив и, чуть согревшись, уже исследует полуспущенный на берегу, игровой батут.

И рычит в трёх метрах от нас неугомонный Азов, норовя докатиться волнами, призывая на новую схватку. И жаркое солнце, усиливая накал, поджаривает нас, подталкивая вступить в битву…

И снова мы - три богатыря земных – в сече с витязями Нептуна. И с моих опалённых плеч навстречу им летит альбатросом Эрик, а вьющийся под водой  боевым дельфином Никита, вспарывает подбрюшья врагов. И чёрные дыры Азова вновь поглощают и воскрешают нас…

 Так - с интервалами при выходе на берег, чтоб набраться сил - мы воюем с морем до заката, и битва эта закончившиеся, конечно же, боевой ничьёй!

3. Утром

Утро моего отъезда. Пока все спят в номере, иду к раннему морю. Я обгорел вчера основательно. Живот, грудь и плечи жжёт особенно. Сон был прерывистый: малейшее движение приносило пробуждающую боль. Но я знаю, что прохладный бальзам Азова остудит и исцелит воспалённую телесную оболочку.

Он встречает меня всё тем же штормовым рычанием...

«И сколько же надо сил, - думаю я - чтобы вот так - из ночи в день, изо дня в ночь - катить и катить многотонные, громадные, неубывающие водные валы!». Глядя на них, вот уж действительно, чувствуешь себя песчинкой!..

Почти безлюдно на берегу. Два-три купальщика просматриваются в волнах. Накаты их так же мутны и пенны, как накануне. Иду на них, будто на амбразуру – сходу, прямо, без остановок, глаза в глаза! Удар!..

Нет, невозможно устоять на ногах от встречного напора штормовой стихии! Я повержен, сбит. Но исцеляющий бальзам волн поглотивших меня всецело, охлаждает все поры, омывает каждый обожжённый участок кожи! И я снова в раю. И как жаль, что с раем нужно расставаться!

Мокрый, не обтёртый, иду в гостиницу. Солнце восходит и совсем не жжёт. Пока дохожу – обсыхаю. Душ не принимаю, лишь обмываю от песка ноги. Таким способом, соль Азова я увезу в свои камышовые плавни на себе!

Мамочки-бабушки уже поднялись, как и наши ребята. Мальчишки с утра утыкаются в гаджеты – вот характерная отличительность современной детворы от детей нашего поколения!

Завтрак с манной кашей и чаем с сыром.

Последний обмен словами и пожеланиями.

Последние фотокадры на память.

До свидания, Аня! До встречи, Никита и Егор! Растите в мире и счастье!

Выходим на улицу. Лена и Эрик провожают меня на остановку маршрутки, идущей в Темрюк. Вот и она.

Прощальные объятия. Улыбки. Взмахи рук в окно салона…

До нового курортного сезона, северяне мои дорогие! Я знаю, мы ещё встретимся!

18-21 июля 2017

Прячась от дождя

Дождь, раскинув струи-сети,

Нас загнал под купол ивы,

И, как пойманные дети,

Мы бездумны и смешливы.

Здесь, в шатре зеленокосом,

В этом колоколе мглистом,

С нами прячутся стрекозы,

Прикрепившиеся к листьям.

Но, промокшие до дрожи,

Мы стрекоз не замечаем -

Телом к телу, кожей к коже

Прикреплённые плечами,

Согреваемся дыханьем,

И в сердечных перестуках

Опьяняемся слияньем

Губ, заждавшихся друг друга...

Лето 1988 г.

По Краснодару, по Краснодару

Скольжу, распаренный, что в парнОй…

А ну, светило, поддай-ка жару,

Пройдись, вскипая, по тротуару

Янтарной брызгающей волной!

Когда под сорок, когда за сорок -

На градус Цельсия не ропщу!

А одолеет палящий морок -

Себя от зноя за мокрый ворот   

Под сень спасительную втащу.

Здесь с облаками летят платаны,

Здесь из столетий растут дубы,

Являя кроны! Так атаманы - 

От солнца буры, от воли пьяны -

Являют небу свои чубы!

Здесь клумбы дарят цветов картины,

А храмы - золото куполов,

И лик Великой Екатерины

Со вседержавной своей вершины

Взирает в дали земных веков!

…Скользят по улицам горожане,

Вдыхают пекло - и млад, и стар.

И пусть светило нещадно жарит -

Мне люб оазис на земношаре,

Оазис с именем Краснодар!

30.07.2017

Краснодар оазисный

Маленькое экскурсионное «происшествие» в Феодосии

«…Ну а теперь пройдёмте в август», -

Сказал июль-экскурсовод.

И под сиреневую арку

Небес безоблачных и жарких,

Сплочённый в вежливую давку,

Курортный двинулся народ.

Мы шли по набережным плитам

Горячим, что сковорода,

А ниже - с дымкою нефрита

Лежала синяя вода

Живого моря, как врата

В наземный рай, для всех открытый…

Но пляжный мир – цветной и звонкий,

Кипящий людом у волны,

Где громоздились топчаны,

Зонты от солнца и шезлонги - 

Был перекрыт на все заслонки

С маршрутной нашей стороны.

Тогда, на зависть экскурсантам,    

К воде, отваги не тая,      

Как из колонны арестантов,

Путём немыслимого сальто,

Минуя ограждения,

Рванул один, и был им – я!

О, чудный рай песчано-жёлтый!

О, синь, достойная холста!

… Стекала каплями вода 

С моей фигуры обожжённой,

И по музею в мокрых шортах

Я шёл, не ведая стыда.

01.08.2013

Взрывают памятники

В Луганске неизвестные взорвали памятник «Они отстояли Родину»,

посвящённый погибшим ополченцам. Взрыв прогремел в парке

«Дружба народов» в центре города около двух часов ночи.

/Из сообщений СМИ  01.08.2017/

Они - диверсий кровавых кроме –

В земле Луганска и норы роют,

И, выбираясь из темноты,

Они - кроты современной Трои -                

Взрывают памятники героям,

Больные киевские кроты.

Кроты в личинах АТОшных зрячи:      

Им мало крови людской горячей –

Они и мёртвым приносят боль!

Им мало, совесть заливши водкой,

Стрелять по детям прямой наводкой,

А в поле боя сойтись – слабо!

И снова гибнут - в металле, в камне -

Бойцы… И август кроваво каплет

Зарёй на взорванный монумент, 

Где развороченные скульптуры

Являют рёбра из арматуры,

Нелепо колющие рассвет…

Но знает город такие силы -

Что оживают в цветах могилы

Сынов, поруганные войной!

Те силы памятники отстроят,

И встанут к солнцу лицом герои

С живыми рядом - в солдатский строй!

01.08.2017

Наше лето

А в здешнем небе северном - сиреневом, берёзовом,

Где звёздность не расстелется курортной наготой,

Взгляни: от полумесяца - серебряного ковшика -

Рукой подать до солнышка – бадейки золотой!

А мы с тобой, весёлая, носились – одержимые! -

«Комето-Метеорами» в прохладе Иртыша -

С концертными программами, с гитарой да баулами,

По сценам и гостиницам, по отпуску спеша.

А мы с тобой, упругая, под пензенскими тучами,

Под Лермонтова ивами мечтали о морях,

И в баньке под Иваново ветрА электровозные

 Смывали с наслаждением, о пляжах говоря.

И мы с тобой, упрямая, в «югах» омылись яростно

 Жарой новороссийскою, целительной волной!

 ...А здесь от полумесяца серебряного ковшика

 Всего-то жест до солнышка бадейки золотой!

29 08 2001

Третья бомба

(К годовщине атомных бомбардировок
США японских городов 6 и 9 августа 1945 года)

Та - первая - бомба невиданной силы,
Что выжгла рассветные сны Хиросимы,
Впечатала в мрамор безмолвные тени
Невинных людей световым излученьем.

А бомба вторая - в дальнейшей атаке,
Что небо расплавила над Нагасаки -
Свои килотонны на город обрушив,
Ей вслед испарила и камни, и души…
 
Те взрывы контузили наши столетья,
И ждём мы: а будет ли сброшена третья -
Последняя бомба, что дьявольской волей
Несчастную Землю на части расколет…

06.08.2017