НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 4

Я был не настолько значительным человеком, чтобы удостоиться хотя бы самого крохотного некролога, просто имя и фамилия в списке жертв очередного террористического акта. Предполагалось, что меня разнесло на куски, как находившегося в самом эпицентре взрыва в вагоне метро.

Не понимаю, зачем такие сложности, столько людей вокруг ежедневно пропадают, бесследно, неужели недостаточно было представить все, будто я просто исчез? Однако не мне было решать подобные вопросы. Просто поступил вдруг звонок на мой мобильный, и это была не жена. Какая-то ничего не значащая фраза, и я, словно зомби, отправился в заранее обусловленное место. Там мне сделали косметическую операцию, вручили новые документы и билет на самолет до Амстердама, до сих пор не могу понять, зачем они выбрали именно Голландию.

Подробности о самом теракте я узнал из газет, там же прочитал и свою фамилию. Нашли что-то из моих документов, что до фрагментов тела, то там было такое месиво, что и не разобрать. Такое не пишут в газетах, не показывают в репортажах по телевидению, но мои знакомые-очевидцы рассказывали мне, как после одного из подобных терактов (не буду уточнять конкретно, щадя чувства друзей, родственников и близких погибших) спасатели сгребали лопатами в общую кучу ошметки-останки человеческих тел, буквально отдирали их от стен.

Я навсегда покидал Россию, но успел уже примириться с этим. Жизнь, которую мне предстояло вести в новых условиях, не оставляла мне места для размышлений. По документам я был канадцем, уроженцем Квебека, родился и вырос в Монреале. Пару лет назад, после смерти жены, решил пожить немного во Франции, наладив там небольшой бизнес. Моих работодателей ничуть не смущало то обстоятельство, что квебекцы говорят на таком французском, что их можно распознать где угодно, что я не имел ни малейшего представления об обычаях, особенностях той страны, из которой якобы был родом.

Это были мои трудности, никого больше они не интересовали.

Однако у меня накопилась уйма куда более важных вопросов, и я решил пойти ва-банк, поговорив на эту тему с Соотечественником. Он инструктировал меня один, так что больше мне поговорить было не с кем.

–  У меня есть вопросы, – осторожно проговорил я сразу же после нашего визита к хирургу. – В прошлый раз все было слишком неожиданно, я не смог сориентироваться.

Он поколебался некоторое время, затем качнул головой.

–  Ладно, но смотря, что это за вопросы.

Что ж, ва-банк так ва-банк, я начал с главного из того, что меня в тот момент столь сильно волновало.

–  Признайтесь, я не первый, кому вы предложили подобную работенку? Что стало с тем человеком? Он сбежал?

Мой собеседник столь резко переменился в лице, что я понял – попадание точно в десятку.

–  Одну минуту, – тут же сориентировался он и вышел из комнаты.

У меня появилось время хорошенько поразмыслить, пусть и задним числом (в прошлый раз ничего не получилось) над каждым из «великолепной четверки». Для начала я им дал первые, пришедшие на ум прозвища, обозначив, соответственно, иудея – Фарисеем, мусульманина – Пианистом, парня с серьгой – Продвинутым, соотечественника – Соотечественником. Из них только двое говорили по-русски: Фарисей и Соотечественник, так что в прошлый раз мы общались в основном на английском, в котором я был не настолько силен, чтобы не упустить какие-то нюансы. Сейчас неожиданно представилась возможность кое-какие неясности уточнить.

В комнату вошел Пианист. Что бы это могло значить? Он был лидером, главным? Или наоборот? Лидер прислал его, чтобы укрыться за ним?

–  Вы нас удивили, – неохотно признался Пианист, упершись локтями в стол и скрестив в замок перед собой свои знаменитые пальцы. – Предположим, вы правы. Почему это настолько важно для вас?

Я пожал плечами:

–  У меня есть враги?

–  Да, – кивнул тот, – и достаточно много.

–  То есть, это не единственная утечка?

–  Это было до нас. Мы начинаем все заново. Прежний состав полностью поменялся. Вот почему мы не стали связываться с профессионалом. Мы искали вас долго, тщательно, по всей стране, как кандидата на далай-ламу. Надеюсь, мы не ошиблись. Во всяком случае, и это уже совершенно очевидно, ума вам не занимать.

Я помедлил, комплименты меня не интересовали. Восточный человек, как вытащить из него правду?

–  Вы ставите меня в неравное положение. У кого-то есть четвертая тетрадь, у меня ее нет. Вам не кажется, что в определенный момент этот фактор может оказаться роковым?

Пианист подумал, затем, ни слова не говоря, вышел.

Долго гадать, кто окажется следующим, мне не пришлось. Им оказался Продвинутый.

–  Мы посоветовались, – вздохнул он, – но решили, что не можем рисковать. Может быть, когда-нибудь мы и удовлетворим вашу просьбу, и вы найдете диск с содержимым четвертой тетради в одной из очередных банковских ячеек. Возможно, это не произойдет никогда, и эту работу мы поручим совсем другому человеку. Вы не вправе настаивать. Тот, кто платит, тот и заказывает музыку. Ваше дело – исполнять. Хотя, конечно, вы вольны выразить любое свое мнение. От себя лично немного приоткрою завесу: четвертая книга – практическая, и человеку стороннему может показаться, что в некоторых моментах она первым трем в чем-то противоречит. Но, повторяю, не ломайте  над подобными вещами себе попусту голову.

–  Хорошо, – вздохнул я. – Вам решать. Хотя вы, безусловно, совершаете ошибку. Но не могли бы вы в таком случае, пусть даже в общих чертах, рассказать о том, кто такие гелекси?

Я ожидал, что Продвинутый тоже поднимется и уйдет или, по крайней мере, откажет мне в моей просьбе, однако он не колебался ни минуты.

–  Галактические люди? Кто мы… – пробормотал он. – Что ж, я могу просветить вас, вот только в состоянии ли вы что-то о нас понять? Скажем так, люди самых разных вероисповеданий собрались вместе, чтобы построить своего рода новую Вавилонскую башню. Они назвали себя гелекси. Их эмблемой стал цветок бессмертника песчаного (Helichrysum arenarium). Как вы уже поняли из первых трех тетрадей, новая религия отрицает загробную жизнь. Она утверждает, что любое несовершенство обречено и исчезает без следа. А значит, и мы исчезнем. В чем же выход? Поумнеть! Мы вполне в состоянии в разы продлить годы нашей жизни, если только не будем обольщаться бессмысленными иллюзиями, а сконцентрируемся в полную мощь на этой задаче. То есть, оставаясь в рамках своих вероисповеданий и нисколько не отрицая загробную жизнь и жизнь после смерти, мы, тем не менее, абсолютно уверенны в том, что мысли о продлении собственной земной жизни, нисколько не противоречат ни одной религии на Земле. Так же, как и желание сделать ее более счастливой, насыщенной. Что в результате? Ведь большинство людей не захотят меняться, останутся при своих прежних взглядах. Параллельное сознание, параллельное существование. У нас много преимуществ. Нам не надо заботиться о сирых и убогих, если только они сами не возжелают поумнеть либо разбогатеть. Мы имеем возможность свободно перемещать капиталы, производства, технологии по всему миру. У нас уже сейчас лучшие врачи, лучшие ученые, лучшие умы. Мы выискиваем их по всему свету, даем им образование, создаем благоприятные условия для жизни, работы. Но главное: мы готовим сокрушительный прорыв в Космос, так как только там видим по-настоящему площадку для реализации наших планов. Собственно, об этом можно рассказывать бесконечно…

–  Но есть проблемы, – тихо констатировал я, безжалостно отметя в сторону его последние слова.

Продвинутый замолчал. Наверное, впервые ему пришло в голову, что они заигрались со мной, что я не только могу быть с ними на равных, но и вполне могу оказаться орешком им не по зубам.

–  Да, разумеется, – наконец собрался он. – Иначе бы мы не искали помощи со стороны. Образовалась брешь после смерти Ведомого Влекущего, и мы никак не можем залатать ее. Начались разногласия…

–  Он не умер, он ушел, – перебил я Продвинутого, поправив его.

– «Он не умер…», – озадаченно проговорил он, пытаясь осознать преподнесенную мною фразу.

–   Гелекси не умирают, они уходят, – вынужден был дальше прояснить свою мысль я, видя, что процесс осознания может растянуться надолго.

Теперь настал черед Продвинутому ретироваться.

–  Ни в жизни, ни в смерти, – пробормотал я ему вслед.

Он обернулся. Чувствовалось, что я добил его окончательно.

–  Бог не покинет нас, – ехидно закончил я свою фразу.

Я с нетерпением ждал Фарисея. Тот не замедлил появиться с сиропной улыбочкой на губах.

–  Ни в жизни, ни в смерти, – поспешил он поприветствовать меня.

–  Бог не покинет нас, – эхом отозвался я.

–  Да, здорово сказано, – восхитился он. – «Гелекси не умирают, они уходят». Минимум, что они могут сделать – запечатлеть свои мысли, память о себе, сохранив их в веках или хотя бы для потомства. Максимум – сохранить свою плоть (то бишь, первую оболочку) для последующего воскрешения, ведь медицина сейчас шагает, будто в семимильных сапогах. Собственно, мы сказали вам сегодня все, что могли, но в награду за этот великолепный слоган: «Гелекси не умирают…» и пароль – приветствие-прощание, я приоткрою вам еще одну тайну: быть гелекси не просто, это не только большая наука, но еще и – хоть и весьма насыщенная, но полная опасностей, жизнь. Приведу лишь одну из наших нравственных заповедей: «Война всему, что убивает». Как видите, не такие уж мы пушистые. Так что без труда можете себе представить, сколько у нас врагов. Вы должны понять: мы не хотим власти над миром, предел наших мечтаний – отстоять, сохранить себя. И чтобы нам никто не мешал при этом. Но слишком многих не устраивает такое положение вещей. Этим людям куда удобнее было бы видеть нас в привычном состоянии – рабами.

–  То есть, если быть кратким, – поморщился я его велеречивости, – гелекси – это люди «второй оболочки»? В ней начальная и конечная цель их устремлений? Разными могут быть лишь пути ее достижения.

Фарисей некоторое время помолчал, ошарашенный. Затем кивнул:

–   Что ж, и за это рассуждение спасибо. Оно не уменьшит количество наших врагов, но вполне может умножить число наших сторонников.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Оставшись один на один с металлическим ящиком, вынутым из банковской ячейки, я минуты две помедлил, не решаясь повернуть  ключ. Слишком многое зависело от того, что там внутри могло находиться. Европа – не Россия, цены здесь на все бешеные, а у человека, который скрывается, ко всему прочему, расходов куда больше, чем у того, кто живет налаженной, легальной жизнью. Так что не мудрено, что за год я основательно поиздержался.

Много раз я пытался решить вопрос заранее: что я буду делать, если «клерки» забракуют тот материал, что я им представил? Разорвать в одностороннем порядке наши отношения, какими бы последствиями мне это ни грозило? Стерпеть, утереться, устроиться где-нибудь на работу, как-нибудь просуществовать еще один год?

К счастью, деньги, ключ от новой банковской ячейки были на месте, я быстро убрал их в кейс и навсегда покинул хранилище банка Сосьете Женераль.

Снова сто тысяч евро, новый банк, на сей раз «Креди Лионне» в Марселе и никаких записок: инструкций, пожеланий. Тем более, загадочной четвертой тетради. Карт-бланш, который открывал мне многое. Пожалуй, идеальный вариант.

Прошедший год дался мне нелегко. Больше всего меня терзали мысли о моей семье, но, по вполне понятным причинам, я не решусь доверить этим страницам какие-либо подробности о своих родных и близких. Я понимал, что не смогу больше даже помогать им материально – я не мог допустить, чтобы их жизням угрожала хоть какая-то опасность, а для этого я должен был стереть их в своей памяти, и самому так глубоко зарыться в ил, чтобы меня никто и никогда не нашел.

Второй болью была Россия. Чужбина есть чужбина, все здесь, на Западе, раздражало меня. («Родина нам – вся земля, где родимся и где нас хоронят» Катон. «Где хорошо, там и родина» Аристотель. «Людей, покидающих свое отечество для чужих краев, на чужбине не уважают, а на родине чуждаются» Эзоп).

Я привык к совершенно другому укладу жизни и, хотя ура-патриотизмом  переболел еще во времена своей далекой юности (особенно армия вылечиться помогла), мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь буду вынужден покинуть родные места. Уже один тот факт, что я никогда не смогу посетить могилу родителей, отравлял мне все мое новое существование. Однако признаться, на ностальгию у меня тоже совершенно не было времени.

Размышляя о том, что со мной произошло («Почему я?»), я нашел только одно объяснение тому, что меня столь неожиданно вырвали из привычного состояния и поставили на грань жизни и смерти: мои потуги в богословии. В молодости я вполне довольствовался атеизмом, который мне вдалбливали в голову еще со школьной скамьи, затем сам собой пришел естественный интерес к тому, как же все-таки на самом деле устроен окружающий мир? Однако ни одно из существующих вероисповеданий при ближайшем рассмотрении не удовлетворило меня, я так и остался на перепутье. Потом так называемой «перестройкой» жизнь устроила мне такую встряску, что стало вообще не до подобных раздумий. Сейчас, пожалуй, впервые в жизни, времени пораскинуть мозгами над этим вопросом, у меня было предостаточно.

Идя шаг за шагом дальше в своих размышлениях, я понял, что мои последние неудачи в поисках работы были отнюдь не случайны. Ясно было, что если бы не «клерки», работу бы я давно нашел, да и вряд ли потерял бы ту, прежнюю, которая до того была у меня. Я не знаю, как именно они строили свою игру, скорее всего, просто занимались каким-нибудь грубым, примитивным очернительством, но своих целей, тем не менее, они добились, и я запутался в их сетях.

Мысли, много мыслей, безумное количество мыслей, но главный факт был все же в другом. Еще тогда, в самом начале нашей знаменательной встречи, я посмеялся над сроками, которые мне были поставлены – десять лет. На ту работу, которую я выполнил за год. («Несчастье имеет свойство вызывать таланты, которые в счастливых обстоятельствах оставались бы спящими». Гораций). Вполне возможно, что как раз так со мной  и произошло, хотя о каких-либо подобных способностях в себе (именно такой величины) я раньше и не подозревал.

Но я опять не о том. «Фирс сделал свое дело…» - наверное, надо было растянуть процесс, однако не в моих правилах было играть в подобные игры. Я всегда отличался добросовестностью. Ничего не поделаешь, такая уж у меня натура.

Как бы то ни было (каюсь, я не чужд тщеславия!), из трех тетрадей я слепил неплохую книжицу. Да, собственно, автор достаточно точно выразил свои мысли, чтобы нужно было их слишком разжевывать. Вместе с тем я понимал, что в тот момент, когда моя работа будет закончена и во мне отпадет необходимость, меня, скорее всего, убьют. Однако все-таки решил рискнуть. Больше всего я рассчитывал на их любопытство: что я буду делать дальше? Они вполне могли позволить себе роскошь поиграть еще год со мной в кошки-мышки.

Уже в гостинице, переодевшись и усевшись за стол, я достал из кейса и повертел в руках ключ от новой банковской ячейки. Я был твердо убежден, что она окажется пустой в тот день, когда придет время в нее заглянуть, но также хорошо понимал, что, невзирая ни на какой риск, обязательно ознакомлюсь с ее содержимым.

Это обстоятельство как раз само собой решало вопрос, который стоял у меня сейчас первым на очереди: использовать данный мне Богом шанс и укрыться так, чтобы меня никогда не нашли (во всяком случае попытаться это сделать) или продолжать жить дальше ничего не меняя. Первый вариант был теперь совершенно невозможен: мое появление в Марселе, в «Креди Лионне» свело бы на нет все мои усилия.

Как бы то ни было, первый раунд я выиграл. Доказательства были налицо: жизнь, сто тысяч евро, ключ от новой банковской ячейки. Наверное, надо было отложить сейчас в сторону все дела и как следует отпраздновать это событие, но мое новое существование таило слишком много опасностей, чтобы в нем расслабляться.

 Во-первых, подаренные игрушки ничего мне не гарантировали, их могли отобрать у меня в любой момент вместе с душой и телом. Во-вторых, не следовало забывать о врагах – самый момент был им появиться и как следует попотрошить мой ноутбук.

С этого я как раз и начал – с ноутбука. Весь год я делал в нем в отдельном файле пометки, откладывая разрешение их до получения заветного ключа.

 Одно из самых первых моих открытий было в том, что я осознал лишь после долгих раздумий мысль, которая поразила меня еще в самом начале: «Их было четверо. Не слишком ли много для меня одного?» Действительно, они безрассудно рисковали бы, поставив все на одну карту. А значит, нас должно было быть тоже, как минимум, четверо. Пожалуй, точно четверо. Четверо «новых евангелистов». Не следует забывать также, что мои «переговорщики» (не могу называть их, как прежде, «нанимателями») были просто клерками. И, стало быть, в их же собственной иерархии я был по рангу гораздо выше любого из них.

Какие еще выводы диктовала мне логика? Каждому из нас («новых евангелистов») должны были быть созданы одинаковые условия, определены одни и те же задания. Радовал ли меня или, наоборот, разочаровывал, подобный факт? Трудно сказать, но я дорого дал бы, чтобы знать наверняка, как обстояло дело в действительности.

Естественно было предположить также, что не все четверо в итоге получили заветный ключ. Как бы я сам поступил с аутсайдерами? Пустил бы их по следу более удачных соперников. Как с целью охраны, так и для самой заурядной слежки. Но меньше всего на свете мне хотелось сейчас опираться на свои собственные предположения. Нет, надо было влезть в шкуру «переговорщиков» и руководствоваться именно их мыслями.

Пожалуйста, первый же пришедший на ум пример. Превратить своего подопечного в соглядатая, означало бы поставить себя в подчиненное положение в сравнение с остальными, а этого никто из «великолепной четверки» не мог себе позволить: все они были слишком амбициозны, слишком честолюбивы.

А значит, если кто-то из «евангелистов» не оправдал надежд, то самым целесообразным после его устранения было бы просто подобрать ему замену, дав новому кандидату новое задание и зарядив новыми, точнее, обновленными, данными.

Кстати, меня меньше всего на свете интересовало, кто именно из «клерков» являлся моим непосредственным куратором. Мои умозаключения и так были слишком зыбки, чтобы такими деталями их перегружать.

Однако все-таки наиважнейшим вопросом для меня сейчас было: как и над чем работать дальше. Только, исходя из этого (работы), я мог выстраивать свою дальнейшую жизнь.

Тот самый карт-бланш. Перетирать и дальше содержимое трех тетрадей или же проявить себя, как личность? Собственно, требовалось лишь уточнить, на самом деле, этот вопрос был давно уже решен мною.

С легким сердцем я закрыл и сдал в гостиничный сейф ноутбук и отправился «кутить». Хотя, собственно, в чем конкретно это могло выразиться? Напиться? Провести ночь с женщиной?

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 2

     Кто ненавидит мир?

Те, кто растерзал истину.

Аврелий Августин

Четвертая тетрадь… Теперь у меня не оставалось сомнений: именно в ней было все дело. Четвертая, но не последняя. И если говорить об учениях, то учение о гелекси, как итог, никак не могло быть посередине, его следовало искать в самом конце.

Вот эту прореху я и собирался восстановить. Занятие со всех точек зрения бессмысленное: как я мог состязаться с Пророком? Но был ли у меня какой-нибудь другой выход? Если промежуточные тетради уничтожены или им еще только предстоит уйти в небытие, можно ли смириться с подобным фактом? Я, во всяком случае, не мог.

Вот это я и определил своей работой. Какой же, исходя из нее, должна была сложиться теперь моя жизнь?

Клерки вправе были наказать меня за строптивость, в любой момент прихлопнуть и растереть, как зазевавшуюся муху. Как я уже сказал, мне не оставалось ничего другого, как только надеяться на их любопытство. Точнее, на любопытство тех, кто стоял за ними. Кто знает, может быть, тем слоганом «Гелекси не умирают…», паролем, и, в особенности, рассуждением о «второй оболочке», как о начальной и конечной цели, я и спас в день нашей знаменательной встречи свою жизнь?

Враги. О врагах поподробнее. Вряд ли у них на руках были промежуточные тетради, а содержание их им крайне необходимо было знать. Так что их я пока тоже мог не опасаться. Как говорится, Господи, убереги меня от друзей, а от врагов своих я уж сам себя как-нибудь уберегу.

Сказано: «Среди учителей твоих только Бог и Пророки навсегда, все остальные учителя на время».

«Но если Бог так далеко, как определил его Ведомый Влекущий, – начал я свои рассуждения, – то кто вместо него важнее всех остальных здесь, рядом?»

«Посредник, пророк».

«Однако пророков много, как же не затеряться среди них?»

«Значит, бывают пророки и Пророки».

«Не было никогда Сына Божия, никогда не приходил он к людям и не придет. Как может целое прийти к своей части? Только откровением из уст Пророка».

Но где же здесь Мессия? И как определиться с этим извечным спором: был ли Он уже на Земле или Его приход только грядет?

 «Как происходит процесс явления личности, которая переворачивает собой историю?

 Накапливаются какие-то знания, которые необходимо слить воедино и представить людям то, мимо чего они раньше равнодушно проходили, в таком виде, чтобы они теперь от этого глаз не могли отвести?

Люди должны сами созреть для подобных знаний?

Происходит вмешательство неких высших сил?

Наступает поворотный момент в истории человечества, неотвратимо несущегося к своей гибели и, как результат –  спасение?

Невозможно объяснить.

Но приходит Он и меняет в корне жизнь миллионов, а порой и миллиардов людей. И даже не просто людей, но и народов, поколений, цивилизации, человечества.

Таких людей мало назвать пророками, они – Мессии. Ибо пророков было великое множество, но Мессий было только пятеро.

Он Шестой?

Он пришел? Столь долгожданный, желанный, пробился сквозь толщу веков?

Многие с удовольствием отринули бы факт его явления, если бы не его мысли. Но мысли эти от Бога, нельзя не признать их величия.

С тех пор, как Он заронил их во мне, я на все смотрю Его глазами, Его мыслями думаю.

Для меня нет никаких сомнений: Он – Шестой».

Так родилась у меня книга, которую я назвал: «Слово Пророка».

И уже с первой страницы я понял: Бог подарил мне новую, вторую, жизнь. Перебирая в памяти ту, прежнюю свою жизнь, первую, я не нашел никаких причин для недовольства ею. Да, мне было нелегко, по сути, я пожертвовал собой, все свое время, энергию посвятив своей семье. И я был счастлив, очень счастлив. Несомненно, так и прожил бы счастливо, если бы не эта случайность. Но было и другое: я изжил себя в той, первой, жизни, достиг потолка, мог двигаться в ней дальше только по инерции. Наверное, я заслуживал большего, и это большее я теперь получил.

Осознав это, я понял, насколько я был неблагодарен. Такое ни присниться не могло бы мне, ни вообразиться в самых смелых мечтах: полное решение всех моих материальных проблем и возможность заниматься без помех и ограничений любимым делом. Боже, я и не подозревал о том, насколько оно мною любимо.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 3

Не было ни гроша да вдруг алтын. Вторая жизнь, глубочайшие перемены в моей личности, жизни, и эта неожиданная встреча.

Я отправился «покутить» в тот вечер, и все время посмеивался над собой: вот я работал как вол целый год и заработал кучу денег. Как же мне было себя хоть чуть-чуть вознаградить?

Ее звали Лиля. Загадочная Лилит? Двуликая Лилианна: ее можно было звать как Лилей, так и Аней. Наутро я пытался осознать то невероятное чувство эйфории, которое испытал накануне.

Обыкновенная женщина из России, приехала с группой туристов посмотреть легендарный Париж. Тоже была взволнована, своя эйфория. Не богата, но наскребла денег.

–  Вы так хорошо говорите по-русски!

Наверное, надо было притвориться, коверкать иногда слова, неправильно ставить ударения, переспрашивать, уточнять, что значит это выражение, фразеологический оборот. Но целый год…

Целый год я прожил анахоретом. Одичал, забыл родной язык, что такое женское общество, вообще общение. Работа над «Книгой», «Книгой Вечной Жизни» (если кому-нибудь интересна именно эта сторона моего повествования, то можете сразу заглянуть в конец романа, я разместил ее там в качестве приложения) далась мне нелегко, я был поражен, сколько новой литературы по богословию появилось в последнее время, да и «железный занавес» сильно ограничивал мои возможности на этом направлении в свое время. Приходилось наверстывать упущенное, а чаще даже – осмысливать то, что вообще не имело аналогов.

Ну а еще, конечно, боязнь разоблачения. Меньше всего на свете мне хотелось привлекать к себе внимание. А тут меня прорвало.

Быть может, со стороны это сильно походило на диалог слепого с глухим: каждый слушал себя, да и вообще не слушал – важным было выговориться. Как видно, в группе интересы были достаточно приземленными и Лиля (Аня) тоже оказалась в своеобразной изоляции.

Иногда я спохватывался и начинал маскироваться. Рассказывал Лиле о Канаде, Квебеке, Монреале, о нашем весьма своеобразном климате, о своих якобы русских корнях: мифическом «дедушке», который нашел так далеко от родины свое счастье. В общем, спасибо Интернету. Потом я вновь забывался и сыпал такими примочками, аллюзиями, которые никак не вязались с моим утверждением, что я никогда не бывал в России.

Мы с чего-то неожиданно заговорили о кабаре «Мулен Руж», было интересно, существует ли оно до сих пор? Решили разрешить наш спор у портье.

-  Конечно, конечно, незабываемое зрелище! Но знаете, там так дорого! Просто непомерные цены, если учесть, что это все-таки немного вчерашний день. Я мог бы вам порекомендовать много заведений подобного рода гораздо интереснее, но дешевле. «Лидо», например.

Мы с Лилианной молча переглянулись. Какой недотепа! «Лидо», например»… Кому в России известно это слово? Можно ли поразить им наповал родных, друзей, близких, товарищей по работе, рассказывая им о достопримечательностях Парижа? Вот «Мулен Руж» – это наверняка! Для россиянина это название ничуть не менее красноречиво и захватывающе, чем Эйфелева башня.

Воображение наше заработало в одном направлении, на полную мощность. Ла Гулю, Валентин Бескостный, Тулуз-Лотрек, что-то рисующий за своим персональным столиком. Натуралистическая кадриль – Френч Канкан. А то, что дорого… Не было проблем. С моими-то деньгами!

Чтобы не обижать портье, мы попросили его вызвать для нас такси. И не пожалели об этом. Уже через пару минут он, лукаво улыбаясь, спросил, зажимая микрофон у телефонной трубки:

–  Что вы предпочитаете? Ужин и спектакль или просто спектакль?

–   Конечно, и то и другое, – незамедлительно отозвался я.

–   Ну а меню? – спросил портье, обращаясь уже не ко мне, а к даме: – «Френч-Канкан», «Тулуз-Лотрек»? Мой приятель рекомендует «Бэль эпок».

–   Что ж, последуем совету вашего приятеля, – радостно улыбнулась Лиля.

Мне стало неловко. Недотепа-парижанин, тем более, портье… Такое могли вообразить себе только действительно недотепы-россияне. Ну а честнее было бы сказать так в единственном числе. Мне как-то и в голову не пришло, что могут быть поистине неразрешимые проблемы с билетами. И я постарался хоть как-то восполнить свою несообразительность щедрейшими чаевыми.

Ужин и спектакль или просто спектакль… Конечно, было куда большим наслаждением восхищаться потрясающим зрелищем, переваривая жаркое из ягненка «Провансаль».

 Ревю «Феерия»… Да, представление было действительно феерическим. Необыкновенные костюмы: блестки, перья, стразы, красивейшие девушки, собранные со всей планеты: Дорис Герлз.

 «Любовь – это праздники жизни, а жизнь – это праздник любви» – не помню, откуда это, но праздник и в самом деле был незабываем.

Когда мы возвращались в отель, я поделился с Лилит своей мечтой: попутешествовать по «святым местам». Да, да, согласилась она со мной, это было бы невероятно здорово: увидеть Иерусалим, Стену плача.

Я так и не заснул в ту ночь. Наутро они уезжали. Мне удалось перехватить Лилю уже в фойе.

–  Я забыл спросить: вы замужем?

–  Нет, – покачала головой она. – Я разведена. У меня две дочери. Они здесь, со мной.

И рассмеялась моему изумлению.

–  Да, да, мы так решили на семейном совете. Небольшое наследство от моей бабушки: «домик в деревне». Но в зеленой зоне, не очень далеко от Москвы. Мы решили не менять ничего в своей жизни, просто позволить себе что-то невообразимое. С трудом, но хватило. Вы не одобряете столь безрассудный поступок?

–  Ну почему же? – пожал плечами я. – Но я хочу предложить вам нечто еще безрассуднее. «Иерусалим. Стена плача». Не согласились бы вы отправиться со мной в такую поездку?

–  Как-нибудь в другой раз. Быть может, не в этой жизни. В этой нам больше уже так не подфартит.

–  Вы не поняли, у меня есть деньги, – заволновался я. – Так получилось, что после смерти жены я остался совсем один на белом свете. В этой жизни. Дети взрослые, им не до меня. Так что мне ничего не нужно от вас, просто такое путешествие было бы для меня в чьем-то обществе гораздо приятнее и интереснее. Бог послал вас. Бог так решил, а не я.

Она посерьезнела, поколебалась некоторое время.

–  Вам сложно будет продлить отпуск? – удрученно спросил я.

–  Нет, это как раз самое легкое. Позвоню, договорюсь. Начальница – моя подруга. Я не такой уж важный работник, чтобы настолько быстро почувствовалось мое отсутствие.

Она подумала еще немного, затем вздохнула.

–  Хорошо, через три дня наша поездка заканчивается. Я поговорю с девчонками, решу все остальные вопросы. Если вы не передумаете к тому времени, как нам пересечься? Кстати, я совсем не подумала: а как же виза?

–  Я все утрясу. У вас есть сотовый телефон?

–  Да, один на троих.

–  Прекрасно. Я вам позвоню.

–  Ладно. – Она замялась. – Но если вы вдруг передумаете…

–  Я не передумаю, – прервал ее я.

ГЛАВА 4

Оставшись один, я попытался понять причины своего столь рискованного поступка. Однако поразмыслив хорошенько, не нашел в нем ничего безрассудного.

Волшебный ключик, полученный мною в банке Сосьете Женераль, внес в мою жизнь много перемен. У меня теперь появилась возможность повидать мир. Раньше, с теми деньгами, которые у меня были, об этом не могло быть и речи. Движим я был здесь в первую очередь не любопытством, а необходимостью посетить места, связанные с зарождением и расцветом мировых религий, я хотел посмотреть на них собственными глазами. Кроме того, путешествуя, проще было затеряться, а это обстоятельство тоже было немаловажно для меня.

То есть, Лилит поистине оказалась для меня подарком судьбы. Ничтожность дополнительных затрат, которые у меня появлялись, не шла ни в какое сравнение с тем, что я получал взамен. Мне надоело мое безмолвие, мне хотелось с кем-нибудь в предстоявшем путешествии делиться своими впечатлениями, наблюдениями, получить неограниченную возможность поговорить о России, поговорить по-русски. Меньше всего я думал о Лилианне, как о женщине, и не оттого, что она была на голову выше меня ростом и никак не смахивала на красавицу, просто то, о чем я говорил вначале, было для меня не в пример важнее.

Оставшись один, я тут же включился в работу, но не ту работу, которой занимался целый год, а куда более приятную: я обложился справочниками, туристическими проспектами, биографиями Пророков, богословскими книгами, священными текстами и принялся вычерчивать интересующий меня маршрут. Потом я понял, что если попытаюсь охватить весь круг своих интересов, то мне не хватит и года, в то время как необходимо было уложиться максимум в месяц, и принялся тщательно ужимать тот вариант, который поначалу был мной очерчен.

Три дня пролетели незаметно. Лилианна не подвела меня, хотя времени, чтобы поговорить, у нас было в обрез. Мы беседовали уже в аэропорту.

–  К сожалению, я вынуждена отказаться от вашего предложения, – вздохнула Лилит. – Моя старшая дочь поступает в этом году в институт, и хотя до сего знаменательного события еще почти полгода, к нему нужно готовиться очень тщательно. Если я уеду в столь ответственный момент, девчонки меня просто не поймут. Это не отговорки. У меня нет никакого комплекса, что вы оплачиваете мою поездку, я считаю это лишь продолжением того чуда, которое уже произошло со мной. Я долго анализировала вашу личность (было достаточно времени) и пришла к выводу, что, как бы это вам сказать поделикатнее сказать: вы не совсем тот человек, за которого себя выдаете, но, скажу откровенно, мне это тоже все равно, совершенно не пугает меня. Я почему-то уверена, что вы никогда не причините мне зла, и этого мне вполне достаточно.

Я молчал, разочарованный, хотя она была во всем права. Просто я смотрел на свою мечту, разлетевшуюся вдребезги, как упавший хрустальный шар, и даже осколки ее были необычайно красивы.

Лилит оглянулась на двух девчушек, стоявших в стороне, очень похожих на нее. Видно пора было поторапливаться. Однако из девчонок (младшая) показала большой палец и даже сделала жест другой рукой, будто присыпает его чем-то, старшая же, наоборот, многозначительно постучала себя по лбу кулаком.

–  Мне надо спешить, – сказала, повернувшись ко мне, Лилианна. – Но я не договорила. Отпуск у меня еще впереди, я потратила лишь отгулы. Так что, как только я освобожусь, я тут же вам позвоню. И обязательно приеду, если у вас к тому времени еще сохранится желание видеть меня.

Я хотел было возразить, но она предупредила меня, подняв вверх палец.

–  Можете не говорить, я понимаю, что к тому времени вы уже используете свой отпуск и вернетесь к своей работе. Но я вполне могла бы обойтись без всяких поездок, просто побыть вместе с вами, немного скрасить вашу жизнь. Я вам совершенно не помешаю. Не беспокойтесь за меня, я ничего не прогадаю: увидеть изнутри то, что я только что видела лишь снаружи… Уверена – впечатлений будет столько, что мне их все не переварить.

Я кивнул, тщательно маскируя свое разочарование.

–  Да, конечно, меня это вполне устроит.

Даже проверил, сохранился ли в памяти ее мобильного телефона мой номер.

ГЛАВА 5

Хрустальный шар – наверное, это прозвучало слишком вычурно, но трудно было выразить по-другому и красоту нашей встречи, и мое разочарование. Однако жизнь продолжалась и, может быть, так было к лучшему: идея поездки как паломничества, «путешествия по святым местам» разваливалась на глазах, едва я принимался что-то на ее основе выстроить. Израильская виза создавала для меня большие проблемы при въезде в Саудовскую Аравию, Иран. Посетить же после них Землю Обетованную означало привлечь к себе совершенно нежелательное для меня внимание МОССАД. Я уже не говорю о непрекращающихся терактах, сплошь и рядом перераставших в прямые военные конфликты. Жаль, ведь речь шла не об отдыхе, а о работе, мне многое необходимо было узнать, уточнить, проверить и перепроверить.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 1

Работа над «Книгой», как я уже говорил, поначалу шла очень тяжело у меня, однако к концу года я уже неплохо в ее постулатах ориентировался. Решение же следовать своим путем совершенно меня переменило. Я вдруг почувствовал, как у меня выросли крылья. И уверенность мою в себе, своей уникальности, уже ничем нельзя было поколебать. Вопросы буквально переполняли меня, но и открытия, откровения следовали одно за другим.

Несомненно, исключительно благодаря силе инерции, в запальчивости, так легко вскарабкавшись на вершину с «Книгой Вечной Жизни», я и написал первую главу «Слова Пророка». Затем работа застопорилась, до тех пор, пока я не нашел формулу, ставшую потом на долгое время путеводной звездой для меня: «Стань ведомым, и станешь влекущим».

Мне так и не удалось разгадать, что имел в виду Пророк, выбирая для себя такое имя, но я в нем обнаружил ключ ко многим своим открытиям.

Ведом своей целью. Выбери цель, неустанно следуй ей, и, в конце концов, она сама приведет тебя к себе.

Примерно так я рассуждал раньше, исходя из откровения – «Цель, осознанная, обладает способностью приближать к себе, сокращать время», но здесь мне открылся совсем другой путь, и даже одновременно два в одном: ведомый Богом и ведомый Пророком.

Я сознавал, что у меня есть заказчик, что моя работа хорошо оплачивается, и что я обязательно должен ее выполнить… но в чем же заключалась теперь она, моя работа?

Стать влекущим, ведомым я уже стал.

Что влекло меня самого? Я вдруг понял, что у меня нет ни малейшего желания предпринимать какие-либо паломничества. Самым большим моим желанием на тот момент, как это ни покажется странным, было поклониться Смерти – главной загадке человеческого бытия.

«Бог есть любовь», сказал Иисус, но мы ничего не поймем в этом откровении, если не переведем его из категории Морали в категорию Нравственности. Сознание тем, главным образом, и отличается от Жизни, что оно воплощается в реалии не инстинктом, и не рассудком, и даже не страстями, а в первую очередь чувством, главнейшим из которых является Любовь. Уберите это чувство из жизни человека, и он умрет, потому что ему не для чего станет жить. Чувством, следующим за Любовью, является Страх, как угроза потерять то, что ты любишь. Главнейшая ценность, которая есть у нас – наша жизнь, и значит главный страх наш – перед смертью.

Этот страх терзает нас от самого рождения, он и животный, и  моральный, но в первую очередь нравственный.

Невозможно найти человека, который никогда не задумывался бы о смерти, но всякий раз перед этой тайной сознание наше отступает, из тайны превращая его в табу. Мы утешаемся иллюзиями или откровенным обманом».

Ни одна религия не делает нас в этом вопросе свободными, но ни одна из них и не ставит перед собой такой задачи, поскольку прав был Аврелий Августин, восклицая: «Церковь должна заботиться не о том, чтобы сделать рабов свободными, но чтобы сделать их добрыми». Вот почему я и не нашел себя ни в одном из существующих в мире вероисповеданий.

«И все-таки мы смертны…» Смерть, смерть, смерть… как же она все-таки несправедлива!

«Но почему же мы так легко миримся с этим?»

Сколько раз я вопрошал древних в попытках найти ответ на этот вопрос!

     Соединилось и разъединилось, и

вновь  ушло,  откуда пришло:  в землю –

земля,  дыхание – в небо. Что тут страш-

                                         ного? Ничего!

Эпихарм

     Это боги устроили так, что всякий

 может  отнять   у  нас  жизнь,  но никто

не в состоянии  избавить нас от смерти.

Сенека

«Что тут страшного?» Но если нет страха, значит… не было и любви?

 «Я не хочу умирать!», сколько людей твердили до меня эту фразу, но безнадежно. Сколько веков! Прежде чем пришел человек, который рассказал нам о Вечной Жизни, провозгласив: «Право на бессмертие – неотъемлемое право каждой души, каждой цивилизации, более того – это единственная по-настоящему великая их цель. И не беда, что понадобятся для этого труды многих поколений – цель, осознанная, обладает способностью приближать к себе, сокращать время».

     Самое  ужасное  из зол,  смерть, не

имеет к нам никакого отношения; когда

мы  есть,  то  смерти  еще  нет,  а   когда

                                                 смерть наступает, то нас уже нет.

Эпикур

     Смерть  для  человека – ничто, так

как, когда мы  существуем, смерть  еще

не  присутствует, а когда присутствует,

                                     тогда мы не существуем.

Эпикур

Ах, как, оказывается, просто – спрятаться за игрой слов от «старухи с косой». Но следует отметить, что последующие словоблуды далеко превзошли лукавого жизнелюба в обмане.

     Жизнь подобна игрищам: иные приходят

на них состязаться, иные – торговать, а самые

                                     счастливые – смотреть.

Пифагор

     Смерть не есть зло. – Ты спросишь,

что она такое? – Единственное, в чем

                                                                                 весь род людской равноправен.

Сенека

"Быть равными в смерти – разве этого мало?" Да, действительно, смерть – великий уравнитель. Богатых не спасает их богатство, негодяев – их цинизм. Но в этой «справедливости» я почему-то нахожу для себя мало утешения.

     А что такое люди? – Смертные боги.

Гераклит

Нет, люди – не боги. Человек смертен, но это совершенно не мешает ему продлить свою жизнь настолько, насколько ему захочется.

     Бессмертные – смертны, смертные –

бессмертны;   смертью  друг   друга  они

живут, жизнью друг друга они умирают.

Гераклит

Это, пожалуй, самое загадочное и вместе с тем самое достоверное, что я нашел о смерти у древних. Этот путь, путь Вечной Жизни, Главный Путь, как определил его Ведомый Влекущий, так устроен, что человек один, идя по нему, не может достичь ничего. ("Вечная жизнь – это не состояние, это Главный Путь, он лежит прежде всего через осознание человеком своего величия").

И в то же время:

"Мы не войдем в Вечную Жизнь стадом. Каждый человек сам вправе решать: жить ему или умереть.

Вечная Жизнь невозможна для всех, она лишь для избранных. Тех, кто избрал себя для нее и упорно ей следует".

ГЛАВА 2

Неисповедимы пути, где лежат для нас наши откровения. Встреча с обыкновенной русской женщиной, посещение знаменитого кабаре сдвинули с мертвой точки мои изыскания. На данный момент все мои устремления сосредоточились на двух книгах: поэме «О все видавшем» или, как ее еще принято называть: «Эпос о Гильгамеше» и «Книге выхода днем», более известной, как египетская «Книга Мертвых».

Собственно, свое паломничество я хотел начать с Месопотамии, чтобы поискать духовные следы легендарного царя шумерского города-государства Урука, который, будучи сыном богини и человека, обделен был бессмертием, но страстно жаждал его. После долгих поисков мятущийся царь так и не достиг цели своих устремлений и примирился со своей долей. Почти пять тысячелетий отделяло меня от этого человека, я начинал тот же путь, хотя ничто так, как мои поиски, не приближало меня, на сей раз, к моей собственной смерти.

К сожалению, современный Ирак, на территории которого в свое время происходили указанные события, менее всего подходил для туризма: террористы, полицейские и армейские патрули – документы мои вряд ли могли бы выдержать тщательной проверки, особенно учитывая мою «канадскую» легенду. Поэтому я решил не рисковать.

Также умозрительно, виртуально, решил я побывать и в Египте. Не знаю почему, но мне казалось тогда и до сих пор кажется, что никто и никогда не был столь близок к гелекси, как древние египтяне. Никто и никогда, ни до, ни после них, не подходил так близко к истине Вечной Жизни. Думая о душе, они в то же время пытались настолько, насколько позволяли возможности того времени, сохранить после смерти свое тело. А пирамида – чем не Вавилонская башня? Надо отдать им должное: ни шумеры, ни египтяне не были материалистами, они и представить себе не могли, что человек рождается случайно, а умирает навсегда, что даже души наши смертны, однако жизнь земная не шла для них ни в какое сравнение с жизнью загробной. Идея Рая возникла впервые в зороастризме, и начала все больше совершенствоваться, оттачиваться в других религиях, все дальше уводя человека от действительного положения вещей. И лишь Ведомый Влекущий вернул нам истину в этом вопросе.

ГЛАВА 3

 «Кто, мой друг, вознесся на небо?

            Только боги с Солнцем пребудут вечно,

                                      А человек – сочтены его годы,

Что б он ни делал, – все ветер!»*

      ____________

*Перевод И. М. Дьяконова.

В безысходном отчаянии шептал я про себя эти строки из поэмы «О ВСЕ ВИДАВШЕМ». История Гильгамеша со слов Синликиуннинни, заклинателя».

Все было, как пять тысяч лет назад, но все было совсем по-другому. Легендарный царь Урука искал бессмертия для себя, я же искал его для всех людей. Гильгамеш просил бессмертия у богов,  он  надеялся, что они примут его в свой сонм, позволят ему им уподобиться. Он частично имел на это право, но боги по-своему решили его участь.

За  мной  не  было  богов,  только слова Ведомого Влекущего. И основные вехи, им отмеченные.

«Мы не войдем в Вечную Жизнь стадом. Каждый человек сам вправе решать…». Я решил жить.

«Вечная Жизнь невозможна для всех…». Я избрал себя, избрал солдатом Вечной Жизни и не собирался никуда с этого пути сворачивать.

«Следует стремиться к раю на земле, а не на небе…». Я выбрал землю. Навсегда. Скорее, она меня выбрала. Теперь мне предстояло открыть ее для себя и для других людей заново.

«Если рай не в тебе самом, то ты никогда не войдешь в него». Так провозгласил Ангелус Силезиус. Я жаждал узнать истину о Рае, и ничего так не

хотел сейчас на свете, как того, чтобы его врата как можно скорее открылись для меня.

«Первое, что ты должен осознать – мы живем в Аду…». Я уже не жил в Аду, Ад был вокруг меня.

«… если истинны твои цели». Я шел вперед, не оглядываясь. Я не сомневался в том, что рано или поздно кто-нибудь за мной да последует. Ибо… опять же, если верить Пророку – «нет другого пути».

Но, повторяю, я слишком хорошо понимал, что ничего не достигну из намеченного, если не преодолею в себе древнего, «ветхого» и даже «нового» человека».

     Мудрый! Обязан будучи жить среди

простого  народа,  будь  подобен  маслу,

плавающему     поверх     воды,    но   не

                                                              смешивающегося с оною.

Пифагор

     Быть мудрым означает умереть для

                                        этого мира.

Аврелий Августин

«Из великого множества изречений об уме, глупости и мудрости я выбрал только этих два, как крайности. В каком же из них была истина? Думаю, как всегда – посередине.

Богоискательство и богостроительство. Идеал и догма. В своих поисках, отталкиваясь от «нового» человека, я не пошел дальше, а наоборот, следуя указаниям Пророка, повернул вспять. Я прошел равнодушно мимо человека родового – «избранного», «ветхого» и остановился возле человека античного, найдя именно в его представлениях о мире свой «полосатый пограничный столп». Собственно, было бы странно, если бы я поступил иначе.

Я начал сокрушать в своем сознании истуканов-идолов, но не во имя Христа – зачем было повторять период, уже человечеством пройденный? Ибо человек ничем не пожертвовал тогда, он взял всех своих идолов в христианство вместе с собою. С той лишь разницей, что из богов, божков большей частью они стали ангелами, демонами, злыми духами, дьяволами. Церковь не растерялась, включила их в свой арсенал, как дополнительное, мощное средство воздействия на верующего человека.

Человек – тварь божья или частичка Бога? Вот что стало для меня сейчас основным вопросом. И я вовсе не занимался мудрствованием, я искал здесь для себя ориентиры, руководства к действию.

Я не хотел больше быть жертвою, жертвоприношение в любом его виде вызывало во мне отныне лишь отвращение и резкий протест. Несмотря на то, что я стал маслом, маслом поверх воды (Пифагор) и мертвецом для этого мира (Августин), у меня не было ни малейшего желания закрыть собой какую-нибудь амбразуру. Наоборот, жажда жизни с тех пор, как я вышел из полумрака, начала определять все в моем сознании.

Я поднимался с колен, я не хотел больше быть «коленокопытным», рабом, а уж тем паче – «венцом творения», и сам удивлялся той силе, энергии, стремления к действию, которые отныне переполняли меня.

Однако вскоре, как и следовало ожидать, наступил отток. Вызван он был опустошением, которое слова Пророка произвели в моей личности – во мне образовался вакуум, который грозил взорвать меня, если я его срочно чем-нибудь не заполню.

Но чем я мог наполнить его? Новой ложью? То, что поселилось в моей душе, требовало осмысления, а у меня, к сожалению, совершенно не было времени ждать».

«Как бы мы ни старались, в существующих представлениях Человека о Боге невозможно отделить языческое от духовного, одно только определение «раб божий» способно низвести нас не только до рабского, но даже до скотского, состояния, ибо понятия «рабство» и «Вера» несовместимы».

Жертвоприношение до сих пор является важнейшим элементом не только Общества, Культа, но и одной из важнейших составляющих Личности (Либо ты приносишь жертвы сам, либо приносят в жертву тебя).

Дикость, насилие, варварство не только не искореняются, а наоборот, насаждаются, все более становясь нормой жизни.

Я уже не говорю о раздвоении. Люди говорят одно, а делают совсем другое: поступки их часто совершенно противоположны их высказываниям, а порой даже и намерениям. Никто не озабочен поиском Истины, а уж тем более – служением ей. Люди тонут ежедневно и ежечасно в потоках лжи, низвергаемых на них и извергаемых ими самими.

Но наряду с болью существо мое наполняется счастьем. Я не вижу отныне врагов вокруг себя. Совершенно чужие люди становятся мне вдруг близкими и понятными. Они пока еще чужие, но уже не чужды мне.

Я отрываю глаза от страниц «Книги» и не устаю удивляться, как каждое слово, почерпнутое в ней, взрывает мое сознание, меняет мою личность, и очень надеюсь на то, что когда-нибудь, хоть немного, точно также оно изменит и окружающий меня мир».

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 4

Я не успел, конечно. Меня охватило вдруг острейшее чувство одиночества, налицо были и все признаки надвигавшейся депрессии. Как следствие – работа над «Словом» почти полностью сошла на нет. Я понял – нельзя столько времени безнаказанно заниматься самоедством, пора хоть ненадолго выбраться из своей норы.

Первое, что я попытался преодолеть в себе – страх разоблачения. В Европе разгуливало в то время столько нелегальных иммигрантов вообще без какой-либо видимости документов и что же им грозило при задержании? В худшем случае, высылка из страны. Но перед этим несколько месяцев бесплатного жилья, питания, их даже развлекали, учили языку страны пребывания, основам ее законодательства, давали деньги на карманные расходы. Сколько людей подобной дармовщинкой пользовались – просто не сосчитать. Что говорить обо мне при моих-то деньгах? Я мог нанять кучу адвокатов для проволочек, в очередной раз обзавестись новыми документами, изменить внешность, притвориться, что страдаю амнезией – потерей памяти. В общем – на голове ходить. Но я был предельно осторожен. Пожалуй, слишком осторожен и, осознав это, тотчас же из своего анахоретства бросился в другую крайность: искал общения, перемены мест, везде, где только мог их найти.

Я бесцельно бродил по улицам города, о котором еще утром не имел ни малейшего представления, знакомился с совершенно незнакомыми людьми в кафе, барах, при осмотре достопримечательностей. Перемещался неустанно: из Бретани в Нормандию, из Прованса в Бургундию, всякий раз поражаясь, насколько разнообразна Франция, а ведь помимо нее было множество и других замечательных стран.

В бесконечных разговорах, где темы, мнения менялись как в калейдоскопе, общении с природой, которая буквально ошеломляла своей первозданностью и величием (с ума сойти, к примеру, как прекрасна та же Бретань (древняя Арморика): Канкаль, Динар, Сан-Мало, Прентиви, Киберон – я облазил там каждый уголок), я быстро забыл и об одиночестве, и о депрессии, даже творческий кризис исчез сам собой, повис легкой дымкой на горизонте.

     Чудеса противоречат не

природе, а известной нам природе.

Аврелий Августин

Вот эти два рычага: отрицание сверхъестественного в чуде и открытие, как основной путь познания, как раз и довершили происходивший во мне процесс. Мой вакуум стал быстро заполняться, но я был поистине бездонной бочкой, ничто уже не в состоянии было меня вдребезги разнести.

Как раз в это время я и получил весточку от человека, о котором уже успел забыть совершенно, отослав воспоминания о нем в самые глубокие кладовые своей памяти.

ГЛАВА 5

Я был не просто раздражен, я был в ярости. Действительно, более неподходящий момент для подобного звонка трудно было и представить, тем более, сейчас, когда я начал, наконец, выходить из тупика. Вот почему первой моей реакцией было наплевать на какие бы то ни было обязательства и обещания, и попросить Лилианну отложить на неопределенное время предполагавшийся ее визит. Затем я сумел все-таки взять себя в руки и даже изобразил в разговоре по телефону какое-то подобие любезности. В конце концов, она ведь сама предполагала возможность такой ситуации и пообещала не быть обузой. Что я терял? Пусть делает все, что ей заблагорассудится: попутешествует по стране, накупит себе каких-нибудь тряпок, сувениров, я никогда не был жмотом. Главное – не дать понять человеку, что он в тягость, поактерствовать даже, если понадобится. В конце концов, вся моя жизнь с некоторых пор стала сценой с постоянно открытым занавесом.

Однако я, конечно же, себя переоценил. Одно дело болтать не пойми о чем где-нибудь за кружкой пива с совершенно незнакомым человеком и совсем другое – перспектива прожить бок о бок целый месяц с человеком, который прекрасно понимает не только твой родной язык, но любую шутку в нем, намек, отсыл, аллюзию.

Мы встретились там же, где и расстались несколько месяцев назад – в Руасси, в аэропорте Шарля де Голля. Лилианна сразу отметила резкую перемену в моем отношении к ее приезду, но была, как видно, подготовлена к ней. Она определенно ехала не просто за границу, а к человеку, к которому была неравнодушна. Все в ее внешности, одежде было продумано до мелочей. Настолько, конечно, насколько ей позволяли средства. И нужно было быть последним скотом, чтобы не оценить такое.

Мне ничего не оставалось другого, как только смириться. Мы поселились в скромном, но вполне уютном отеле, затем посидели немного в ресторане, где я, перво-наперво, попросил Лилю составить список мест, которые она желала бы посетить.

–  Понятно, – с усмешкой кивнула она, разделываясь с esturgeon a la broche – осетриной, жаренной на вертеле, так, как будто это было для нее самым обыденным делом. – Хотите отвязаться от меня? Вообще-то, мы договаривались, что я буду всего только вашей тенью, но если вам понадобится отослать меня куда-нибудь на день, на неделю, даже на месяц, что я наметила с вами провести, я не вправе возражать. Желательно только, чтобы вы не отослали меня обратно в Москву.

Мое молчание было достаточно красноречиво.

Утром, когда я проснулся, на столе меня ждал завтрак. Лилианна с утра сходила на рынок, на крохотной кухоньке в нашем номере заодно сварила и обед. Поприветствовав меня и обозвав «соней», она с самым будничным видом собрала мое грязное белье и отнесла в прачечную самообслуживания. В конце концов, исчезла и не появлялась до конца дня. Послонявшись по номеру, я все-таки достал свой ноутбук и через некоторое время забыл обо всем на свете. Не знаю, что нахлынуло на меня, но пальцы мои так и носились по клавишам, как будто бы мне и не принадлежали.

Так продолжалось дня три, а затем я сам заскучал по своей гостье, которую практически не видел. Следы ее заботы были повсюду, но она так выстраивала свое время, что мы с ней практически не сталкивались. Я по натуре «жаворонок», «соня» – это совершенно не обо мне. Вот почему к обеду я обычно выдыхаюсь и, опустошенный, испытываю огромную потребность восполнить хотя бы частично то, что из себя излил. Так что Лилианна пришлась тут как нельзя более кстати. Однако я совершенно не ожидал того, каким необыкновенным стимулом будет для меня общение с человеком с моей родины, на родном языке да еще с каким-то своим, недоступным для меня, видением того мира, в котором я уже больше полгода волею судьбы находился. Но дело было даже не в том, дело было в самой этой простой русской женщине.

Так пришла любовь, и все вокруг изменилось. Многое из того, что я не мог понять у Учителя, что никак не мог осознать в себе самом, теперь, благодаря нежданно-негаданно нахлынувшему чувству, стало вдруг простым и естественным, без слов объяснимым, органической частью моего существа. Ведь как я ни изощрялся раньше в своих поисках, какие усилия ни прилагал, происходило странное: чем ближе я подбирался к себе истинному, тем дальше отдалялся от того мира, в котором жил. Он становился вдруг не просто чужим, но во многом даже и враждебным для меня. Постоянно возникали вопросы: что делать, как дальше жить? Как устраиваться в новом своем качестве в мире, который, в отличие от меня, не изменился ни на йоту?

В разговоре с клерками я назвал гелекси «людьми второй оболочки», но сам-то я был из плоти и крови. Как-то так получилось, что я забыл об этом, увлекся новыми идеями, слишком во многом стал жить неким неопределенным будущим. Которое уж точно было не мое – слишком было отдалено во времени от моих насущных проблем.

Теперь, наконец, все встало на свои места.

И я не мог предать себя, нас, решив осуществить нашу мечту хотя бы частично.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА I

Как тишина есть отсутствие всякого шума,

нагота – отсутствие  одежды,  болезнь – отсут-

                                                                          ствие   здоровья,  а  темнота – света,  так и зло

есть  отсутствие   добра, а  не   нечто,  сущест-

                                                                           вующее   само  по  себе.

Аврелий Августин

Средства борьбы со злом

оказываются иногда хуже, чем самое зло.

Публилий Сир

Конечно же, я выбрал Египет. Что нового для себя я мог бы почерпнуть, скажем, в том же Израиле? Тысячелетние догмы, которые я сейчас с такой легкостью опровергал? Нет, меня интересовало совсем другое: поиск, неистовство мысли и, главным образом, наверное, тот роковой и крайне любопытный для меня момент, когда этой мысли наступили на горло, приговорив мир к христианству и горделиво провозгласив: отныне мы знаем все, что нам только нужно знать.

Впрочем, первое впечатление от родины пирамид и фараонов было для меня поистине шоковым. От великой цивилизации, когда-то на тысячелетие, как минимум, опередившей остальной мир, да и до сих пор во многом неразгаданной, мало что осталось.

Страна никак не могла выйти из политического кризиса, находиться в ней было отнюдь не безопасно.

Мы прилетели в Хургаду, и с первого же дня все пошло наперекосяк: нам не повезло с отелем, с окружением, лично меня раздражало вообще все вокруг. Первым моим поползновением было немедленно удрать отсюда. Однако стоило только удалиться на пару десятков километров на такси, как я понял: единственный выход – тут же вернуться обратно. Жара была невыносимой, антисанитария такая, что трудно себе и представить, машины, машины, машины и… никаких правил дорожного движения.

Положение мое осложнялось еще и тем, что я был здесь не один, а, в сущности, в связке с незнакомым, чуждым мне человеком. А оттого даже решение о том, чтобы сесть в первый попавшийся самолет и улететь отсюда куда угодно, хоть к чертовой матери, я не мог принять в одиночку.

Два дня я просидел в номере, не в силах разрешить эту проблему. К счастью, Лилианна понимала мое положение и старалась, без крайней нужды, не досаждать мне. Больше всего меня поражало в ней чрезвычайно редкое для женщины качество: она умела быть незаметной.

Сама она ориентировалась прекрасно в этом театре абсурда: приучилась говорить только по-английски: русская речь здесь сразу же вызывала повышенный ажиотаж – легкая добыча! На тебя набрасывались со всех сторон и старались всучить все, что только можно, а то и просто тянули и тянули руку: «Дай! Дай денег!»

Никогда не таскала с собой сумочку: «Нет денег! Нет! Извините! Вы очень любезны! Я очень люблю Египет! Я в восторге от вашего обслуживания». Неустанно повторяла эти фразы, как попугай (попугаиха), мило всем улыбалась и вообще несла такую ахинею, что даже самые закоренелые попрошайки буквально шарахались от нее, как от зачумленной.

Время – лучший подсказчик и, наконец, я потихоньку стал выбираться из тупика, который, как я понял, присутствовал лишь в моем воображении. Поразмыслив как следует, я пришел к выводу, что у меня есть только три варианта выхода:

как я уже говорил, немедленно уехать, осознав свою ошибку;

просто посвятить все время отдыху, проводя его на пляже у моря - здесь, под неусыпным надзором охранников, мы были надежно ограждены от всех проблем;

наплевать на осторожность, быть здесь самим собой, вычертить свой собственный маршрут и неукоснительно ему следовать, при необходимости разделяясь с Лилианной, затем, к вечеру, встречаясь и делясь впечатлениями.

Конечно, я выбрал бы третий вариант, однако он напрочь исключал тот образ жизни, который я вел последние полтора года, и в который успел вжиться до мозга костей. Главным правилом было – ни в коем случае ничем не выделяться, быть серенькой мышкой, таким, как та толпа, которая меня окружала. И у меня были все основания для того, чтобы так себя вести и впредь.

В своих «откровениях» я пока не упоминал об этом, но слежка за мной началась практически сразу же, как только я пересек границу Франции. Поначалу, конечно, мне и в голову что-либо подобное не приходило. Потом я стал замечать слишком пристальное внимание к своей особе, и начал выделять в нем наиболее характерные особенности.

Прежде всего, их было много, этих людей. Пожалуй, даже слишком много. Все они были аборигенами: никто не тащился за мной из города в город. Однажды, оторвавшись от очередного своего преследователя, я ради любопытства решил из своего укрытия понаблюдать, что тот, потеряв свой «объект», дальше станет делать. Реакция горе-сыщика поразила меня: он вовсе не выглядел отчаявшимся, растерянным, вообще не проявлял ни малейшего желания продолжать дальше свои поиски. Просто доложился кому-то неведомому по мобильному телефону и преспокойненько отправился восвояси. Но уже через пять минут у меня на «хвосте» висел другой человек, на сей раз премиленькая девушка, с которой я совсем не против был бы ненадолго отвлечься, немного поболтать. Но, как видно угадав мои намерения, она с невероятной легкостью ускользнула от меня, передав дальше по эстафете.

Так получилось, что детство свое я провел у реки. Особенной общительностью я уже тогда не отличался, так что свободное время предпочитал проводить не со сверстниками, а на природе, чаще всего на рыбалке. Там-то и выработалась у меня феноменальная реакция на малейшие изменения в окружающем меня «пейзаже». Вот отчего любой неадекватный интерес к себе я ощущал моментально, чисто интуитивно.

Что меня еще поразило?

Эти люди никогда не наблюдали за мной парами или компаниями, только поодиночке.

Все они были жуткими неумехами и дилетантами в своем деле, да и откуда можно было набрать столько профессионалов?

Постепенно я стал их разъединять, точнее – объединять в две разные группы. Как я понял со временем, это как раз были все те же, прилипшие ко мне, как банный лист к одному смешному месту, «друзья» и «враги». Причем, как ни странно, именно «враги» были самыми большими недотепами, однако, что характерно, и те и другие были прекрасно технически оснащены. Можно даже сказать, что они не столько наблюдали за мной, сколько фиксировали мои малейшие телодвижения.

Как бы то ни было, то, что происходило, было слишком невероятно. Стоит ли удивляться, что долгое время мои размышления на сей счет казались мне параноидальным бредом. А вот здесь, в Египте, неожиданно исчезли, как соглядатаи, так и «параноидальные тополя» на «темных аллеях», сродни описанным Иваном Буниным, в моем сознании. Создавалось впечатление, что я никому вообще тут не нужен и не интересен. Вот почему я решил все-таки рискнуть, наплевав на осторожность.

Теперь оставалось только придумать, как реализовать свое намерение. Что само по себе было не просто. Болтаться вдвоем по столь проблемной стране было, как я уже упоминал, и нерационально и небезопасно, однако и мысль о том, чтобы присоединиться к какой-нибудь туристической группе была для меня совершенно невыносима. Выбор был только один, и он с самого начала был сделан: индивидуальный тур. С тем мы и отправились с Лилианной в ближайшее туристическое агентство. Как я и предполагал, сначала был полный отказ, даже возмущение. «О нет, сейчас такой наплыв туристов (где они, интересно?), при всем желании мы не можем вам подобную услугу предоставить!» Затем дело свелось, как всегда в подобных случаях, к деньгам, и тут же появились кандидатуры. Однако ни один (одна) из этих претендентов ни в малой мере не устраивали нас, тщетно туроператоры щелкали мышкой компьютера: нам нужен был человек, который не просто помогал бы нам отбиваться от местного, весьма навязчивого, сервиса, а, насколько это возможно, вообще отгородил бы нас от него.

Наконец я понял, что мои претензии нереальны и решил, что не остается ничего другого, как только продвигаться по намеченному маршруту одним, на собственный страх и риск. В этот момент как раз и появилась пани Гражина. Просто из одного турбюро, в котором мы уже безуспешно пытали счастья, нам позвонили и сказали, что есть как раз то, что нам нужно.

С этого момента дальше все совершалось как по волшебству, никаких проблем у нас больше вообще не возникало. Даже когда что-то нас удивляло, все равно в итоге оказывалось, что так и только так все и должно было быть.

Почему полячка? Да потому что Гражина знала в совершенстве русский язык, а уж коли экскурсии, то пусть они будут на достаточно высоком уровне, чтобы мы все понимали (я беспокоился больше за себя, нежели за Лилианну).

Зачем нам на двоих целый микроавтобус? Но он был оборудован с таким расчетом, чтобы свести к минимуму неудобства, которые в неисчислимом количестве вставали между нами и теми достопримечательностями, которые мы хотели увидеть.

Муж Гражины – Рамзес (имя наверняка не настоящее, но туристам нравилось, добавляло экзотики, мы против него тоже не возражали), являвшийся также шофером нашего шатра на колесах, брал на себя все переговоры с аборигенами, в случае необходимости охотно демонстрируя свою могучую фигуру и рост два с лишним метра.

Мы ничего не понимали в том, что могло соединять этих людей: изящную, интеллигентную пани из Вроцлава, типичную католичку и свирепого на вид египтянина-копта. Однако они относились друг к другу с таким вниманием, с такой нежностью, что можно было просто истечь слюнями от зависти, если бы мы с Лилианной не находились на самом пике наших отношений.

Наш автобус был поистине маленькой крепостью, в которой присутствовал даже кондиционер (что могло быть важнее в стране, большую часть которой занимает пустыня?). Сиденья сзади раскладывались и, с помощью каких-то нехитрых приспособлений, превращались в две вполне сносные кровати (незапатентованное, а может, оформленное по всем правилам, но не нашедшее широкого применения, изобретение какого-то местного умельца), минибар, а с водой здесь по той же причине – пустыня, были очень большие проблемы. В ответ на наши ахи-охи Гражина сразу объяснила нам, что имеет дело только с достаточно богатыми туристами, в основном, немцами, и одно из качеств, за которые ее так уважают клиенты – она им экономит кучу денег. Не случайно, первым делом она поинтересовалась, сколько за нее запросило то злополучное турбюро, которое нам ее сосватало, а узнав, тут же попросила мужа развернуть машину и устроила грандиозный скандал сидевшему в офисе менеджеру. Мы получили колоссальное удовольствие, слушая с разинутыми ртами ее виртуозную ругань на арабском и наблюдая очень смешной спектакль, но сами от этого не выиграли ни гроша, все досталось актерам (в решающий момент, откуда ни возьмись, появился гигант Рамзес и уставился на менеджера немигающим взглядом своих горящих, как два маленьких уголька, глаз), с таким рвением отстаивавшим свои интересы.

С этого момента желания уехать, так ничего и не посмотрев, у меня больше не возникало, мы с Лилей действительно почувствовали себя под надежной защитой. А деньги… скупой платит и дважды, и трижды - столько, насколько глупость в нем сочетается с жадностью.

Но, конечно, расслабляться нельзя было. Первым делом я согласовал с Гражиной маршрут, дав ей понять, что, хоть я и никогда не был в Египте, но турист бывалый и к поездке подготовился основательно. Гражина быстро поняла это, но свою дань уважения проявила несколько необычно: она тщательно расписала на дисплее ноутбука каждый день нашего маршрута, проставила везде цены, вывела итог, а затем подсчитала и общую сумму. Затем подала это нам с Лилианной. Лиля лишь развела руками, я же что-то вычеркнул, что-то дополнительно включил и вернул компьютер нашей очаровательной «пани». Она кивнула, добавила в импровизированный прайс- лист графу «непредвиденные расходы», затем вывела получившееся с ноутбука на бумагу и дала нам на руки распечатку вместе с массой буклетов и прочего рекламного мусора. Оставалось только молить Бога, чтобы все это не оказалось надувательством, а действительно воплотилось в жизнь.

–  Потрясающе! – сказала Лилианна, когда мы уселись в креслах небольшого уютного номера на двоих, (Гражина первым делом переселила нас в другой отель), в банных халатах, разморенные после контрастного душа. – Теперь я верю, что ты действительно бизнесмен. Это просто сказка по сравнению с тем, что я слышала от моих знакомых, которые здесь бывали. У некоторых из них тут были сплошные неурядицы, когда они пытались строить свой отдых индивидуально, у нас пока их совершенно нет. (Перед тем, как выйти из автобуса, Гражина нас предупредила, чтобы мы не брали никаких напитков из холодильника в номере (умопомрачительно дорого!), что пронести в отель напитки, купленные в другом месте, совершенно невозможно – охранники буквально обыскивают постояльцев у входа, и вообще это не наша забота, все проблемы она берет на себя, мы будем всегда и везде обеспечены всем, чем нужно. Что не стоит гнаться за пятизвездочными отелями, иногда вполне достаточно и трех звезд, а вообще оптимальный вариант – это четыре звезды, ну и много всякой другой полезной ерунды. Поздновато немного, мы имели «счастье» в этом убедиться, взглянув на счет, когда выселялись из своего прежнего отеля. Принцип «все включено» оказался полным надувательством.

Все складывалось настолько удачно, что в какой-то момент я задумался: а может, права Анюта: уж коли у меня такие способности вести дела, зачем мне вообще богословие? Но я быстро прогнал эти мысли. Хоть я и вычищал из себя в последнее время поганой метлой суеверия, зачем Бога гневить?

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА 2

Луксор. «Город-дворец». Когда-то имя ему было Фивы, почти две тысячи лет он являлся одним из самых почитаемых чудес света, удивляя весь древний мир своей сказочной роскошью и уникальной архитектурой, пока его не разграбили и не разрушили ассирийцы еще в VII веке до н. э. Но кое-что все-таки осталось.

Мы с Лилианной сразу договорились, как я и намечал, что будем осматривать достопримечательности врозь, вечером встречаясь и делясь впечатлениями. С тем мы и расстались: Анюта, не выпуская из рук знаменитый путеводитель Томаса Кука, загодя купленный еще во Франции («En russe? Pourqua pas?» – «На русском? Почему бы и нет?»), о чем-то увлеченно разговаривала с Рамзесом, я, в свою очередь, с некоторым опасением ожидал, выдержит ли мой весьма и весьма своеобразный маршрут Гражина, но в конце концов решил не щадить очаровательную полячку: если сойдет с дистанции, я вполне смогу и без нее обойтись.

Для начала я несколько раз пересек туда и обратно на катере Нил, перемещаясь поочередно то в Город мертвых, то в Город живых. Это был как контрастный душ под нещадно палившим солнцем, у меня сложилось впечатление, что в течение пары часов я прожил несколько перевоплощений.

-  Такое разделение: на город живых и город мертвых было очень характерно для городов Древнего Египта, - занудливым экскурсоводческим голосом начала свою лекцию Гражина, но я поспешил прервать ее.

-  Послушайте, пани Гражина, вынужден повториться: к сожалению, вам достался не совсем обычный турист, тем более что я к этому путешествию тщательно подготовился. Меня не интересует обзорность, но есть места, которые я хотел бы не просто посетить, а изучить. Так что я нисколько не обижусь на вас, если вы не будете вприпрыжку бегать за мной по этим камням, которые вам наверняка уже давно осточертели, а подождете в автобусе, либо присоединитесь к моей жене и Рамзесу.

-  Так Лилианна ваша жена? – спросила Гражина, больше не из интереса, а чтобы сбить меня с толку и выиграть немного времени для того, чтобы переоценить ситуацию.

-  Практически, да, - без зазрения совести тут же откликнулся я (врать, так напропалую), - гражданская, но мы решили в самом ближайшем времени оформить официально наши отношения. В принципе, можно считать, что это наше свадебное путешествие.

Гражина чисто по-женски скривила губки: то есть слегка, ни на минуту не забывая о возможных грядущих морщинах.

-  Вы это только сейчас решили? Дело в том, что нам почему-то понравилось секретничать, или как это у них, русских, называется – шушукаться, с вашей… супругой, но она мне ничего подобного не поверяла.

-  Вы думаете, она мне откажет? – ничуть не смутившись, предпочел я ответить вопросом на вопрос.

-  О нет, конечно, - поспешила заретушировать свое излишнее любопытство Гражина. – Мы, женщины, вообще очень любим сюрпризы, когда они такие – приятные. Что касается наших с вами отношений, то вы в чем-то задели мое профессиональное самолюбие. Я думаю, лучший выход в такой ситуации – несколько подкорректировать тот экскурсионный план, который мы выработали в самом начале. К примеру, там не было разделения на две группы. Сразу оговорюсь, никакие индивидуальные пожелания меня не пугают. Думаю, мы еще немного пощелкаем клавишами в моем ноутбуке сегодня вечером, и все вопросы без труда утрясем. Не исключено, что это будет стоить немного дороже, но… я не предвижу ничего невозможного. Здесь, в Египте, нет вопроса, который нельзя было бы утрясти. Если, конечно, есть деньги.

О да, я понял. Вплоть до шведского или любого другого варианта – только плати. Я ухмыльнулся. Ну, насчет секса – так зачем, спрашивается, для этого нужно было уезжать из Европы? А вот насчет всего остального, милая пани, вы поступили крайне опрометчиво, выдавая мне карт-бланш, я ведь тот еще дятел – все мозги  выдолблю, буквально замотаю своим занудством.

-  Что ж, мне не остается ничего другого, как только проверить, действительно ли вы такая волшебница? К примеру, я хотел бы приобрести какой-нибудь уникальный экземпляр «Книги мертвых». Не подделку, не новодел, а что-нибудь действительно стоящее. Такое возможно?

Не знаю, зачем мне пришло в голову такое пожелание. Не в моем положении было обременять себя какими-либо пожитками. В своих постоянных перемещениях я был похлеще любого цыгана: ни шатра, ни даже ложки мне не требовалось. Даже такие сугубо индивидуальные вещи, как зубную щетку или электробритву я в любой момент мог сменить. Подарить такой раритет Лилианне? Это означало бы окончательно расшифроваться, да и дарить что-либо подобное любимой женщине – для этого надо быть, по меньшей мере, шизофреником.

-  Я уже сказала: в Египте нет ничего невозможного, - между тем прервала мое затянувшееся молчание Гражина. В ее взгляде я неожиданно обнаружил столь жгучее женское любопытство, что даже вздрогнул. Ноздри буквально раздувались, как у породистой лошадки. Поистине, неисповедимы пути, которыми можно привлечь к себе внимание женщины (хороших кровей, разумеется). Я решил добить ее до конца.

-  Ну, уж если вы настолько любезны, я бы хотел пойти еще дальше в своих капризах: учитывая дороговизну, мне желательно было бы не покупать, а взять напрокат подобную книгу, то есть, лишь попользоваться ею. На период своего пребывания в Египте.

Гражина подумала, наморщила лоб.

-   Ваше имя случайно не Крез? Такие причуды!

-   Нет, мое имя – Даниель, как вы прекрасно знаете, Даниель Мезьер, - ответил я, скромно потупив взгляд.

-  Дэниел Крейзи (сумасшедший – англ.) – тоже звучит неплохо, - Гражина была достойным противником, надолго сбить ее с толку, завести в тупик, было совершенно невозможно.

-  Однако к делу, - поспешил я перевести разговор на другую тему, опасаясь, что подобное пикирование может нас слишком далеко увести и, в который раз уже, направился к трапу катера.

Гражина ухмыльнулась.

-  Знаете, я, пожалуй, воспользуюсь вашим послаблением – не буду болтаться и дальше с вами по волнам, а здесь, на западном берегу вас подожду. Как я поняла, вас почему-то тут, в Луксоре, а может, и вообще в Египте, интересует все замогильное, гробовое, так что там, в Городе живых, вы вряд ли надолго задержитесь.

Она была совершенно права. Что больше всего меня поражало в бывшей жемчужине, несравненном чудо-граде Востока – кошмарная нищета. Сплошь ишаки, лошади – даже велосипеды выглядели на этом фоне экзотическим видом транспорта, что говорить об автомобилях! Так что немудрено, что уже через час я воссоединился с Гражиной.

Что толку говорить о Карнаке, Долине фараонов – прочитать о них можно в любом справочнике, но, только увидев воочию, можно что-либо о них понять. Могу сказать только одно - день этот стал для меня действительно незабываемым. Не зря же гиды любят так часто повторять поговорку: «Кто не видел Луксора, тот не видел Египта».

ГЛАВА 3

Вечером мы встретились снова все четверо. Лилианна не уставала рассказывать о Карнаке, особенно много она шутила об упавшей гигантской статуе Рамзеса II в Рамессеуме и обзывала нашего гида потомственным лежебокой, хотя тот не поленился и свозил ее за 30 км  в Мединет-Хабу, где храм Рамзеса II был поменьше и в гораздо более приличном состоянии, и где статуя знаменитого фараона не лежала поверженной. «Тот для простых туристов, этот для знатоков!» - добродушно отшучивался копт, хотя насмешки Лилианны его все же немного задевали.

Мы уже заканчивали ужин, только приступив к десерту, когда в дверь нашего микроавтобуса негромко постучали. Высокий худой старик зашел внутрь и долго разговаривал о чем-то с Гражиной. Рамзес в их разговор не вмешивался, но и не шутил больше с Лилей, лишь добродушно улыбался. И он, и Гражина выказывали Старику столько почтения, что я и сам им заинтересовался. Наконец все трое повернулись ко мне. Я тоже поспешил, как мог, исполнить все необходимые телодвижения, означавшие крайнюю степень почтения. Старик долго смотрел на меня своим пронзительным взглядом, затем бережно достал из-под полы халата книгу в затейливом переплете, казалось, хранившую в себе всю толщу веков, которые она пролежала под бережным присмотром строгих жрецов.

-  Это вы хотели видеть? – спросил через Гражину Старик.

-   Да, - кивнул я.

Я был поражен тому, как верно он угадал. Что меня совершенно не интересовали папирусные свитки, и хотя действительно нужна была инкунабула, но в традиционном, ближе к европейскому, оформлении, называемом среди специалистов кодексом. Фолиант был не из тех компактных, что печатаются в половину листа, а большим, рукописным, и в то же время не слишком старым. И был совершенно уникален, главным образом, благодаря искусству переплетчика и затейливым рисункам, которыми украсил свою филигранную работу переписчик. В каждом из них чувствовался свой особенный, непонятный стороннему человеку (мне в том числе) смысл.

-  Вас настолько интересует тема Смерти? - продолжал пристально разглядывать меня Старик.

-   Нет, скорее, тема Ухода и… Выхода днем, - уклончиво ответил я.

-  Почему же вы не захотели купить эту книгу в вечное пользование, а удовлетворились лишь тем, чтобы она помогала вам в вашем путешествии здесь? - задал Старик вопрос, который, как видно, больше всего интересовал его.

Я улыбнулся. Слегка. Как совсем недавно Гражина. То есть, лишь уголками губ. Но не для того, чтобы предотвратить морщины, а чтобы подчеркнуть, насколько благоговейно мое отношение к предмету нашего разговора.

-  Насколько я понимаю, эта книга не может принадлежать обыкновенному человеку. Если бы я вдруг вознамерился ее приобрести, вы либо запросили бы с меня какую-нибудь совершенно фантастическую сумму, либо принесли мне не ее, а какой-нибудь другой, куда менее интересный, экземпляр, который оказался бы мне по карману. Проще говоря, чтобы обладать такой книгой, нужно в первую очередь стать ее хранителем, а для меня это слишком ответственная миссия.

-  Я понимаю, ваша миссия в другом, - согласно кивнул Старик.

Каждую фразу нашего разговора мы сопровождали почтительными жестами рук и поклонами. Со стороны, вероятно, это выглядело крайне потешно.

Внезапно Старик что-то сказал Гражине, та удивилась, но, тем не менее, выполнила его просьбу. Как я понял, ему почему-то нужно было, чтобы мы остались наедине.

Как только дверь микроавтобуса захлопнулась, Старик склонился ко мне в самом благоговейном поклоне и, к моему невероятному удивлению, заговорил на чистейшем английском.

-  Мы долго ждали вашего прихода. Те, что сейчас со мною и те, что были до нас. На это ушли века. Я не смею спрашивать, но если сможете, ответьте: как близко вы подошли к Великой Тайне?

Я грустно покачал головой.

-  Мне жаль огорчать вас, но мы лишь у ее порога.

Старик задумался. Наконец он произнес торжественно:

-  «Не умершим ты ушел; ты ушел живым» – есть много людей, которые знают эту мудрость, но среди них лишь единицы, кто правильно понимает ее смысл.

Я кивнул:

-  Еще меньше людей знают и в состоянии осознать другую истину: «Плоть и Тело – не одно и то же».

Мы оба вздохнули с сожалением (Отчего? Оттого, что Великая Тайна еще так далеко? Или оттого, что так коротко было наше общение наедине?), затем я открыл дверцу микроавтобуса, давая этим понять, что наш приватный разговор окончен.

Мы пили чай и снова оживленно беседовали. Наш гость отдавал дань нашему гостеприимству, но мыслями был далеко. Пожалуй, он был единственным среди нас пятерых, включая меня, кому не казались странными мои чудачества, которых я в последнее время совершил немало. Он воспринимал их как должное, когда о них упоминалось, лишь иногда едва заметно одобрительно покачивал головой.

В конце вечера наш ждал сюрприз: Старик выразил пожелание остаться в автобусе, чтобы не расставаться со своей книгой. Гражина, с милой улыбкой сообщив мне об этом, плюхнула в мою ладонь ключи от номера в отеле неподалеку, сказав: «Вам это нужнее». Конечно, можно было бы выпроводить в отель Старика, однако при всех своих достоинствах наша милая крепость на колесах на пять звезд никак не тянула.

-  Это была только игра! – так я ответил на немой вопрос Лилианны, почему Старик был столь почтителен со мной, и о чем мы разговаривали с ним наедине. – Спектакль, специально разыгранный для того, чтобы вытащить из дурачка побольше денег. Ты еще увидишь здесь немало таких хитрецов.

Аню это объяснение вполне устроило. Главное было в том, что мы, хоть и изрядно устали, остались, наконец, в этот вечер одни.

ГЛАВА 4

Каюсь - грешен, при всей своей осторожности, рационализме, я частенько совершаю поступки, которые сам себе потом не в состоянии объяснить. Так было и на сей раз. Зачем мне понадобилась редчайшей красоты книга, которую я, при всем желании, без сторонней помощи не мог разгадать? Зачем мне нужно было выдвигать именно те условия, которые я поставил? Зачем я вел столь приватный и откровенный (слишком, слишком откровенный!) разговор с загадочным стариком? Не знаю. Не могу понять. Но мое пребывание в Египте сразу же приобрело какую-то необычайно яркую осознанность, стремительность, целеустремленность.

«Плоть и Тело – не одно и то же». Ах, если бы я понимал все учение Ведомого Влекущего так, как сейчас понимал этот постулат! Невидимое тело как составная часть существа Человека, поднимающая его над границами Сознания. Я здесь определенно сворачивал на мистику, подтверждая тем, что таковая есть и в новом учении, которое я представлял, однако это была уже совсем другая мистика, мистика Естества, мистика объективная, мистика грядущего Открытия, не имеющая ничего общего с выдумкой и ложью, попыткой объяснить незнанием непознанное и даже необъяснимое.

«Не умершим ты уходишь; ты уходишь живым». Но куда? В некий, созданный воображением служителей самых разных культов, мир? Загробный мир. Мир теней? Лучший мир? То единственное, к чему стоит стремиться? Нет, ты просто уходишь, уходишь навсегда, и жизнь уносишь с собой, лишаясь ее, лишая ее себя. То, что принадлежало тебе, то, что могло бы остаться твоим, рассыплется в Бесконечности, Вечности, рассыпается уже сейчас с каждым твоим шагом, и все только из-за того, что ты сам, твои предки и предки твоих предков однажды уверовали в «спасительную» ложь, ложь Спасения, не в силах осознать простейшей формулы, которая могла бы наделить если не нас, то, по крайней мере, наших потомков, бессмертием, однако разбилась о невежество поколений».

Кто он, этот загадочный старик, столь неожиданно появившийся в моей жизни? Действительно, мистификатор, как я представил его Лилианне? Либо и в самом деле некто из бесчисленного множества служителей, хранителей, воителей культа Книги Выхода? Выхода днем. И значит, наряду с жрецами видимыми, следы, упоминания, воспоминания о которых история сохранила, были и другие - безвестные, сохранявшие уходившее или уже ушедшее в безвозвратное прошлое безмолвной отвагой, мистическим, буквально на уровне инстинкта, превосходящим все возможности понимания, поклонением? И значит, есть он, существует, не только природный, но и божественный инстинкт? Иначе, какой смысл в одном из самых великих постулатов, существовавших всегда, но озвученным лишь Ведомым Влекущим: «Каждый человек – мессия». Да, каждый человек – хранитель, каждый человек – служитель, каждый человек – воин, вот только каждый по-своему воплощает ему присущее. Ибо каждый, да не все. Каждых может быть много, а могут быть и единицы.

Мне не хотелось излишне утомлять Лилианну. Я отправил ее с Гражиной обратно в Хургаду, благо это было всего только в четырех часах езды, а сам остался в немыслимой жаре на краю пустыни. Надо сказать, что это устроило всех, даже Рамзес вздохнул с облегчением. Что говорить о Старике? Жару он переносил так, как будто ее вообще не существовало. Равным образом, как и кондиционер в номере нашего отеля.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА 5

   Я очнулся и обнаружил себя там же, где был какое-то (по часам минут сорок не больше) время назад: в бедуинской палатке, снаружи и изнутри обтянутой ковриками из верблюжьей и козьей шерсти, но только с трех сторон, на месте четвертой стены полыхал огромный костер. Мы все трое были в галабеях – обычной бедуинской одежде, а проще говоря, то ли туниках, то ли балахонах белого цвета (хотя я мог бы выбрать и синий), закрывавших тело от шеи до пят.

   Старик о чем-то оживленно шептался со своим собеседником: высоким, подвижным, хорошо сохранившим себя, хотя и еще более старым, чем он, коптом, который порой бросал в мою стороны острые пронзительные взгляды. Наконец копт почтительно попрощался с нами: сначала со Стариком, затем со мной, и тут же растворился в ночи.

   -   Я, наверное, как-то неправильно вел себя? – пробормотал я смущенно. – Заснул совершенно не вовремя, пропустил такое красивое путешествие? Не обижайтесь на меня, просто день был не из легких, я очень устал.

   -   Вы не спали, - Старик смотрел на меня озадаченно, не в силах удержать нейтральное, столь характерное для него, выражение лица.

   -   Да, знаю, - кивнул я с досадой. – Я находился в трансе, но потом каким-то непостижимым образом все-таки выпал из него. Кстати, наверное, очень опасно то, что наше путешествие столь неожиданно прервалось, не исключено, что я теперь так навеки и останусь, пусть маленькой частичкой, в мрачном царстве Озириса. Жаль, мы ведь совсем недалеко уже находились от выхода. Я хорошо помню наше шествие к некрополю. Затем мы переместились на второй уровень, и там я вел себя вполне достойно и активно: набирался сил, возрождался к жизни, затем сражался с силами тьмы, перебрал в памяти всех своих врагов и расправился с каждым из них, покорял, преодолевал стихии, встававшие у меня на пути. Кстати, из всего этого могла бы получиться неплохая компьютерная игра, вас не коробит подобное мое утверждение?

   -  Нисколько, - лицо Старика вновь вернуло себе прежнюю невозмутимость.

   -  Никак не пойму, почему мне оказался не под силу третий уровень? Возраст, наверное. Любой подросток, достаточно поднаторевший в подобного рода виртуальных сражениях, одолел бы его без труда. А я застрял где-то у Ладьи Миллионов Лет, а потом с позором отлетел в тартарары. Что я сделал не так?

   Старик некоторое время задумчиво вглядывался в пламя костра, затем тряхнул головой и повернул ко мне свое сморщенное лицо. Только сейчас я осознал, под каким глубоким впечатлением от произошедшего, он до сих пор находился.

   -   Вы разминулись со своим проводником, - сухо ответил он.

   Я упрямо покачал головой.

   -  Не верю. Как такое могло быть? Вы же сказали, что он Посвященный третьей степени?

   Старик молчал, не зная, что мне ответить.

   Меня вдруг озарило:

   -   Понятно. Он испугался, не выдержал, сбежал. Оставив меня одного.

   -   Да. Именно так. Но вы ведь вернулись. И без потерь.

   -   Как без потерь? – разозлился я. – Я должен был выйти совсем в другом месте. Я прекрасно помню, чем заканчивается третий уровень – Загробным Судом. И был бы совсем не прочь узнать объективное мнение (мнение богов!) о своих прегрешениях. У меня ведь есть еще время что-то исправить из них, загладить, замолить. Кстати, о чем вы шептались. Или это тоже секрет?

   -   Нет, просто Посвященный из посвященных много расспрашивал меня о вас, ну а конкретно он сказал только одну фразу: «Другое царство».

   -  «Другое царство»? Что за царство, почему другое? – недоуменно спросил я.

   -  А сами вы не могли бы ответить на этот вопрос?

   Я все еще не вышел полностью из транса, Старику пришлось коснуться меня рукой. Тут мой ум обрел, наконец, долгожданную ясность.

   -   Понятно. Все-таки испугался старик. Соблазна сойти с привычного пути и последовать за мной. Выходит, я тоже Посвященный? Какой же степени? Да, я могу легко войти в небытие и столь же просто выйти из него (первая степень), я могу делать это столько раз, сколько захочу  (уже вторая!) и даже…

   -   …можете водить желающих туда на экскурсию, - рассмеялся Старик. – Все, что вам сталось для этого: освоить азы гипноза.

   -  Вчерашний день! – пренебрежительно махнул рукой я. – Зачем совершать над человеком насилие, даже с его согласия, когда можно легко сыграть на его любопытстве? Я же говорил вам: компьютерная игра. Хоть для детей (адаптированная), хоть для взрослых. Такое путешествие уже никогда не выветрится в памяти. Кстати, какая степень посвящения у вас? Или это секрет?

   Старик скривил губы.

   -  Ну, какой секрет? Но вас это может удивить – всего лишь вторая.

   -  Да, я удивлен, не скрою. Но почему же не третья?

   -  Будем считать, что я слишком честолюбив, и должность экскурсовода меня никогда не прельщала. Хотя Посвященные третьей степени пользуются огромным уважением среди нас, и мы охраняем их буквально как зеницу ока. Кстати, и в деньгах содержание их обходится нам недешево.

   -   Вы постоянно говорите «нам». Все-таки, кто вы?

   Старик поколебался немного, стоит ли быть со мной настолько откровенным, ведь, в сущности, наше знакомство было шапочным, и я вполне мог оказаться совсем не тем, за кого себя выдавал.

   -   Мы просто жрецы. Когда нашу страну поработили римляне, мы не только продолжали оставаться большой силой, но культ наших богов, особенно Изиды, успешно соперничал даже в самом Вечном городе с их традиционными богами. Однако уже при христианах нам пришлось нелегко: и нас и наши святыни они безжалостно истребляли. Вот тогда нам и пришлось уйти не просто в тень, как сейчас, а даже в подполье. Затем гонения сосредоточились на коптах-монофизитах, но все равно нам слаще не стало. Приход ислама мы встретили, как вам ни покажется это странным, как избавление, однако на поверхность не стали выходить. Зачем? У нас и так достаточно было, есть и пребудет власти. Как вы помните, наверное, мы в свое время были даже богаче фараонов. Кое-что из этих богатств нам удалось сохранить. Но мы их не просто сохраняем, а преумножаем. Многое изменилось: в нас нет больше агрессии, основным делом нашей жизни стали охрана, защита. Памяти о нашей истории, наших богах. Мы везде там, где можем реально влиять на события именно с этой точки зрения, политика сама по себе нас совершенно не интересует. И тут мы используем все возможности: туризм, Интернет, образование, историческую науку, редкие книги. Вот вы упомянули слово: компьютерная игра. Что ж, прекрасная идея! Мы обязательно ею воспользуемся, с вашего или без вашего позволения. Но я наверняка утомил уже вас своим многословием, я знаю – вас больше всего интересует направление, в которое мы вкладывали всегда и вкладываем до сих пор большую часть наших сил и средств: инобытие. И здесь я, прежде всего, хотел бы получить от вас информацию. Во-первых, что такое: Другое Царство?

   Что мне оставалось? Опять врать. Что делать, если больше за душой у меня никогда ничего иного не было?

   -   Другое царство… - пробормотал я с самым глубокомысленным видом, словно готовясь открыть самую главную тайну Вселенной. – Если вы Посвященный, то прекрасно знаете правило: о таких значительных вещах, как, к примеру, инобытие, нельзя говорить прямо, нужно применять иносказание, которое в свою очередь приводит нас по цепочке к иномышлению и инопониманию. Так что Другое царство (возможно, я разочарую вас), это всего лишь другое измерение того мира, в котором мы с вами сейчас обитаем. Просто он очень заужен в нашем сознании, но его можно расширить. За счет того Царства, о котором вы только что говорили и даже обозначили его более чем конкретно: инобытие. Начнем с того, что инобытие Бытию не противоречит, оно лишь часть его, недоступная, либо непонятная, современному (да и не обязательно современному), человеку. Если мы забываем что-то, утраченное тотчас отлетает в эту загадочную, и в то же время простую как дважды два, сферу. Если мы хотим жить дольше, богаче, счастливее, насыщенней, мы можем сделать это, только отодвинув границы Царства мертвых и увеличив тем пределы Царства живых. Ну а коли препятствие здесь только в тленности нашей плоти, преодолеем же его, буквально растопчем. Ваше учение о семи оболочках человека прекрасно, но что оно дает сейчас нам, обыкновенным смертным? Мой Учитель, Ведомый Влекущий, не заглядывает так далеко, он говорит лишь о второй оболочке - Теле, но эта оболочка может продлить жизнь любого человека в разы. Да, конечно, ваши представления об инобытии бесконечно превосходят представления о нем любых других религий, но вы должны сознавать, что и они, как и вообще все ваши святыни, боги, отныне не больше, чем история. А посему – Другое царство и новые, другие, Посвященные в нем.

   Старик долго молчал, пытаясь осмыслить им услышанное. Я не мешал ему. Наконец он склонился в почтительном поклоне:

   -  Уже поздно, нам надо выспаться. Надеюсь, завтра мы продолжим наше путешествие? Какие места еще вы хотели бы посетить?

   Я усмехнулся.

   -   Об этом я буду знать только завтра. Простите, если я вдруг чем-то обидел вас.

   -   Нет, нет, - поспешил успокоить меня Старик. – Вы были весьма и весьма тактичны и, конечно же, ничем меня не обидели. Я ведь сам спросил вас.

   «На свою шею», - подумал я, но постарался ничем не выдать на лице своих мыслей.

   Между тем Старик свернулся калачиком, и тут же уснул.

   Боже мой, наконец-то! Я с неимоверным трудом, уже который час, боролся с наваливавшимся на меня оцепенением. Однако спать в палатке не хотелось, я взял пару ковриков с пола и улегся прямо под открытым небом, недалеко от входа, не слишком близко к костру, но, в то же время, стараясь не слишком от него отдаляться.

   Лучше бы я воздержался от этого. Вид южного неба, буквально нашпигованного звездами, совершенно ошеломил меня. Спать сразу расхотелось. Я перебирал в памяти события подходившего к концу дня и никак не мог понять, чем я так разочаровал в себе двух моих друзей-коптов. Верил ли я в их сказки? Конечно, верил, почему же они не верили мне?

   С утра мы долго и сосредоточенно рассматривали картинки в столь заинтересовавшей меня книге. Старик терпеливо содержание каждой из них мне пояснял. Затем я выразил желание побывать в Хенобоскионе, и мы поехали в современную деревушку Наг-Хаммади. Конечно, ничего особенного, радующего глаз (Хенобоскион в переводе с греческого означает – «радость очей»), я там не увидел: всю ту же пыль, серость и нищету, что и  практически повсюду на пути моего следования. Но для меня крайне важно было своими глазами увидеть то место, где была обнаружена самая большая коллекция новозаветных апокрифов (в переводе с греческого – тайный, секретный) - раннехристианских писаний, которые Церковь в большинстве своем считает не «боговдохновенными», и даже «отреченными», не включая их в так называемый, обязательный для каждого верующего, канон.

Восемь безграмотных (уж в коптском-то точно ни уха ни рыла не смысливших) крестьян, в поисках природных удобрений для своих земель, наткнулись на огромный каменный кувшин, содержавший целую библиотеку какой-то неизвестной христианской общины (13 папирусных кодексов, разместивших на своих страницах 49 (без учета вариантов – 42) в большинстве своем совершенно неизвестных науке трактатов, в том числе даже три евангелия: Истины, Филиппа и Фомы). Эти рукописи впоследствии продавались и перепродавались, даже использовались на растопку печи, пока не были объявлены, в конце концов, национальным достоянием правительством Египта и не осели прочно в шкафах библиотеки Коптского музея в Каире. Ученому миру они дали колоссальный материал для размышлений, остается только порадоваться, что они были найдены не три-четыре века, а всего лишь 65 лет тому назад, иначе вряд ли кто-нибудь когда-нибудь хоть что-нибудь узнал о них. Я отлично помню, какое сильное впечатление произвело на меня самого в свое время Евангелие от Фомы, готов цитировать его до бесконечности.

Еще мне очень хотелось поговорить о фараоне Эхнатоне, однако отношение Старика было настолько негативным к этой личности, что наш разговор о ней быстро сошел на нет.

    Пожалуй, я переоценил себя: в какой-то момент возбуждение сменилось вдруг крайней усталостью. Сон мой был настолько глубок и крепок, что я даже не могу припомнить в своей жизни ни одной ночи, когда бы я так глубоко и крепко спал.

ГЛАВА 6

-  Так, и где же здесь пирамиды? – услышал я вдруг фразу, которая буквально потрясла меня своей наивностью. Я даже не знал, что мне делать: расхохотаться, покрутить пальцем у виска или сделать вид, что я по достоинству оценил удачную шутку.

К счастью, Лилианна в этом плане оказалась гораздо дружелюбнее, великодушнее.

-  Извините, Элен, но здесь нет пирамид. До пирамид еще ехать и ехать, они под Каиром, - благожелательно улыбнулась она полной американке в вызывающе коротких шортах и футболке с немыслимым вырезом.

-  Ну конечно, эти древние египтяне как всегда все перепутали. Думаю, и они не чужды были склерозу. Или точнее, склероз был не чужд им, - поспешил прийти на выручку жене, сверкая безупречными зубами, типичный «янки» в широкополой соломенной шляпе. И тут же протянул мне руку для знакомства: - Я Питер Рескин, а это моя вторая половина – Элен, Элен Рескин. У нее удивительно развито чувство юмора. Даже нашего пса перед отъездом она ухитрилась переименовать из Джокера в Джосера. Ну а теперь собирается стилизовать под пирамиду его будку. Я подозреваю, что Элли как раз и приехала сюда главным образом для того, чтобы сделать соответствующие эскизы. Просто сгорает от нетерпения.

Где-то я читал, что дежурные улыбки, показная доброжелательность очень вредно отражаются на состоянии нервной системы. Проводились какие-то специальные исследования среди обслуживающего персонала, но не исключено, что это обыкновенная газетная брехня. Я всегда предпочитал быть тем, кто я есть, тем более что в России времен социализма мало кто мог похвастаться идеальными зубами. И сейчас не корчил гримас, вел себя так же естественно, как обычно.

-  Кстати, ваша жена много нам о вас рассказывала. В частности, о том, что вы определенно засиделись в Луксоре. Если вы, наконец, закончили здесь свои изыскания и решили двигаться дальше, мы могли бы с большим удовольствием составить вам компанию. Как я уже понял, маршрут у нас приблизительно одинаков: справа – море, слева – пустыня, сзади – юг, впереди – север, особо не разбежишься. Одна беда: днем либо море, либо экскурсии, и это, без сомнений, фантастика, но по вечерам здесь определенно бывает скучновато. Почему бы нам в этом не объединиться? Есть такое утверждение, что там, где у двоих сводит челюсти от скуки, четверо вполне могут помирать от хохота. Чепуха, конечно, но кто-то, опять же не помню кто, сказал, что парадокс – кратчайший путь к истине.

Я молча кивнул, что вовсе не означало согласия на сделанное великодушное предложение, вообще не означало ничего.

-  Мы просто подвезли их, - поспешила извиниться Гражина, подойдя ко мне поближе. -  Эти двое со всем своим скарбом голосовали на дороге, не обращая никакого внимания на проносившиеся мимо такси. Автостоп в Египте! Полный дурдом!

Лилианна поняла, что теперь ее очередь извиняться и бросилась мне на шею.

-  Милый, это я во всем виновата. Так соскучилась там, в Хургаде. Но зато набралась сил. Теперь готова с утра до вечера беседовать с тобой на, б-р-р-р, любые кладбищенские темы.

Гражина оперлась подбородком о ее плечо и мило прощебетала:

-  Да и мне давно пора возвращаться к своим обязанностям. Иначе я совершенно потеряю квалификацию. Какова программа на завтра?

-  Хотелось бы посетить Тель-аль-Амарну, - скромно потупил взор я.

-  А, ну это уж совсем рядом, - в своей обычной благодушной манере осклабился Рамзес, медленно, но верно оттирая своим могучим торсом нас подальше от назойливых американцев.

-  Тогда бай-бай, - высунулся из-за его спины как кукольный персонаж и помахал нам ручкой Питер, - мы как раз завтра тоже туда собираемся.

Элен в свою очередь одарила нас самой обворожительной из арсенала своих улыбок, не упустив возможность щелкнуть несколько раз всю честную компанию своим фотоаппаратом. Хорошо же, наверное, мы там смотрелись с разинутыми ртами!

-  Господи, как они мне надоели! Уж как только мы ни отбрыкивались, какие доводы ни приводили - только Рамзес устоял, они все равно нас подпоили, - с облегчением вздохнула после их ухода Лиля. – Нет, я так больше не выдержу. Думаю, Гражина тоже. Может, как-нибудь переиграем маршрут на завтра?  Всего только что-либо поменяем в нем своими местами? Как известно, от перемены мест слагаемых… Иначе от них ведь не отделаешься!

-  Пусть только попробуют! - весело чмокнул я в щечку свою ненаглядную, по которой тоже успел изрядно соскучиться. Рамзес напустит на них всех местных калик перехожих, бомжей, торговцев, представив им эту злополучную парочку как переодетых гарун-аль-рашидов от благотворительности. И будет такое проделывать в каждом городе. Ручаюсь, после этого им небо с овчинку покажется.

-  Боже, храни Америку! Вас, бедных туристов, и конечно, нас, гидов, – перекрестилась Гражина. – Да и вообще весь мир от таких идиотов!

Однако все принятые нами меры предосторожности оказались тщетными. Едва только мы закончили ужинать и собрались уйти в отель, как в дверь микроавтобуса постучали. Это был Питер Рескин с супругой. В руках у него была бутылка «Белой лошади».

-  Привет! Всем добрый вечер, - снова, в который раз уже, одарил нас своей лучезарной улыбкой неугомонный «ковбой». – Мы к вам верхом, два заплутавших странника-всадника. Просто нам стало жаль, что такое замечательное знакомство могло бы не продолжиться. Надеемся, вы не все здесь подъели и хоть какая-нибудь закуска у вас найдется?

Гражина и Рамзес отнеслись к появлению неожиданных гостей не слишком благожелательно и решили, что им совершенно не обязательно присутствовать при нашей попойке. Гражина перед уходом еще раз уточнила, не передумали ли мы насчет завтрашней программы, я в ответ скорчил гримасу, как от нестерпимой зубной боли.

-  Да, как у вас говорят, - усмехнулась  пани из Вроцлава, - незваный гость хуже татарина.

-  Ей-богу, - нашел я в себе последние силы пошутить, - при таком выборе при всей своей закомплексованности, я предпочел бы шведский вариант.

-  Поздно. Вы его упустили, - со своим милым акцентом поддержала мои потуги очаровательная полячка. – Сейчас вам будет вариант «американский». Всю ночь в седле до белой горячки. Или как там еще у вас говорят: до белых чертей.

Не знаю, как мы так зазевались, но драгоценная наша книга каким-то совершенно непостижимым образом оказалась вдруг в руках Рескина. Он тут же с интересом принялся ее рассматривать. Старик первым опомнился и кинулся на защиту своей собственности с намерением книгу отобрать, но я сделал ему знак не привлекать к уже свершившемуся факту излишнего внимания.

-  Извини, Питер, это не мое, - пробормотал я и указал на хозяина.

Старик молча ждал, чем закончится дело, склонив голову. Ручаюсь, американец не мог не почувствовать повисшее в воздухе напряжение. Даже Рамзес с Гражиной задержались на пороге.

-  Ясно, - кивнул Рескин, то ли не заметив нашей реакции, то ли старательно делая вид, что ничего из происходящего не понимает. – Интересная книжуленция! How much? Сколько стоит?

-   Очень дорого! Миллион долларов! Мне уж точно не по карману, - попытался отшутиться я.

- О, за такие деньги я мог бы купить Библиотеку Конгресса, - рассмеялся Рескин и тут же потерял (либо сделал вид, что потерял) к Старику и его сокровищу всякий интерес.

Мы все вздохнули с облегчением. На сей раз Старик, Гражина и Рамзес отправились в отель, а мы вчетвером остались в микроавтобусе.

-  Ладно, так поскакали или нет? – с радостным нетерпением загоготал Рескин, - Или вы так и будете киснуть? Можете не опасаться, наша «лошадка» к местным подделкам не имеет никакого отношения, она аж из самого Нью-Йорка. Кстати, вы бывали в Нью-Йорке?

Мы признались, что нет еще, но не прочь были бы там побывать.

-  Кстати, где это?

-  Совсем рядом, - расхохотался Питер, видя, что мы вновь ожили для шуток, и сразу почувствовав себя в родной стихии.

У меня не было никакого желания напиваться, у Лилианны тоже, но натиск был слишком велик. Лишь глубоко за полночь нам с трудом удалось отделаться от своих новых знакомых. Ну а дальше… Гражина не солгала, мы действительно скакали аж до самого утра, хоть и уже вдвоем, но все на той же лошадке. Не было никакой возможности с нее соскочить.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА 7

Мои чудачества продолжались. Гражина и Рамзес хорошо знали, что их ожидает, а вот Лилианна была совершенно ошеломлена видом, открывшимся ей после нашего подъема к тому, что осталось от некогда величественнейшего города Ахетатона (горизонт Атона), недолгой столицы великого царства, превосходившей своей красотой даже несравненные Фивы. Лишь мы со Стариком замерли в восхищении, восстанавливая деталь за деталью былое величие здешних мест силой своего воображения. Великолепные дворцы, храмы, сады, словно по волшебству явившиеся на пустом месте всего только за восемь лет. Четыреста золоченых алтарей «Солнечному Богу».

                        Как разнообразны деянья твои.

                        Они таинственны в глазах людей.

                        О, единственный, несравненный, всемогущий бог,

                        Ты создал землю в одиночестве,

                        Как пожелало твое сердце.*

Тихо шептал я слова «великого гимна» фараона Эхнатона «единому и единственному» богу Атону, поражаясь тому, насколько в этом месте они звучат совершенно по-другому.

                         Все твари мира находятся в твоих руках,

                         Они такие же, какими ты их создал.

                         С твоим восходом они живут.

                         С твоим заходом они умирают.**

____________

   *Перевод Д. Воронина

 **Перевод Д. Воронина

Неохотно продолжил за мной Старик. Просто для того, чтобы лишний раз продемонстрировать мне свою эрудированность.

-    Вы  уверены,   что   никогда   не   измените   своего  отношения  к этой

выдающейся личности? – насмешливо спросил я.

     -  Нет, - твердо ответил египтянин. 

Я задумался.

     -  Было бы странным, если бы среди ваших сокровищ не оказалось редкостных, а может, даже и вообще неизвестных, документов той эпохи. Я спрашиваю просто из любопытства, поскольку прекрасно понимаю, что за такой короткий срок – шестнадцать лет, невозможно создать сколько-нибудь ценное религиозное учение. Так я прав?

Старик не колебался ни секунды.

-  Да, разумеется. Я же с самого начала вам сказал: только бизнес, ничего личного. Основной принцип его с веками не претерпел изменений: каждый сам решает, каким именно направлением ему заниматься, но любую, даже самую редкостную книгу, если в том есть соображения выгоды, он должен от сердца оторвать. Что же касается вашего остроумнейшего вопроса, то так и быть, не стану посылать навстречу ему столь же лукавый, то есть обтекаемый, ничего не говорящий, ответ. Среди тех жрецов, которые подчинились новым веяниям было немало талантливейших людей, в особенности Мераби, который принял его с восторгом и которому Аменхотеп IV даже передал через какое-то время свои полномочия Верховного Жреца Атона.  Естественно,  они  надеялись  на  то, что прошлое никогда не вернется, и разрабатывали новое учение с большим фанатизмом. В чем-то они продвинулись, однако временной промежуток, как вы справедливо заметили, был слишком мал. Только в этом была проблема. Хотя, конечно, у них были предтечи, в изощренных умах которых крамола давно втайне зрела.

   -  Да, я знаю, -  поспешил я тоже проявить свою осведомленность. - К сожалению, вот этот очень важный момент многими исследователями упускается, а ведь культ «единственного, несравненного, всемогущего бога» стартовал не с пустого места, он долго и тщательно готовился. Процесс начался еще при Тутмосе IV, деде Эхнатона, но в полную силу раскрылся при его отце, Аменхотепе III, и уж там, за тридцать восемь лет, у тех, кто жаждал перемен, как раз было время, чтобы вволю поработать над новыми постулатами. Момент был как нельзя более благоприятным: Фиванская коллегия жрецов, оплот культа бога Амона-Ра, взяла в свои руки слишком большую власть, она пыталась, и временами довольно успешно, даже диктовать свою волю фараонам. Это и вынудило Аменхотепа III искать ей какой-то противовес, который он и нашел в новом культе. Ну а дальше… дальше он пошел даже на то, что не допустил фиванских жрецов к светской власти, поставив на освободившуюся и принадлежавшую Верховному жрецу по праву должность визиря своего, послушного человека.

Старик поморщился.

-  В принципе вы все изложили верно, но о главном не упомянули, либо попросту не учли. То учение, которое было разработано под негласным покровительством Аменхотепа III и его жены Ти, да-да, ее роль очень велика в этой истории, было принято и возведено на пьедестал Эхнатоном не просто в выхолощенном, кастрированном виде, оно было во многом просто извращено. Не стану возражать: как вы справедливо изволили заметить, интерес к этому мальчишке-эпилептику сейчас во всем современном мире огромен, и будет дальше только расти, но в сути своей он не только вероотступник, но еще и предатель, ради своей личной шкурной грядущей славы пожертвовавший благополучием целой державы, самой великой на тот момент в мире.

-  И что же стало с ними потом, с этими жрецами, - стараясь не слишком показывать свой интерес к заданному вопросу, спросил я. – Какова была их участь?

Старик пожал плечами.

-  Ах, вы о них, атоновых псах! Как я понимаю, вас интересует конкретно: удалось ли кому-нибудь из них спастись? Да, конечно. Но очень немногим. Большинство из них умерло под пытками в невообразимых мучениях, но остались и здесь упрямцы. Мы преследовали и истребляли их потом веками, из поколения в поколение. До тех пор, пока преследование это не утратило всякий смысл. Тогда мы поставили им условие: они входят в наше объединение, принимая весь свод правил, которые мы издавна установили, с правом занять свою, особую нишу в нашем бизнесе. Сначала дело у них не пошло: планку они такую установили за свои свитки, что на моей памяти практически ничего из них не было продано. Но они много находят такого, что непосредственно для нас представляет интерес и перепродают нам. Я уже говорил: если учесть, в каких бедных странах мы обитаем, никто из нас не нищенствует, каждый по-своему, но мы все процветаем. Что еще вам сказать? Если вы интересуетесь документами той эпохи, они вам точно не по карману. Но у меня есть для вас очень хорошее предложение. И даже не одно, а целых два.

Я довольно холодно прореагировал на его слова.

-  Интересно. И в чем же они заключаются?

Старик хитро усмехнулся.

-  Во-первых, вы могли бы быть по совместительству одним из наших торговых агентов. Как я уже говорил, мы хорошо платим за редкие книги по интересующим нас вопросам. Где вы их раздобудете: в Париже, в Риме, в Тегеране – нам безразлично. Во-вторых, вы много говорили о том новом Царстве, которое грядет, и я понял, что речь идет о чем-то действительно значительном. Мы могли бы купить у вас любые рукописи по этому вопросу. Повторяю: именно рукописи, а не факсимиле.

Я не раздумывал ни секунды.

-  Принимается. Оба предложения. Я не настолько богат, чтобы упустить хоть какую-то возможность заработать. Если, конечно, вы действительно в состоянии мне хорошо заплатить.

-  Достаточно хорошо, уверяю вас. Если хотите, мы можем договориться сразу сейчас, конкретно.

Я кивнул:

-  Очень хочу.

-  Что вы можете предложить?

-  В первую очередь все-таки факсимиле. С рукописи того человека, который по своей значимости бесконечно превосходит меня самого. С моими пометками и комментариями (на сей раз от руки, моей руки) прямо на тексте. Ну а еще три свои книги, но мне нужно время, чтобы изготовить их копии в виде манускриптов. Что бы это действительно была hand made – ручная работа.

-   Сколько вам понадобится для этого времени?

-   Чуть больше года.

-  Хорошо, - кивнул Старик, - оставьте свои координаты, мы с вами свяжемся и договоримся точно.

Мы старались держаться не слишком в стороне, и в то же время, не соприкасаясь с другими туристами, которых, здесь, как ни странно, хватало. Гражина и Лилианна давно уже спустились к автобусу, Рамзес из него, по всей видимости, и не выходил.

Улучив момент, Старик неожиданно повернулся ко мне и стал вплотную, так что наши головы совсем сблизились. Тет-а-тет, как говорят французы, «голова к голове»:

-  Есть и еще одно предложение, третье, но оно больше вам, а не нам интересно. Не догадываетесь, в чем дело?

Меня вдруг осенило. Наконец-то включились мои мозги.

-  Стать Хранителем?

-  Да, стать одним из нас. У вас будет свой сегмент рынка, то есть, специализация, свои люди, которых вы сами себе и подберете. Я уже не говорю о возможности передать со временем надежное, доходное дело своим детям. При всем при том вам совершенно не обязательно будет, закутавшись в бурнус, сидеть здесь, в пустыне, вы можете выбрать местом обитания любую страну мира. Наш бизнес таков, что в любой точке земного шара вы можете покупать, и в любой точке продавать. Единственное условие - невозможно быть Хранителем по совместительству, эта миссия как минимум на всю оставшуюся жизнь и даже на жизнь многих поколений.

Я покачал головой. Соблазн был слишком велик, но я не из тех, кто способен обольщаться химерами. Или дать обольстить себя.

-   Это второе по степени заманчивости предложение из тех, которые я получал когда-либо в своей жизни, - горько сказал я. – Но вы не представляете, насколько плотно меня опекают и, соответственно, насколько опасно для вас со мной соприкасаться.

Старик презрительно фыркнул.

-  Сколько тысячелетий прошло, а мы живы. И всегда процветали. Вы просто не представляете себе наших возможностей, нашей власти. Если вы еще не поняли, то знайте, нет ничего на свете сильнее власти жрецов. Да, мы «слуги» (а именно так, как вам должно быть известно, переводится это слово), но слуги не людей - мы слуги Божьи. Если вы вдруг когда-нибудь решитесь и станете одним из нас, вы сразу сделаетесь невидимкой: неуязвимым, неподвластным, недостижимым. Но, повторяю, только в пределах вашего статуса Хранителя и вашей сферы влияния в нем.

-  Хорошо, я подумаю, - качнул я головой.

Больше мне ответить было нечего. Предложение было сделано, все размышления целесообразно было отложить на потом.

Однако у Старика было другое мнение, он не дал нашему разговору иссякнуть.

-  Ладно, подумайте, - усмехнулся он. – Но во всех случаях знайте, если вы откажетесь, мы подберем взамен вам кого-нибудь другого. Поймите меня правильно, мы не можем оставить такой важный, новый сегмент рынка без своего присутствия. Свято место не может быть пусто.

Я разозлился, но, собственно, на кого мне в данном случае было обижаться? Только на свой слишком длинный язык. И в то же время я не мог остаться вот так, в пух и прах разбитым.

-  Может, я покажусь вам слишком любопытным, - издалека начал я отыгрывать очки, - но если это не покоробит вас, ответьте мне: возможно ли, пусть даже за очень большие деньги какую-нибудь инкунабулу, редкостный исторический документ, уничтожить?

Старик долго молча раздраженно шевелил губами. Ему не хотелось отвечать на мой вопрос. Наконец он все-таки решился:

 -  Среди Хранителей нет таких людей, никто из нас не станет противоречить своей сущности. Но, в принципе, такие люди существуют.

-  Истребители?

-  Да, можно и так их назвать. Сначала мы просто боролись с ними, потом решили сделать по-другому: мы решили уничтожить их как явление. Уверяю вас, сейчас в нашей коллекции нет ни одного уникального материала, который не был бы несколько раз продублирован. И даже в той, устной, традиции, которая сохраняется до сих пор, слишком много людей надо убить, чтобы уничтожить истину.

-  Но, насколько я знаю, существуют еще и Чистильщики. Что вы о них можете сказать?

Старик на сей раз замолк надолго, затем ответил со вздохом:

-  Да, наша миссия (именно миссия, а не работа, вы правильно выразились) небезопасна. Но кто-то ведь должен ей следовать?

Я не стал его дольше мучить.

И все-таки самое интересное, что было в этой поездке – нам каким-то образом удалось отделаться от парочки назойливых американцев. Мы даже боялись поверить  своему счастью. Но, я думаю, здесь наверняка просто сработал национальный прагматизм: в последний момент Рескин и его супруга узнали, что в Тель-аль-Амарне делать совершенно нечего и спешно пересмотрели свой дальнейший маршрут.

ГЛАВА 8

Египет и дальше не давал нам соскучиться, продолжал и продолжал удивлять нас. На что мы надеялись? Что столица поразит нас невиданной роскошью и благолепием? Но Каир выглядел не менее грязным и убогим, чем остальные города. Почти миллион бомжей в Городе мертвых, да и в Городе живых часть домов стояла без крыш, в крайне неухоженном состоянии. Как объяснила Гражина, это для того, чтобы не платить налоги за полноценное жилище. Хотя, честно говоря, ни меня, ни Лилианну не интересовало, как здесь люди обитают. Я не за тем сюда приехал. Но как бы то ни было, только здесь я мог найти ответы на некоторые вопросы, которые были для меня крайне важны.

И тут действительно была сказка. Она началась сразу же, как только мы выехали из Тель-аль-Марны. Гражина, чтобы показать, что она все-таки не даром ест свой хлеб, завела речь о фараоне Эхнатоне. Для меня в ее рассказе не было ничего нового, Старик вообще откровенно зевал, но вот для Лилианны эти слова были поистине откровением.

Сам я до сих пор не определился в отношении к этому человеку. Беда, если сапоги начнет тачать пирожник, а пироги печь – сапожник, так, кажется, говорят, когда человек начинает заниматься не своим делом. Многие великие умы всерьез считали, что справедливость может восторжествовать только в том случае, если государством будет управлять философ. Ах вот в чем беда? Вот в чем панацея от всех несправедливостей и невзгод? Но ведь такие случаи бывали. Восемнадцать лет  правил римлянами император-философ Марк Аврелий, у которого, однако, хватило ума не подменять глубокомысленными рассуждениями свои прямые обязанности. Четырнадцать из этих восемнадцати лет он провел в военных походах, храбро сражался бок о бок со своими легионерами, а в перерывах, чаще всего при свете костра, как раз и записывал свои мысли. Конечно, во время своих нечастых наездов в столицу, он непомерно превозносил своих собратьев по любомудрию, создавал им для творчества и пропаганды своих идей идеальные условия, числилось за ним много и других чудачеств, однако все ему  прощалось. И тем не менее, что дало его «просвещенное правление» Риму? Средненького императора и одного из самых великих умов в истории человечества. Одно качество в другое так и не переросло.

Что было здесь. Во главе империи, в далеко не самом удачном ее периоде, встал не философ даже, а кичливый богослов (что для Платона и Аристотеля разницы никакой, собственно, не представляло, так как в Древней Греции были жрецы, но богословов еще не было). Так вот, фараончик этот своими императорскими обязанностями явно пренебрегал. Его привлекала только идея Единого бога. Больше всего он напоминал Ленина в самом раннем периоде его правления. Однако Ленин сравнительно быстро перестроился, Эхнатон же так и продолжал забавляться найденной любимой игрушкой до конца дней своих. Конечно, была еще Нефертити, его жена, ставшая одним из эталонов женской красоты на все времена, были огромные перемены в искусстве, когда людей, природу, жизнь стали изображать такими, какие они есть, то есть не приукрашивая. И еще многое что другое. Но самое главное, причем совершенно непонятное, прав был Старик – люди в основной своей массе давно забыли, за редким исключением, почти всех прочих египетских фараонов, а интерес к этой личности с годами не развеивается, а наоборот, лишь растет.

Что ж, в Каире действительно было чем полюбоваться. И именно здесь я ощутил для себя все значение в этой поездке Лилианны. Она была как бы катализатором, мне куда интереснее было смотреть на многие вещи не своими, а ее глазами. Хотя, собственно, сами достопримечательности меня мало привлекали. Порой даже знакомство с ними было нелегким испытанием. Я имею в виду в первую очередь посещение пирамид. Представьте себе узенький тоннельчик, идти, точнее, ползти, по которому можно только вперед, поскольку ты в связке, плотно зажат между другими людьми, товарищами по несчастью. Вентиляции никакой: ни принудительной, ни естественной. Удивляюсь, как это никто еще не додумался ходить туда с кислородной подушкой. Но у первопроходчиков опыта нет, а второй раз туда уже никого не затащишь. Минут через десять-пятнадцать мумифицированный трупчик, затем той же вереницей поход обратно. Если взять наш советский ленинский мавзолей, то он выглядит на этом фоне образцом гуманности.

Возле Сфинкса с его перебитым носом (частенько, вероятно, приходилось отстаивать свое место под солнцем, а может, наоборот, как раз сослали сюда за драчливость) мы наткнулись на наших приятелей-ковбоев.

-  Ну,  Элен,  и как пирамиды! – сразу перешел в наступление я.

-  О, чудо! Изумительно! – ответствовала она. – Особенно вон та.

Не знаю, что уж она нашла в пирамиде Хефрена, на мой взгляд Хеопс, Джосер куда интереснее, но в принципе, кто ж признается? Оно и в самом деле – рай для токсикоманов.

-  Господи, как же так получилось, что мы разминулись? – не уставал удивляться Питер. – Вы в последний момент передумали? Или все-таки были там, просто выехали пораньше? Мы вас весь день искали. И как вам Роммель – знаменитый Лис пустыни? Хорош сукин сын! Но напоролся на наших ребят, задали они ему жару.

С трудом, но я понял, что вместо Тель-аль-Марны Рескины двинулись прямиком в Эль-Аламейн и, естественно, узнали там для себя немало интересного. Как бы то ни было, теперь они ходили за нами след в след, и не было никакой возможности от них оторваться. В зал Эхнатона в Музее египетских древностей Старик все-таки со мной не пошел. Пришлось мне нанять местного экскурсовода.

К счастью, пути наши с американской парой все-таки разошлись. Мы собирались в Александрию, они же туда поехали сразу после Эль-Аламейна, а теперь, после Каира, собирались на Синай, ну а затем и дальше, в Израиль. От поездки в Александрию они нас отговаривали, утверждали, что там нечего смотреть. И вообще, были занудливы и навязчивы, как обычно. Вечером нам все-таки не удалось отвертеться от общения с ними, хотя мы предпочли нейтральную территорию: небольшой ресторанчик с местной кухней.

Мучения наши, конечно, трудно было передать. На этот раз нам не удалось уклониться от красочного рассказа о фашистском фельдмаршале Эрвине Роммеле и его достойном сопернике британском генерале Бернарде Лоу Монтгомери, уже не в сокращении, а во всех подробности, которые Рескин, еще находясь у себя, в Америке, досконально изучил. Мнения наши разделились, Лилианна втихомолку прозвала Питера Скунсом пустыни, я был куда более великодушен, окрестив его всего лишь Опоссумом Эль-Аламейна.

Со Стариком мы расстались еще в Каире, ехать на Синай с нами он категорически отказался, а на Александрии мы и сами не настаивали. Я напоследок в очередной раз просмотрел успевшие полюбиться мне иллюстрации в драгоценной книге, затем мы сердечно попрощались.

     «Книга лучше расписного надгробья и прочнее стены. Написанное в книге возродит дома и пирамиды в сердцах тех, кто повторяет имена писцов, чтобы на устах была истина…"*, - загадочно проговорил Старик на прощание.

Я усмехнулся: неужели он всерьез думает, что я не знаком с такой жемчужиной, как «Прославление писцов»? Или это последняя «проверка на вшивость»?

«Они не строили себе пирамид из меди и надгробий из бронзы. Не оставили после себя наследников, детей, сохранивших их имена. Но они оставили свое наследство в писаниях, поучениях, сделанных ими…»**, - продолжил я приведенную цитату.

«Построены были двери и дома. Но они разрушились, жрецы заупокойных служб исчезли, их памятники покрылись грязью, гробницы забыты. Но имена их произносят,  читая  эти  книги,  написанные,  пока  они  жили, и память о том,  кто  написал  их, вечна»***,  -  увлеченно  декламировал Старик, но я не стал дальше продолжать эту игру. Если для него это так важно, пусть за ним останется последнее слово. Хотя бы по праву его возраста, старшинства.

____________

   *Перевод Д. Воронина

 **Перевод Д. Воронина

***Перевод Д. Воронина

-  Признаюсь, я давно наслышан о вас, - произнес между тем он вдруг фразу, которая застала меня врасплох: уж слишком был велик контраст перехода от одного вопроса к другому.

Я вздрогнул и стоял с минуту в растерянности, не в силах скрыть своего замешательства.

Старик продолжил, посмеиваясь, весьма довольный произведенным впечатлением:

-  Но я даже не смел надеяться на то, что мне удастся не только пообщаться с вами, но даже и заключить с вами необычайно важный для нас, Хранителей, договор. Здесь помогла ваша исключительность. Вы, как видно, имели ничуть не меньшее желание встретиться с нами. Закинули удочку наугад, придумали великолепный предлог. Как бы то ни было я сейчас очень счастлив, чувствую себя глупым мальчишкой. Когда-то я мечтал в выбранной мною стезе о каком-то, подобному этому, чуде, потом понял, насколько я был наивен. И вдруг, в глубокой старости, в преддверии полной немощи… Это все равно, как если бы лицезреть живого бога. Как бы то ни было, знайте: если вдруг вам когда-нибудь понадобится наша помощь, мы гарантируем ваш полную возможность выполнить без помех вашу миссию, пройти весь путь до конца.

Оставшись один, я долго не мог успокоиться. То, что мгновение назад произошло, бесконечно превосходило возможности моего воображения. Почему самые разные люди, встречаясь со мной на стыковых, важных отрезках моего пути, оказывали мне столь явные знаки почтения? Ведь стоило мне хоть чуть-чуть свернуть в сторону, просто выйти на улицу и начать проповедовать Слово, Слово Вечной  Жизни,  в  любой,  даже  самой  доступной,   форме,   как   надо   мной   тут  же  начали  бы  смеяться,  а  то  и вообще - упрятали бы в сумасшедший дом. Вот этот старик, к примеру, кем он был на самом деле? Как ни крути, но ни к «фанатикам», ни к «гелекси» его никак нельзя было отнести. Однако и выдумать то, что он мне постоянно на протяжении всего нашего пути преподносил, было невозможно. Есть пределы любому воображению. Ясно, что он олицетворял собой какую-то третью силу. И не было никакого выхода у меня, как только поверить в нее, проникнуться ею.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Роман-хроника

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА 9

-  Ну что, теперь Синай? – спросила Гражина после того, как мы вдоволь налюбовались вновь отстроенной, знаменитой в свое время, Александрийской библиотекой – типичный новодел.

Мы молча кивнули, явно удрученные. Как ни относись к ним самим как к личностям, в одном Питер и Элен оказались правы: смотреть в Александрии и в самом деле было совершенно нечего.

Где Цезарь, где Клеопатра, где века владычества в сих благословенных местах великой Римской империи?

«Да, конечно, - с грустью подумалось мне, - роль христианства в истории человечества неоценима, но… Впрочем, сколько раз можно повторять одно и то же?». «Кто ненавидит мир? Те, кто растерзал истину», - шептал я про себя бессмертные слова блаженного Августина, вкладывая в них однако совершенно другой смысл. Где бы мы были сейчас (я имею в виду человечество), если бы эта библиотека, в период своего расцвета насчитывавшая около 700 тысяч томов по самым разнообразным отраслям знаний и сожженная в свое время фанатиками разных мастей, была бы до сих пор цела?

Настроившись на долгий путь, я уже готов был погрузиться в дрему, когда Лилианна неожиданно растолкала меня.

-  Вон, смотри!

Зрелище действительно было необычное. Старик и Питер Рескин. Что могло связывать этих двух людей? Но они яростно спорили, размахивали руками, не обращая на проходивших мимо людей никакого внимания. Чувствовалось, что разговор этот не был первым, создавалось впечатление, что они продолжали уже давно начатый торг. Ай да Питер! Ай да сукин сын! Он ведь не собирался в Александрию! Как, впрочем, и Старик тоже.

-  Я не хотела вам говорить, - неохотно пискнула Гражина, - но они давно снюхались. Во всяком случае, эта их встреча, по меньшей мере, третья на моей памяти. Да и вообще, он не так уж и прост, этот ваш Скунс пустыни, как вы его метко прозвали. Но, в принципе, у каждого свой бизнес. И если люди в чем-то нашли выгоду друг в друге, можно только пожелать им удачи в делах.

Стоит ли говорить о том, что после увиденного всю мою дремоту как рукой сняло? Сколько я ни размышлял о том, что могло связывать Опоссума Эль-Аламейна со Стариком, ничего вразумительного на ум мне не приходило. И вопрос тут был не в ревности, действительно, какое мне было дело, как метко выразилась Гражина: бизнес есть бизнес, два человека нашли друг друга и можно только пожелать им удачи в делах, но… Весьма возможно, что Старик, как я и преподнес его Лилианне, был просто мошенником, а книга, с которой я носился столько времени, как с писаной торбой, всего лишь подделкой. Хотя… То, что я видел, конечно, без особого труда, при современном развитии полиграфии, можно было скопировать, но где в таком случае был оригинал? Ни о чем подобном я ведь никогда не слыхал, а рисунки вообще были уникальны.

Поэтому куда важнее было другое: с какой стати Рескина заинтересовали книги, в которых он ничего не понимал, и которые могли стоить бешеные деньги? Кто он на самом деле? Ясно было, что тот карикатурный образ опереточного янки, под которым он скрывался, не имел никакого отношения к действительности, и все-таки? Истребитель? Еще один кандидат в Хранители?

Впрочем, какая мне разница? Мое убеждение о третьей силе, увиденное ничуть не поколебало, а значит, зачем мне так глубоко копать, зачем я корчу из себя ученого-египтолога? Мне предложили конкретное дело и конкретные деньги, от которых я не собирался отказываться, а все остальное – от лукавого. На том я и успокоился.

Как бы то ни было, наше путешествие подходило к завершению. Будь моя воля, я вряд ли бы поехал на Синай. Это была уже совсем другая история, другая цивилизация, другой этап в развитии человечества, а я и так был переполнен впечатлениями сверх всякой меры. Но Лилианна меня бы просто не поняла. Поразмышляв на эту тему, я счел, что нельзя лишать ее и другого – Стены плача, о которой мы говорили еще во время первого нашего знакомства. Ведь для меня это был всего лишь вопрос денег, а для человека - вопрос веры, разве можно было кидать на весы столь разные вещи? Поэтому мы решили: после экскурсии на гору Моисея отдохнуть несколько дней на море в Шарм-эль-Шейхе, а потом уже разъехаться в две разные стороны: я – в Париж, Лилианна – сначала в Израиль, затем обратно к себе в Россию.

После того, как нами был обговорен окончательно маршрут финала нашей поездки, Лилианна предложила мне отказаться от дальнейших услуг Гражины и Рамзеса и передвигаться дальше самостоятельно. Однако у меня слишком свежи были в памяти первые впечатления от приезда, чтобы я стал жмотничать напоследок. Поэтому мы решили, что конечной точкой нашего путешествия станет Шарм-эль-Шейх. Но и там сами мы вполне могли бы промахнуться с хорошим отелем. В той же Хургаде нам было что сравнивать: та дыра, которую мы сами выбрали и «Синдбад-аквапарк», в котором разместились потом с легкой руки нашей пани.

ГЛАВА 10

Мы прибыли в Санта-Катарину в два часа ночи, я нисколько не возражал по этому поводу – значит, так было надо. Нас вооружили светодиодными электрическими фонариками, заставили переодеться и даже переобуться, предупредив, что наверху будет очень холодно. Гражина предложила на выбор: либо она поднимается вместе с нами, чего ей явно не хотелось, либо мы можем за смешную плату нанять проводника, которые вертелись вокруг нас, как коты вокруг сметаны. Я выбрал Гражину. Рамзес остался в автобусе, чтобы заняться любимым делом – поспать после ночной дороги.

На площадке было безлюдно, но когда мы начали подъем, то обнаружили здесь целый караван. Кого тут только не было: русские, немцы - это само собой, но вот индусы, китайцы, японцы – их, по всей вероятности, интересовала не личность легендарного пророка, а экзотика сама по себе, то есть, в любом ее виде. Практически у каждого фотоаппараты, видеокамеры, пришлось и мне выступить в качестве фотографа. Сам я предпочитал не засвечиваться.

Высота 2250 метров, где-то два с половиной – три часа топать по серпантину. Не каждый выдержит, но Лилианну было не узнать. Конечно, она прокатилась немного на верблюде, но больше для экзотики, чтобы похвастаться потом снимками. Мы очень быстро оценили преимущества наших кроссовок, в сравнении с туфлями, даже шлепанцами некоторых, по меньшей мере, легкомысленных, туристов и туристок. Да, конечно, умный в гору не пойдет, но если уж пойдет, то все предусмотрит, чтобы получить от восхождения удовольствие, а не пожинать потом плоды своего разгильдяйства.

Вот так мы и продвигались в кромешной тьме, тут еще местные бедуины постоянно мешались со своими верблюдами. Что ж, у каждого свой бизнес.

Подъемы становились все круче, тропа каменистей. Перед последней преградой мы остановились. Гражина, переносившая все тяготы восхождения совершенно легко и спокойно, даже с благоговением истинной католички на лице, тут предложила два варианта: либо мы идем напрямик: преодолевая полсотни ступенек высотой сантиметров 60-70 каждая, либо двигаемся в обход, но это будет гораздо дольше. Конечно же, мы двинули напрямик, конечно же, Гражина в этом нисколько не сомневалась, предлагала так, для проформы. Русские, что с них взять! Конечно, это был полный кошмар: кости болели, мышцы растягивались до безумного предела, сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди, но самое печальное – мы практически ничего не выиграли в сравнении с теми, кто выбрал второй, обходной, вариант. И все же, это было не главное, главное, что и они и мы успели вовремя. Так и сидели потом на вершине, совершенно зачарованные. На востоке – рассвет, на западе – красно-золотые скалы нашей горочки, внизу – плоская долина, на которой евреи, по всей видимости, и дожидались своего пророка, чтобы он принес им с Синая Тору – свод законов, по которому им предстояло жить, чтобы после сорока лет блуждания по пустыне и буквально выпаривания тем из себя рабства, стать свободным, избранным, великим народом.

Честно говоря, до последней минуты я не понимал себя: зачем мне весь этот экстрим, другое дело – Лилианна, она была, несомненно, верующей и побывать в таком месте для нее было незабываемым счастьем, особенно если учесть, что впереди ее ждал Иерусалим. Вполне можно было отпустить ее вместе с Гражиной, а самому прекрасно выспаться в автобусе с Рамзесом. Но то, что я увидел, потрясло меня, неожиданно стало завершением всех моих египетских изысканий. Я сидел в этой красоте, перевоплотившись на какой-то момент в легендарного Моисея. Затем этот образ вдруг покинул меня, и я остался с Богом наедине. Я спрашивал Его, не поддался ли я гордыне, Его ли воля столь круто переминала сейчас и последние полтора года всю мою жизнь, оторвала от семьи и забросила так далеко на чужбину? Не впадаю ли я в жалкий, убогий богострой со своими толкованиями, как какой-нибудь древний еретик: к примеру, Валентин или Маркион?

Нет, я был на верном пути. Только здесь, на горе Моше, я понял это.

«Мысль, а не Слово». «Мысль, а не Слово» – настойчиво стучалась в мое сознание странная фраза. Хотя, что в ней было непонятного?.. Еще Пифагор говорил: «Мысль - прежде всего между людьми», а уж Симон ересью своей вывел  созидательную цепочку: Разум-Мысль-Мир. Мысль, как порождение Разума, сотворяющая, в свою очередь, все вокруг. Выходит, и я язычник либо еретик? Считайте, как угодно, но от этого озарения я уже отступать не собирался. Из четырех евангелий, составляющих собой основу Нового завета в христианстве, три: от Марка, от Луки и от Матфея, принято считать схожими, вытекающими друг из друга, имеющими один корень, один источник, по- научному они называется синоптическими, а вот евангелие от Иоанна стоит в этом ряду особняком, так как корень, источник его другой. Мы все помним первую его фразу, которую потом тщетно пытаемся осознать всю оставшуюся жизнь: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Результат моих размышлений над этим постулатом явился мне только сейчас. В начале, все-таки, было Деяние – так научил меня Египет - таинственное сошествие Духа в созревшую для его принятия оболочку, именно оно и зачало Мысль. Мысль от Бога пробудила Сознание, Оно в свою очередь пробудило Человека, который думал, с тех пор, прежде всего о Боге (Мысль о Боге породила Слово), в той мере, в которой это для него было доступно: то есть, творил либо искал Его. А может, делал и то и другое одновременно.

Никто не мешал мне, каждый из нас троих был погружен в свои мысли. Затем мы тем же путем спустились обратно, вот только напрямую уже не стали бить ноги, коварные ступеньки предпочли обойти. Когда я спросил Гражину, почему она не осталась в автобусе, а пошла с нами, она сказала:

-  Я никогда не упускаю такую возможность. Есть убеждение, что восхождение на Джабр-аль-Муса освобождает человека от груза совершенных им грехов. Учитывая, сколько раз я здесь была, я давно уже с крылышками, как ангелочек. А как у вас там, под лопатками, кожа не чешется? Нет? Жаль, надо было заранее вас предупредить, не с тем настроем сюда карабкались. А может, вы атеист?

Я, несколько смущенный, отшутился:

-  Да, первый блин комом. Действительно, настрой был не тот. Что ж, придется побывать здесь еще раз.

-  Многие так говорят, - загадочно улыбнулась Гражина, - но мало кто в  действительности исполняет подобный зарок.

ГЛАВА 11

Мы не можем назвать истинно верующими, и даже просто верующими, еретиков, сектантов, атеистов и иже с ними, так как фигура Посредника доступна им лишь на уровне философа либо какого-нибудь ересиарха, а стало быть, недоступна вообще.

Однако она недоступна и для истинно верующих. Недоступна напрямую. Лишь через существующие в мире великие религии.

Этой линии я стал придерживаться уже давно, задолго до того, как соприкоснулся с мыслями Шестого Пророка. Вот почему еще до недавнего времени я с непростительным пренебрежением относился к апокрифам. Сейчас, взглянув на христианство уже не просто глазами верующего человека и даже не ученого-богослова, а представителя совсем другой религии, я нашел для себя, что как раз апокрифы являются для меня самым ценным материалом и источником для размышлений. Далеко не случайно в прошлый раз я так рвался посетить Наг-Хаммади, чтобы собственными глазами увидеть то место, где были найдены «утерянные кодексы», как еще их принято называть в среде ученых-религиоведов. Как я ни пытался остаться на прежних позициях по отношению к ним, в тех вопросах, которые я пытался осветить сейчас, одни только канонические тексты не давали мне возможности по-настоящему углубиться в проблему. Они столько раз переделывались, дописывались, подгонялись под необходимые, как Учению, так и Церкви, Обществу стандарты, что порой поневоле приходилось относиться к ним критически. С апокрифами дело обстояло иначе: они отрицались, уничтожались, критиковались, опровергались, но по большей части так и дошли до нас в первозданном виде. Те из них, естественно, что дошли.

После горы Моше, по приезде в Шарм-эль-Шейх мы, как и планировали, расстались с Гражиной и Рамзесом, весьма довольные друг другом, и остались с Лилианной наедине. Для нас ничего теперь не существовало, кроме отдыха на море и нашей любви. Однако как я ни тщился, я не мог остановить свои мысли.

И Иисус сказал: «Когда станете двое одним, а внутреннее станет как внешнее, и внешнее как внутреннее, а высокое точно низкое! И если сделаете из мужчины и женщины единое, чтобы мужчина более не был мужчиной, а женщина – женщиной; (…) тогда войдете в царство».

Евангелие от Фомы, 27*

Симон Петр сказал им: "Мария, удались от нас, поскольку женщины не достойны жить". Иисус сказал: "Вот возьму ее с собой, чтобы сделать ее мужчиной, чтобы и она стала живым духом, подобным нам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, вступит в царствие небесное".

Евангелие от Фомы, 118**

____________

   *Перевод  М. К. Трофимовой

 **Перевод  М. К. Трофимовой

В канонических евангелиях эти слова Иисуса звучат по-другому. Многим исследователям казалось, что здесь они слишком резки, а там смягчены, но сейчас прочтя их, я нашел в них нечто совсем другое. Не этими ли логиями вдохновлялся Ведомый Влекущий, провозглашая свое непререкаемое и неопровержимое:  Плоть и Тело – не одно и  то  же.  Что же получается?  Ни для женщины, ни для мужчины царствие небесное недостижимо до тех пор, пока  они  не  избавятся  от   Плоти  и  не  обретут  Тело?   А   все   разговоры церковников на эту тему не более, как извращение слов Спасителя? Но тут же и противоречие самому себе: «чтобы и она стала живым духом, подобным нам, мужчинам», «всякая женщина, которая станет мужчиной, вступит в царство небесное».

Охотно признаюсь - я не слишком силен в христианской логике, древние греки, римляне куда понятнее мне и ближе. Однако сколько ни изощряйся в словоблудии, какими великими понятиями ни прикрывайся, пока Плоть есть Плоть, уподобление женщины мужчине может нести Обществу, Человеческой Цивилизации только одно: гибель, смерть.

Египетские ночи. Сразу оговорюсь, что это словосочетание не имеет никакого отношения к одноименному произведению Пушкина, но для меня эти несколько дней и ночей, проведенных с любимой женщиной, стали откровением. Я понял, что до этого я знал в лучшем случае только влюбленности, а о любви никакого, хоть сколько-нибудь верного, представления не имел. Но дело было не только в этом. Само понятие  «женщина»,  как  выяснилось,  было  прежде для меня тайной за семью печатями. Люди говорят в таких случаях: «теперь мне не страшно умереть»… Что следует дальше, не столь уж важно: объездил ли человек мир, открыл ли то, что мечтал, в науке. Однако со мной было все наоборот: с каждым откровением, с каждым месяцем новой жизни, с каждой минутой счастья отчаяние мое при мысли о смерти становилось все непереносимее.

Был ли я любим? Не знаю. Наверное, да, но в общепринятом смысле этого слова. Не скрою, в том воодушевлении, в котором я находился, мне хотелось бы большего. Но для этого мне нужно было открыться, рассказать Ане о себе истинном и о тех истинах, которые с недавнего времени открылись мне. Только в этом случае мы могли бы стать едины, но что после подобных откровений было бы делать мне дальше?

С тем мы и расстались в аэропорту. Я улетал первым.

Конечно, мы ни о чем другом не говорили, как только о наших чувствах.

Конечно, мы не просто мечтали, а даже всерьез договаривались о нашей следующей встрече.

И, в принципе-то, она одна, и я одинок, что нам препятствовало соединиться?

Однако я понимал, что этим мечтам не суждено воплотиться никогда. Судьба, обстоятельства? Все вместе и ничто по отдельности. Я давно уже жил взаймы у Бога, какие планы на будущее мог я позволить себе строить?

К сожалению, автор лишен возможности выложить роман полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада, которому принадлежат все права на все произведения писателя Николая Бредихина. http://epressario.com/ 

Оферта: любые разовые бумажные издания (с согласия автора).

     Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ФАНАТКА

Рассказ

1

-  Ого, мы опять вдвоем! – усмехнулась Алла, соседка Мальгина, взяв в руки меню. – Ну, с Диной всё ясно, в Минск на экскурсию укатила, а вот с Лилей что, опять в своём репертуаре? Странная вы всё-таки пара, Игорь Анатольевич, не обижайтесь, конечно, на мою бесцеремонность. Жена вам рога наставляет, с кем ни попадя, а вы прогуливаетесь по берегу озера, как ни в чём не бывало, местными красотами любуетесь. Интересно, у вас и дома такие отношения? Свободная любовь? Мораль: не женитесь на молодых. Как вас хоть так попасть угораздило? Вроде, на олигарха вы не похожи.

Мальгин не обиделся, а скорее удивился: уже третий день пошел их знакомства, но всё это время Примадонна, как он мысленно называл её, хоть и конфликтовала постоянно с персоналом, с соседями по столу держалась обособленно, даже высокомерно, а тут вдруг прорвало. Но отношения портить не хотелось, путёвка на две недели, зачем отдых отравлять? Его явно провоцируют, и надо взять себя в руки.

-  Лиля мне не жена, - спокойно, как мог, ответил он. – Я, вообще-то, холост. Точнее, разведён.

-  Вдвойне глупо, - пожала плечами Нартова. – Позволять так издеваться над собой любовнице!

-  И не любовница.

Алла задумалась ненадолго, потом сдалась, запросила подсказку:

-  Странно. Не жена, не любовница, кто же тогда?

-  Фанатка.

-  Фанатка?  - Прима оживилась. - Ну, Игорь Анатольевич, с вами не соскучишься. Как говорится, чем дальше в лес, тем больше сосен. Ладно, попробуем  разгадать загадку. На футболиста, хоккеиста вы не похожи, возраст не тот. Певец, актёр какой-нибудь сериальный?

-  Нет, просто писатель.

-  Ах, просто писатель. То есть, и не писатель вовсе. Кропаете что-нибудь в Интернете?

-  Нет, я уже три года, как профессионал, хоть и малоизвестный. Издаюсь в Канаде. Мои основные читатели – русскоязычная диаспора в самых разных странах мира. В России, действительно, всего лишь «кропатель-сетевик».

-  Понятно, - вздохнула соседка и сосредоточилась на еде. Затем, чтобы не дать угаснуть разговору, перевела его на другую тему: - Не устаю удивляться, какие здесь продукты свежие! Действительно, заповедник социализма. Хотя и на СССР не похоже: дороги прекрасные, чистота идеальная, преступность практически на нуле. А главное, люди: спокойные, доброжелательные. Чудеса, да и только! Один минус - живут бедно. Хотя, конечно, не было бы у нас, в России, нефти и газа, мы бы вообще погрязли в нищете.

Она снова какое-то время молчала, затем тряхнула головой. Чувствовалось, что работа мысли в ней ни на секунду не замирала.

- И всё-таки, никак в толк не возьму. Фанатка. Объяснили, называется! Нельзя ли поподробнее?

У Игоря не было никакого желания заниматься просветительством. Тем более что человеку со стороны совершенно невозможно было разобраться в его творческой кухне.

-  Вы настолько любопытны? – спросил он, в смутной надежде, что бессмысленный, пустой разговор, уже начинавший раздражать его, наконец, иссякнет. Но соседка явно не случайно снизошла до жалкого «сетевика», сидевшего рядом, чувствовалось, что скука совсем достала её.

-  Нет, просто я во всём люблю ясность.

-  А, понятно. Тогда объясняю. – «Ладно, потерпим ещё немного, ликбез так ликбез». - Практически у каждого из нас, «кропателей», «широко известных в узких кругах», есть тот же набор, что и у больших, даже великих, писателей: читательницы, которые иногда набредают на наши произведения и даже заинтересовываются ими. Поклонницы, которым нравится наше творчество, они читают, и даже перечитывают, порой по нескольку раз, всё, что нами написано. Ну и фанатки, те, что нас не читают, а почитывают. Им куда больше важен факт известности, значительности их кумира. Особенно грешат этим поэтессы. Чем-то или кем-то нужно ведь вдохновляться, чтобы свои вирши творить, вот они и выдумывают разные виртуальные романы, засыпают нас посланиями с такими, иногда, пикантными подробностями, что монитор от смущения краснеет. Я не знаю, по каким признакам Лиля меня выбрала, скорее всего, из-за фотографии двадцатилетней давности, где ещё что-то сохранилось  от моей прежней завлекательности. Слово за слово, решили мы с ней встретиться в реальности. Опрометчивый, конечно, поступок. Но она была на грани: муж-пьяница, двое детей, маленький городишко в сибирской глуши, в стихах такая тоска изливалась, что дрожь пробирала. Я купил две путевки сюда, на озеро Нарочь, но уже в Москве, при встрече на Белорусском вокзале, Лиля испытала шок, когда меня увидела. Совсем другим она меня себе представляла. Однако делать было нечего, не возвращаться же обратно, трудно даже представить себе, с каким трудом ей удалось вырваться. Я сразу всё понял и, чтобы разрядить ситуацию, уже в пути объяснил ей: то, что мы будем жить в одном номере, ровным счетом ничего не значит, она может строить свою личную жизнь по приезде в санаторий, как ей заблагорассудится. Ну а дальше… вы и сами видели: дорвалась девочка до удовольствий, слетела с катушек.

-  Ясно, - кивнула Нартова, вполне удовлетворённая столь пространным объяснением.

Мальгин стиснул зубы. От спокойствия его не осталось и следа. Ах, гордость проклятая! Не удержался! Понесло!

-  Ясно? А вы сами? Сплошная загадка, между прочим. Бизнес-леди! Хо-хо! С нами, простыми смертными, да за одним столом? Это как понимать?

Алла, ещё ничего не подозревая, кокетливо усмехнулась:

-  Не отнять, Игорь – вы догадливы! Предлагаете обмен: тайна на тайну? Что же вас, конкретно, во мне смущает?

Мальгин придирчиво оглядел свою собеседницу.

-  Всё. Одежда дорогая, брендовая, хоть и неброская. Кожа ухоженная. Косметика дорогущая. Парфюм – вообще, отдельная тема. О лечении тоже речь не идёт – ни одной процедуры не посетили. Какая уж тайна! Избитый сюжет!

Алла насторожилась, переменилась в лице. Глаза её сверкнули. Только сейчас до неё дошло, что собеседник давно уже не шутит, тем более, не имеет никакого желания заигрывать с ней.

-  Избитый? И в чём же? – холодно спросила она.

-  Мадам желает забеременеть. Я в точку попал?

Еда была забыта, маски сброшены, в лице Примы проглянула с трудом сдерживаемая ярость.

-  Ладно, допустим. Нельзя ли поподробнее?

-  А нужно ли? – в тон своей визави, так же холодно ответил Мальгин. – Я ведь просто «кропатель», Алла Дмитриевна, дорогая, вы не забыли? Не хотелось бы вас обижать. Как говорят в таких случаях: у каждого свои скелеты в шкафу. Зачем к чужому человеку, без крайней надобности, в душу лезть?

Нартова отложила вилку в сторону. Аппетит был безнадёжно испорчен. Ярость переросла в гнев, она уже не сдерживалась.

-  Вообще-то, я не привыкла, чтобы со мной так разговаривали.

-  Вообще-то, вы сами напросились. – У Игоря злость выветрилась, теперь он просто не знал, как ему выйти из создавшегося положения. Не хотелось оставаться без ужина, в номере у него даже чайника не было. Если только пересесть?

Он оглянулся вокруг в поисках освободившихся мест. Но никто не спешил их, почему-то, освобождать. Все пребывали в расслабленном, благодушном настроении после напряжённого «лечебного» дня. И всё-таки, пора было убираться отсюда.

-  Сидеть! – услышал он вдруг сдавленный властный голос, как будто приказывали собаке.

«Нет, переоценила ты себя, хозяюшка, слишком слаб поводок».

-  Ладно, - улыбнулся Игорь, как можно добродушнее, - пойду-ка я в свой номер, пожалуй. Там у меня чаёк свежий заварен, по телевизору передачу интересную обещали. Да и Лилечка, заинька моя, наверняка вернулась, заждалась меня.

Он встал, расшаркался, продолжая сиять лучезарной улыбкой:

-  Счастливо оставаться! Приятного аппетита! До завтра!

Игорь и сам не мог понять, с какой стати он вдруг поддался эмоциям. Конечно, дать щелчок по носу высокомерной барыне – святое дело, и тем не менее… Мог бы и сдержаться, ускользнуть от конфликта. Собственно, были два момента, которые его подвигли на обострение: то, что с Лилей так нелепо получилось, и то, что «кропателем» его обозвали. Но, собственно, ведь не отнимешь, и в том, и в другом случае – что есть, то есть. Лиля, конечно, ни в чём не виновата, удивила её реакция. Ну, не понравился человек, и не понравился, но ведь не урод же? Игорь никогда не пользовался феноменальным успехом у представительниц слабого пола, но, собственно, и без женщин никогда не бывал. А «писателя может обидеть каждый», мало что ли он в своей жизни пренебрежения, да презрения вынес?

Мальгин поднялся на второй этаж к своему номеру, так, на всякий случай, ожидая обнаружить на двери табличку «Не беспокоить», как они с Лилей и договаривались, но как ни странно, «фанатка» оказалась на месте, «дома».

Игорь постучал, а когда ему открыли, пробормотал смущённо:

-  Забежал на всякий случай, хотел ноутбук взять.

-  Да зачем тебе его брать, можешь в номере поработать, - зачастила в разговоре Лиля, тут же скрывшись в душе. – Меня в ресторан пригласили, я даже ужином, чтобы аппетит не перебивать, решила пожертвовать. Как у тебя дела?

-  Да вот, по глупости ухитрился сцепиться с Примадонной, - неохотно отозвался Игорь, - достала она меня всё-таки. Ты как, не будешь возражать, если я завтра попрошу обслугу куда-нибудь подальше от вас пересадить меня?

-  Нет, конечно, - рассмеялась Лиля, - меня от неё тоже уже тошнит.

Она вышла к Игорю и прошлась перед ним в новом платье.

-  Как тебе? Здесь, в Минске, купила. По-моему, идёт?

-  Тебе все идёт, - подластился Игорь. – Я, надеюсь, мы помирились?

Лиля сморщила носик.

-  Да мы и не ссорились. Просто судьба. Я такого мужика встретила, крышу сносит. Конечно, понимаю, здесь, на отдыхе, все они холостые, влюбленными прикидываются, но мне всё равно. Хоть немного счастья отхвачу, до конца жизни потом будет что вспомнить. Кстати, там женщина одна, тоже пенсионерка, меня приглашала к себе, у неё место за столом должно освободиться. На тебя запала, расспрашивала: кто да что? Могу сосватать. И с местом не надо просить, чтобы пересадили. Зовут Лизонькой, разговорчивая, весёлая, характер наидобрейший. Может, и тебе счастье боженька посылает?

Игорь пожал плечами:

- А что? Почему бы и нет?

Озеро было большим, как море, даже противоположного берега не было видно. Сосны вокруг на много километров. Соответственно, воздух. Совсем не то, что дома. Игорь покопался в памяти, пытаясь вспомнить, когда же он в последний раз в отпуске был. Почти четверть века назад. Ломать привычный график он не стал: до обеда процедуры, после обеда прогулки и бассейн, после ужина, опять прогулки, танцы и какой-нибудь фильм или сериал на закуску.

-  Ну и как Лилечка? Вернулась? Или у вас график? Уже через часок ваша зазноба появится? Ах да, я забыла, ваш возраст! Какие уж тут зазнобы!

Мальгин угрюмо промолчал. Он понимал, что «липучка» теперь от него не отстанет, пока не добьётся своего. Сопротивляться было бесполезно, разговор во всех случаях надо было доводить до конца.

Он встал со скамейки и не спеша пошел по асфальтированной дорожке вдоль озера, не сомневаясь, что Прима последует за ним.

-  Ладно, - вздохнула та. – Поговорим серьёзно. Я задела вашу профессиональную гордость, приношу свои извинения. Так что, продолжим? Только, ради бога, обойдёмся без лишних словоизлияний. Вернёмся к той точке, в которую вы так удачно попали. Как догадались?

Игорь вздохнул, но выхода не было, как говорить совершенно незнакомому человеку в лицо столь малоприятные вещи.

-  Я же сказал: избитый сюжет. Не вы первая, не вы последняя. По молодости я много путешествовал и сталкивался с подобными вещами постоянно: кто-то из женщин приезжал душу с другими «мужчинками» отвести, свой надоел смертельно, а то и вообще давно сошел с дистанции – моя Лилечка как раз тому ярчайший пример, другие – с девственностью расстаться, третьи, как вы – забеременеть.

-  И что, помогали, по мере сил и возможностей? – язвительно уточнила Нартова.

-  Да как сказать, - усмехнулся Мальгин горячности всё ещё Примадонны, - это только со стороны кажется, что все мужики сволочи, самцы и козлы, а на самом деле… Ну, кому, к примеру, нужна дорвавшаяся до свободы подстилка? Нет, желающие, конечно, найдутся, но порядочный мужчина даже не взглянет, мимо пройдет – зачем грязь собирать? Девственность… Как сказал один мой приятель: работа трубочиста – не каждому по нутру. Да ещё грех на душу брать! Не говоря уже о том, что коли крепость неприступной столь долго была, то там цемент, гранит, то есть, удовольствия ноль, а намучаешься так, что легче даже не вагон, а целый состав разгрузить. А уж ребенок на стороне – совсем идиотом надо быть, чтобы на такое решиться. И ответственность большая, да и в «открытый космос» без «скафандра» придётся выходить, а это весьма чревато: СПИД, гепатиты разные. Конечно, среди нашего брата, мужчин, полно людей всеядных, безалаберных, но с ними-то как раз и не интересно. Я как-то на теплоходе «девушку» встретил, которая пятый год ездила в поисках, кому бы самое дорогое, что у неё есть, подарить, и ребёночка родить, да не тут-то было.

Игорь посерьёзнел.

-  Ладно, вы просили «без лишних словоизлияний». Что тут можно сказать? Вам ведь под сорок, Алла Дмитриевна? Не поздно ли спохватились? Понимаю, так жизнь сложилась. Наверняка из провинции, приехали Москву покорять, шли на всё, чтобы сначала карьеру сделать, затем денежек подзаработать. Фирма… да там не фирма наверняка, холдинг какой-нибудь, хватка у вас бульдожья, на мелочи вы, как я понимаю, не размениваетесь. В один прекрасный момент задумались: дальше что? Надо семью создавать. Подобрали мужичка, небогатого, но серьёзного, рабочую лошадку, договор брачный так составили, что в случае развода остался бы мил дружочек практически ни с чем. И всё бы хорошо, а ребеночка нет, как нет. На второй год забеспокоились: кто виноват? Все врачи в один голос принялись уверять: не беда, подлечим, поможем, в крайнем случае – передовые технологии подключим, всё-таки XXI век на дворе. Продували, промывали, ничего не помогло, а передовых технологий не хотелось. Выяснилось, что дело не в вас, муженёк с дефектом оказался. Пришла мысль нагулять ребёнка на стороне. Но с кем? Сами беспородная, а империю-то свою на крутые мозги нужно оставить. Потом уж на всё были согласны, да ни с кем всё равно не получалось. Мистика! Как заколдовал кто-то. Уж на этот раз в самую глушь забрались, но трёх дней хватило, чтобы понять: нет здесь Его, а с кем попало, нечего и пытаться, было уже. Как, слушать не надоело? Целый роман ведь вам рассказал. Так что, квиты? По нулям? Без обид?

Алла кивнула:

-  Да, надоело. Пора по номерам расходиться.

Мальгин проворчал с облегчением.

-  Ну вот, даже здесь мои романы никому не нужны.

2

Много ли человеку нужно для счастья? Всего лишь другой человек. И чтобы было с ним легко и комфортно. И говорить, говорить без устали, вкладывая в каждое слово особый, лишь двоим понятный, тайный смысл. Никаких обязательств, ни перед самим собой, ни друг перед другом, просто немножечко, как у Лили, счастья на двоих. Ну и, конечно, надежда, крохотная, как без неё? Что кто-то вдруг согласится разделить с ним его нелегкую долю. Жена писателя – это сейчас почти как жена декабриста. Никаких плюсов, одни минусы. Но такое вряд ли возможно. Кому нужен старый, больной человек? Да ещё одержимый к тому же.

Вот только зачем в такие дебри забираться? Что там было намечено? Отдохнуть в кои веки, переключиться ненадолго. Да и подлечиться, хоть и плохонький, санаторий всё-таки. Можно считать, что программа полностью выполнена.

Что ещё? Творческий кризис? Нет его. Просто движение немного замедлилось. Три года, распрощавшись со всеми видами работ и подработок, Мальгин как на крыльях летел. Что, пороху не хватило? Или возраст начинает сказываться? Эх, если бы знать! А пока немножечко счастья, того самого - на двоих. Старт, во всяком случае, начался бешеный. Спасибо тебе, Боженька, что не забываешь меня!

3

-  Привет, как дела? Ходила к врачу?

-  Ходила, но не знаю, будет ли толк? Пока кашель не проходит. Лекарства новые выписали, продиктовать?

- Да, записываю. Сама не покупай, я посмотрю вкладыши и, если есть смысл, куплю здесь, настоящие, не подделку. Работу так и не нашла?

-  Да нет, откуда.

-  Вот чудеса! Даже уборщицы никому не нужны! И что делать собираешься?

-  Подожду пока. Скорее всего, ремонт в магазине закончится, вернусь на прежнее место.

-  Как там, у меня, всё в порядке. Забегаешь, цветы поливаешь?

-  Да, и ещё пыль гоняю. Ты-то как?

- Кошмар! Лечение никудышное, главврач – старуха, терапевт старой формации, в кардиологии, соответственно, ни уха ни рыла не смыслит. Так, процедур набрал, хожу потихоньку. Бассейн каждый день, сосновым воздухом дышу. Соскучился очень.

-  Я тоже. Жду не дождусь.

-  Наконец-то! Привет, Олежек! Никак не могу запомнить, в какую сторону восемь часов разницы между нашими поясами переводить? Что скажешь? Какие новости?

-  Ну, по девятой книге верстка практически завершена. На днях получишь для правки. Шёл разговор о новом контракте. Боюсь, переметнуться не удастся, Алекс уже напоминал два раза. Что будем делать? Немцам опять откажем?

-  Трудно сказать. Шило на мыло менять... Что нам даст перевод на немецкий? Практически, ничего. А тут мы уже три года сотрудничаем. Притерлись друг к другу. Хотя, конечно, маркетинг у них совсем на нуле, и с раскруткой они явно не спешат. Ну а как там наш Мишель?

-  Нормально. В садике сейчас, фотографии последние ты ведь получил? Кстати, готовы результаты последнего УЗИ, внучка, па, поздравляю.

-  Да, и ты такую новость берёг напоследок? До инфаркта старика своего можешь довести. А Полина где?

-  В Универе, где ж ей быть? Грызёт науку.

-  Хорошо, завтра в другое, более удобное время, свяжусь.

-  Ну и техника у вас! Ноутбук совсем допотопный. Что, сынок папульке не может планшет хотя бы простенький подарить? – с иронией поинтересовалась Алла. – Смотрю, и Wi-Fi нет в номере, приходится в холл спускаться.

Мальгин с досадой поморщился, затем повернулся к Нартовой и выключился из сети.

-  Что делать, Wi-Fi здесь только в люксах. Сами же сказали: страна бедная.

-  И смартфона нет. Подружке, смотрю, телефонировали с мобильного.

Игорь рассмеялся:

-  Ну, подруга моя ещё круче меня будет, какой там смартфон, даже мобильник не признает, на домашний телефон звонить приходится.

-  Сколько же ей лет, интересно? Двести?

Мальгин кивнул:

-  Ну как мне, приблизительно.

-  Ясно, - Нартова скучающе огляделась по сторонам. -  А мне вот в номере сидеть надоело. Решила немножко прогуляться.

Игорь усмехнулся.

-  Я, смотрю, у вас тоже «душа болит о производстве», работа покоя не даёт?

Алла кивнула:

-  Ничего не поделаешь, бизнес есть бизнес. На любом отдыхе хотя бы час нужно отрывать от «потехи», иначе можно, вернувшись, даже разбитого корыта не застать. Кстати, я тут в Минск собралась прокатиться, на машине. Могу прихватить за компанию. Нет желания?

-  Нет, - поспешил Игорь отказаться. – Ни желания, ни настроения.

- Заметно. Что-то, как я вижу, вы не веселы сегодня, вещий Игорь? Не удалось отмстить «неразумным хазарам»?

Мальгин вздохнул:

-  Да нет, устал просто. Бассейн, процедуры. Ничего, дома, в России, отдохну.

Нартова расхохоталась.

-  Понятно. Вот вы мне в прошлый раз целый роман рассказали, а хотите, я вам сегодня совсем маленькую историйку поведаю. Тоже – сюжет, затёртый до дыр. Копал, копал тут один «кропатель», да такую бабёнку нарыл – с какой стороны ни посмотри, загляденье просто. Пару дней зажигал с ней так, что сосны вокруг тряслись, а потом вдруг пропала любимая, даже не попрощалась перед отъездом. Такие они женщины сейчас, на редкость коварные существа. Сердце разбила старичку-сетевичку, и отчалила непонятно куда.

Игорь помрачнел.

-  Ясно. А я-то всю голову сломал. Ваша работа?

Алла захлопала невинно глазками:

-  Да куда уж мне!

Переход был слишком неожиданным, Игорь смешался, замолчал надолго, переваривая неожиданную информацию.

- Круто, очень круто, - пробормотал он, наконец. – И подло. Ладно, пусть будет по-вашему. Извинения нужны? Пожалуйста, приношу. У меня не было желания в прошлый раз вас оскорбить, я просто отвечал на ваши вопросы.

Нартова наморщила лоб, затем хмыкнула.

-  Как это вы… Сразу на попятный. Я думала – ещё копья поломаем, гадостей друг другу наговорим, а вы моментально сдались. Неинтересно даже.

Мальгин пожал плечами:

-  Что поделаешь, надо уметь проигрывать. В последнее время всё чаще приходится себе эту фразу повторять.

Алла смутилась.

-  Да, собственно, впору мне извиняться. Погорячилась я, пожалуй. Действительно, работа моя. Нашла я вашей бабульке санаторий не в пример нашей обители – в нём номер одноместный, лечение, условия совсем другие, она и уехала. Просто мне обидно стало: разговаривали мы, разговаривали, а вы так легко переметнулись, мной пренебрегли. И ладно бы молодуха какая-нибудь, а то, как и подруга ваша, с которой вы только что говорили - пенсионерка! Что-то во мне не так? Секрет не откроете? Только честно, правду-матку, как в прошлый раз. Или, может, вы – геронтофил?

Мальгин поразмышлял некоторое время, затем вздохнул:

- Пусть будет по-вашему, но только одно условие: женщин моих вы больше не трогаете.  Пенсионерки они, или пионерки. Я ведь тоже человек, зачем портить мне отдых?

-  Нет проблем, - согласилась Нартова. – Итак, я вся внимание.

Игорь пожал плечами:

-  Романа на сей раз не получится. Как и у вас - даже на рассказ сюжет не вытягивает. Тряпки, обувь вашу только женщины здесь готовы в лупу рассматривать. Для мужиков вы на вид – всего лишь офисная мымра, а в постели наверняка бревно. Какой резон с вами заморачиваться, спрашивается? Вот Лизонька моя, хоть и в самом деле «на заслуженном отдыхе» – конфетка была. Толстушка, хохотушка, а уж до дела дойдет – неугасимый огонь. Чего ещё, спрашивается, нашему брату надо? Я ответил на ваш вопрос?

Алла кивнула:

-  В принципе, да, но кое-что с прошлого раза осталось. Тяжело тогда слушать было: столько я врачей, специалистов разных обошла, под каких только мужиков не подстилалась, а тут какой-то сморчок-старичок в пять минут все мои загадки решил. И что мне делать теперь? Согласиться на какого-нибудь суррогатного малыша-крепыша, а то и двоих или троих, как моя знаменитая тезка? Или и дальше искать?

Мальгин вздохнул.

-  Сложный вопрос. Одно из моих образований – медицинское, так что хочу сразу предупредить: в вашем возрасте первый раз рожать – чистейшей воды безумие. Хотите конкретнее? Начинаю загибать пальцы. Мертворожденный ребенок – раз; сами запросто можете коньки отбросить – два; во всех случаях бесследно для здоровья такой фокус не пройдёт - три. Какие именно осложнения возможны, перечислять не стану, пусть сюрприз будет, так интереснее. Насчет других вариантов… Суррогат – он и есть суррогат, особенно не советую брать ребенка из детдома. Там чудес точно не бывает. Генетика – наука точная. Передовые технологии? Та же лотерея. Выход один – влюбиться, да так, чтобы башню снесло, и родить от любимого человека. Бог всё устроит. Главное, что вы должны знать – молодая девчонка может «понести» от любого мужчины, а у зрелой женщины зачатие не там, внизу, происходит, а здесь, - Мальгин постучал себя пальцем по лбу, - в голове. Поймёте, всё у вас как по волшебству сложится, не поймёте: и бизнес, и, как минимум, здоровье навсегда можете потерять. Но есть и другие проблемы. Сейчас вы хищница, с трудом, но держите империю свою в руках, ребёнок вас расслабит. Да и одно воспитание не поможет. Нужна порода. Вот как у кошек, собак. Хотите хищника? А есть уверенность, что собственный сын вам потом глотку не перегрызёт? Не хищника? А воспитание его кому доверите? И понравится ли потом ему его мать? Со всех сторон конфликт. Вы с других пример не берите: не получится у кого-то актерской или певческой династии – не трагедия, а вот у вас… один неверный шаг, и все ваши усилия, страхи, жертвы на алтарь Молоха, всё коту под хвост улетит.

Нартова покусала губы в задумчивости:

-  Что-то уж больно мрачная картинка получается. Да и общие слова одни, нужны подробности. Как вы смотрите на то, чтобы нам помочь друг другу? Вы мне морально, я вам материально. Можете ко мне переселиться, не хотите - в соседнем, правительственном, санатории, куда вы на танцы ходите,  для вас отдельный номер сниму. Можно и поближе к Минску, в какие-нибудь «Криницы» переехать. Там тоже и условия проживания, и лечение гораздо лучше, что, как я понимаю, для вас отнюдь не безразлично. Докучать особо не стану, развлекайтесь, как и с кем угодно, просто скука здесь смертная, не помешал бы задушевный разговор.

Мальгин ухмыльнулся:

-  Да мы с Лилькой давно помирились. Работаем по графику, как вы в прошлый раз советовали. Кстати, она мне Лизоньку и сосватала. Так что люкс не нужен, да и рановато вы сдались, тут обновление чуть не каждый день происходит, приезжают, уезжают люди, найдётся ваш принц, куда он денется? Ну а если всерьёз, ничего нового я вам не скажу: хоть до дыр простыни под собой изотрите, ничего не получится, для начала вам нужно сердце расковать и «башню» перезагрузить.

-  Сложный процесс, - покачала головой Алла. – Тем более что это, опять же, всего только слова. Хотелось бы больше конкретности. Вот вы сами, к примеру. У вас ведь проблем ничуть не меньше, чем у меня. Ищете человека по сердцу, а простой вещи не понимаете, семья без денег – не семья. Не пора ли перестать дурью маяться: устроиться куда-нибудь на работу, забросить свою писанину? Что, с трудоустройством проблемы? Могу помочь, мозги, надеюсь, не засорились ещё? Появятся деньги, появится и пара для совместной жизни. Хоть напоследок в счастье и любви поживёте. Что, я не права? Я  вот тут с вашей легкой руки в Интернете немного покопалась. Даже пару-троечку ваших вещиц сподобилась почитать, но поразила меня одна фраза, которую вы откопали у Тургенева: «Ничего не может быть легче, как влюбить в себя какую угодно женщину: стоит только повторять ей десять дней сряду, что у неё в устах рай, а в очах блаженство и что остальные женщины перед ней пустые тряпки, и на одиннадцатый день она сама скажет, что у ней в устах рай и в очах блаженство, и полюбит вас». Вот слышала такое выражение: «тургеневская девушка» и предполагала в ней какой-то необычайный идеал, а здесь столкнулась вдруг с «тургеневской женщиной», и уважение к Ивану Сергеевичу у меня как ветром сдуло. Думать о нас так, как будто мы последние дуры? Это каким же идиотом надо быть? Классик, называется.

Мальгин с трудом удержался от зевка.

- Вот видите, как хорошо вы и в литературе, и в жизни разбираетесь? Главное – начать. Так что я вам совершенно не нужен, и без меня решите все свои проблемы. Удачи вам!

4

Лиля была вымотана бурной ночью, ей нестерпимо хотелось спать, и вместе с тем оставить без внимания поступок Игоря она никак не могла.

-  Не понимаю. И что, ты так легко сдался? Уезжаешь на неделю раньше срока, и из-за кого? Какой-то жалкой бабёнки, страшной, старой, закомплексованной. Ну там, в Москве, у себя на фирме, я понимаю, она, может быть, и королева, но здесь никто: и звать никак, и родом ниоткуда. По ней вообще психиатричка плачет - такие тараканищи в голове.

Мальгин вовсе не расположен был к обстоятельному разговору: времени было в обрез, да и настроение не подходящее.

-  Лилёк, тут тема долгая, мы лучше спишемся. Просто я открыл здесь для себя много нового, пришла пора пересмотреть свою жизнь. А человек этот мне сильно мешает, отвлекает от важных мыслей. Пора подписывать новый договор с издательством, а я в полном раздрае.

Игорь мельком взглянул на Лилю и обнаружил, что та давно заснула под его «колыбельные рассуждения». Однако, даже выйдя из номера и плетясь к автобусной остановке, он никак не мог остановиться в своих размышлениях. Кто он сейчас? Трус? Или наоборот, человек, чудом избежавший смертельной опасности?

Мальгин до сих пор не мог понять, как так получилось, что он проснулся с Примадонной в одной постели? И эта дурацкая записка, которую он ей оставил: «Дело чести» Генрих Манн». Господи, кто сейчас знает, помнит такого писателя? И почему его, Игоря, столь поразил в своё время выход, который герой рассказа нашёл, не желая расставаться с жизнью на нелепой дуэли? Просто собрал вещи и уехал рано утром в другой город. Как и он сейчас, сбежал.

5

Презентация закончилась, пора было ехать домой. Игорь вздохнул с облегчением. Рука совсем затекла, сколько же он дал сегодня автографов? Дела шли прекрасно и у всех его коллег. А ведь ещё год назад их команда была никому не известна.

-  Игорь Анатольевич, вы уже уходите? – раздался вдруг сзади голос.

Мальгин машинально потянулся было за авторучкой, но тут же убрал её обратно. Примадонна! Ну как же, давненько не виделись. Игорь вспомнил унылый берег озера Нарочь, санаторий, в котором он так неудачно поселился.

-  Да, - кивнул он, - пора. Надо спешить на электричку. Как ваши дела, Алла Дмитриевна? Всё нормально?

Алла усмехнулась.

- Вполне. Что у меня может случиться? А вы, как я погляжу, процветаете?

- Я бы не сказал, - вздохнул Игорь. – Но, кажется, что-то начало получаться. Сложился дружный, сплочённый коллектив. Нас читают и довольно активно. Ну а в сути, я всё тот же «кропатель-сетевик».

-  Скромничаете, Игорь Анатольевич. Даже я наслышана о ваших подвигах. Кстати, я как раз еду в вашу сторону, могу подбросить.

По прошлому опыту Мальгин понимал, что «липучка» от него не отстанет, хоть и два с лишним года прошло с их встречи, но эпизод был яркий, прочно в памяти отпечатался. И лучше всего было не отбрыкиваться, а сделать хорошую мину при плохой игре.

-  Повезло мне, ничего не скажешь. Конечно, Алла Дмитриевна, буду очень признателен. Ребята что-то меня потеряли. Сюда привезли, а обратно - забыли.

Они вышли из помещения «Библио-Глобуса», самого большого из книжных магазинов Москвы, дошли до парковки. «Опель-Астра», куда, интересно, делся «Land Rover»?

-  Джип продала, - усмехнулась, читая его мысли Прима, - в моём новом положении надо быть скромнее.

-  Что, разорились, - без тени насмешки, исключительно из вежливости, поинтересовался Мальгин.

- Сейчас покажу, - проговорила Алла всё с той же загадочной усмешкой на лице.

Она открыла заднюю дверцу, и Игорь увидел там очаровательного карапуза в автосиденье. Рядом сидела няня, пожилая женщина с безразличным выражением на лице.

Игорь сел впереди, пристегнулся.

-  Едем на дачу, на выходные. Долго выбирала, но лучше вашей Коломны так ничего и не нашла. На берегу Оки, меньше, чем в километре от вашего дома. Как вам, кстати, мой сюрприз?

-  Прекрасный мальчонка! – Игорю даже не надо было притворяться. – Не дёрганный, любознательный, и уже чувствуется воспитание. Чужого дядю не испугался, и в то же время не навязывает внимание. А у вас, смотрю, появилось время для личной жизни. Выходные, дача, раньше такое и представить себе было трудно.

-  Следую твоим советам. Работать продолжаю, хотя прежний бизнес продала, как только почувствовала, что беременна. Но и батрачить ни на кого не захотела, моё кредо. Сейчас совсем в другой сфере заправляю. Много занимаюсь инвестициями, ну а в основном переключилась на медицинское оборудование.

- Как муж?

- Объелся груш. Ты прости, Игорёк, как же ты дитятко своё не узнал? Вроде как голос крови, сердечко должно было ёкнуть? Знаешь, я долго ждала нашей встречи. Сразу оговорюсь, никаких претензий к тебе, только миллион благодарностей. Конечно, сначала я была просто ошеломлена. Никак не ожидала, что в своём возрасте ты ещё вообще на такие вещи способен, ну а чтобы вот так сразу, с одного выстрела, да такого очаровашку замесить. Тут только чудо, по-другому никак не объяснишь.

Игорь молчал, только молил внутри: «Чушь какая-то! Господи, сделай, чтобы это была шутка!»

Снова прочитаны мысли. Его, как видно, понимали теперь без слов.

-  Нет, не шутка. Не надейся.

Игорь устал после презентации, переговоров с оптовиками. В электричке он непременно сел бы сейчас к окошку и вволю подремал. Скоростные поезда он не мог себе позволить. Ездил на прежних, тихоходных, чтобы деньги со своим ветеранским билетом не платить. А тут вот попал в клетку. Какие-то объяснения, выяснения отношений, когда это было?

-  Ладно, давай по делу, - Нартова поняла его состояние, и решила не терять даром времени.

Мальгин оглянулся на няню в последней надежде, что не станет же  Примадонна объясняться при чужом человеке. Но чтение мыслей продолжалось.

-  Ничего страшного, Вера Алексеевна нам не помешает. Я достаточно хорошо ей плачу. Просто я в последнее время потеряла тебя из виду. Ну, знаешь, когда-то в моём распоряжении была целая служба безопасности, сейчас всё гораздо скромнее. Но, как я думаю, ты по-прежнему одинок, поскольку никаких гонораров до сих пор не получаешь, а подрабатывать в твоём положении сейчас, когда приходится выстреливать книгу за книгой, было бы смерти подобно. Я имею в виду, творческой смерти.

Да, первый сюрприз. Долго человек готовился, было время. Продумал каждый ход, слово, ну а вот он застигнут врасплох. Что ж, экзекуция, так экзекуция.

-  Понятно, - пробормотал Мальгин, - твоя работа? Подло, очень подло.

-  Кто бы говорил, - мрачно усмехнулась Прима. – Ты знаешь, у меня не было бы к тебе никаких претензий, правда, я бы тебе всё простила, если бы не одна маленькая деталь: твоя записка. «Дело чести» Генрих Манн». Дело чести с твоей стороны сейчас сделать так, чтобы у твоего сына был отец, его отец. И ему наплевать на то, что между нами огромная разница в возрасте, на все твои принципы, на какие-то мифические обязательства перед Богом. Ещё ему очень сестрёнка не помешала бы. А что ты мне написал? О каком-то слизняке, который испугался дуэли, чтобы свою шкуру уберечь? Ну вот уехал бы ты сам, как все порядочные люди: попрощался, в щёчку поцеловал. Или вообще, просто уехал, без всяких записок. Ты на что рассчитывал? Что я прощу тебе это унижение? Да я с первых же дней стала выстраивать планы мести. Какое твоё самое слабое место, ахиллесова пята? Тут и искать не надо, ты весь как на ладошке. Творчество. Вот я и решила по нему ударить. Да так, что ни к чему придраться нельзя было, внешне всё выглядело, как верх благородства.

Мальгин лениво оглядывался по сторонам. Пробки, проклятые пробки. Пятница вечер, лучшего времени для поездки за город не придумаешь.

ФАНАТКА-2

Рассказ

-  Пробки, да пробки! Я, конечно, завтра с утра пораньше предпочла бы выехать, - кивнула Нартова. Мальгин уже не удивлялся эффекту телепатии, как-то само собой установившемуся между ними. Интересно, надолго ли? Не дай бог – навсегда. – Но хотелось посмотреть, как ты хвост распускать будешь. Потешить своё самолюбие. Уж прости. Сама я тебя до сих пор толком не читала, но заказала твои книги в Канаде, даже наняла специалиста, поскольку простой читатель в таких вопросах не может быть арбитром. Надо сказать, что тот очень удивился, что с таким солидным багажом и сложившимся профессионализмом ты до сих пор никому не известен в России. Как он сказал: «Не классик, конечно, но, несомненно, «профи». Что оставалось дальше мне, не одну собаку съевшую в бизнесе? Тем более что у тебя же самого я вычитала рецепт:

«Творчество - такой же бизнес, как и все остальные. Пока вы кропаете (ваяете, малюете) что-нибудь для себя, это ваше личное дело, но если вы хотите вынести свою рукопись (скульптуру, картину) на суд читателей (ценителей, знатоков), то она становится обыкновенным товаром. И уж тогда не зевайте - пусть люди смеются над вами, наживаются на вас - сколько угодно, только не дайте им себя обмануть».

Какие ещё были проблемы? Найти идущее ко дну издательство, заинтересованное в новом, крепком авторе? Нашла без труда, с помощью того же консультанта. Не стала заниматься благотворительностью, спонсорством, предпочла инвестирование, весь риск пообещав взять на себя. Так и появился писатель Игорь Мальгин. Что называется, ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Или, если цитировать классиков: «Сбылась мечта идиота». Ну и как наш идиот, счастлив?

-  Вполне, - спокойно ответил Игорь.

«Господи, - подумал он, - а ведь права была Лилька, действительно, «бабёшка»-то наша явно не в себе. Не тараканы даже в голове, а настоящие тараканищи. И что мне остаётся? Только изображать из себя совершенно раздавленного, убитого горем, человека?»

- Да, страшна женщина в мести. Подло, на редкость подло. И что теперь? Мы по нулям или и дальше мстить собираешься?

- Собираюсь, - кивнула Алла, - всё начатое надо доводить до конца, так меня жизнь приучила. Вываляю в дёгте с головы до ног. И смерть не спасёт. Права ты сдуру сразу на десять лет продал. Так что считай теперь,  издательство тебя похоронило. Больше ни одной странички твоей не издадут. Все книги, которые ещё не распроданы, выкуплю и уничтожу. А знаешь, что такое негласный «межиздательский чёрный список»? В курсе, конечно, ты ведь, действительно, «профи» у нас. Так вот, ты внесён туда на веки вечные. Может, на Канаду надеешься? И там я тебя достану, акции выкуплю. Дошло, наконец? А теперь пошёл вон из машины! Сам в свою вонючую берлогу как-нибудь доберёшься.

6

Поспать в электричке Мальгину так и не удалось. Трудно было поверить в такой вариант развития событий, но можно было и к гадалке не ходить: всё сбудется так, как ему и предсказывали. Был такой писатель Игорь Мальгин и не стало его. Выдавят с позором не только из Союза писателей, но даже с ведущих литературных сайтов. Действительно, страшна женщина в мести. Пусть даже повод к ней не стоит выеденного яйца. И нет у Примы в голове никаких тараканов, один холодный, убийственный расчёт. В данном случае он сам – клиника, а она – норма. Просто человек опустился до пещерного уровня, как и многие другие сейчас вокруг. Все дела люди привыкают, да привыкли уже, решать дубиной. Причём уродина эта, как ни странно, любит его. Но по-своему, по-пещерному. Игорь с содроганием вспомнил их «ночь любви» в санатории. Не просто бревно, вообще ноль.

Больше всего было жаль, конечно, мальчишку. Он-то в чём виноват? Но отравит заботливая мамаша ему не только детство - потухнут быстро смышлёные глазки - а всю жизнь. Такие дети вырастают обычно покорными, инфантильными, и либо холостяками навсегда так и остаются, либо сразу попадают первой встречной под каблук. Но и это не всё, жизнь семейная, если состоится, быстро превратится в ад. Как в том анекдоте: тёща – это всего лишь комедия, вот свекровь – трагедия.

Ладно, раз так сложилось, что он может сделать? А ничего. Просил же он Боженьку подарить ему возможность пожить год-два на старости лет примитивной, растительной жизнью? Будем считать, что смилостивился Боженька.

Наутро Игорь понял: нельзя сдаваться. Мальчонку нужно спасать. Что дадут ему год-два растительной жизни? А пацан не должен страдать. Мальгин сам вырос безотцовщиной, но чудом спас себя, вывернулся, и сыновей своих уберёг от этого комплекса. Снохи, дети, внуки, все на редкость дружно живут.

Номера телефона у него не было, но тот район, который Алла назвала, он знал досконально. Что оставалось? Доехать на трамвае, спросить конкретное расположение участка у председателя. Через пару часов, подтянутый, свежевыбритый, он уже стоял у ворот двухэтажного особняка с высоким забором.

Удивилась, не удивилась? Не ожидала, конечно, но виду не подала. Что-то хотела сказать презрительное, насмешливое, но Мальгин упреждающе выставил вперёд ладонь.

-  Стоп! Может, перезагрузим наши отношения? И начнём выстраивать их заново, по-человечески? Жениться? А что, я не против. Сестрёнку замесить? Ну, если Боженька подсобит, почему бы и нет? Встретишь человека помоложе, по сердцу, разведёмся, как-нибудь переживу. Главное, что дети одни не останутся. Ну а если дело нормально пойдёт, слетаем через год-два в Канаду, познакомим наших ребятишек с их братиками и сестрёнками в Торонто и Монреале. Выделять я никого не буду, права на мои книги будут принадлежать всем в равных долях.

Алла всё-таки не удержалась от усмешки.

-  Что, испугался? Ладно, не трясись, живи, как жил, отпускаю. Зачем тебя насильно впрягать? Главное, что пришёл, извинился. А повинную голову меч не сечёт. Ну а пока будь, как дома. Сколько же можно пахать без продыха? Я до сих пор в себя от счастья не могу прийти, что можно вот так отдохнуть с ребёнком, на пляж пойти искупаться, нормальным, не московским, воздухом подышать. Там, у себя, в провинции, зубрила до посинения, чтобы на золотую медаль выйти, потом, в институте, параллельно сразу устроилась бухгалтером в одну фирму, ещё - шила платья модницам, вроде неплохо получалось, так что родители за мою учёбу ни копейки не платили, всё одна, вот этими ручонками да мозгами.

Игорь и сам был рад возможности хоть немного расслабиться. Особнячок был что надо, даже мебель вся шведская, известной фирмы. Сын потихоньку привыкал к отцу. Ночь посвятили «строганию сестрёнки». Идиллия!

Перед тем, как уезжать, Алла выдала Мальгину резюме:

-  Я вполне серьёзно насчёт обнуления. Злость прошла. Ну а если и в самом деле надумал, свадьба в Москве, скромненько, без размаха, но совсем обойтись без неё нельзя, коллеги не поймут, да и мне самой хотелось бы в белом платьице покрасоваться. В будни будем жить врозь, пока ты свои литературные дела не закончишь. В выходные семья должна быть в полном сборе. Праздники, отпуска, турпоездки, нужно детям мир показать, да и сама я нигде не была ещё. Я понимаю – одичала я, да и характер у меня не сахар, но буду стараться, ты только в душе не таи, режь, как обычно, правду-матку. Скайп, телефон ежедневно. И ещё - постарайся чаще бывать здесь, тут тебе все условия для работы, да и мне спокойнее.

Дома, придя в себя, Мальгин приуныл. Он и предположить не мог, что так тяжело ему будет обязанности раба домашнего исполнять. И будет ли птичка дальше петь, уже в клетке? Ночь особенно выбила его из колеи. Не просто нелюбимая женщина рядом, а настоящая жаба. Одна его знакомая так прямо про свою семейную жизнь и говорила: «вроде живём душа в душу, а как спать ложиться, будто серпом по одному месту».

Стерпится-слюбится… Зачем обманывать себя? И не стерпится и не слюбится. Никогда. Скрыть такое невозможно. Что дальше? Ревность, злость, жизнь в ошейнике, на поводке. Зачем ему это? Конечно, порыв благородный насчёт сына, но не слишком ли тяжёлую ношу он собирается на себя взвалить?

«Дело чести»… Господи, полвека он по краю пропасти ходил: и телефон постоянно прослушивался, и за границу ни-ни, привод за приводом в компетентные органы, Мордовия с её лагерями так просто обрыдалась по нему. Но балансировал как-то, уходил от беды. И что же? Один только раз гордость взыграла, а загубила дело всей его жизни?

А может, правда, теперь в сторожа или дворники податься? Появятся денежки дополнительно к пенсии, устроится худо-бедно личная жизнь? Или опять дело чести? Ничего ведь не осталось больше, кроме неё, за душой. Разве что та девчонка, которая захаживает иногда к нему, в глазки заглядывает?

Игорь открыл злополучный сайт и скривился, как от зубной боли. «Эва», сколько раз уже он подступался к этому замыслу, и с побитым видом, как шелудивый пёс, прочь отползал? Ну кто сейчас станет читать «роман в письмах»? «Убитый» жанр. Да и потом, Бальзак ещё куда ни шло, а вот любовь всей его жизни, польскую аристократку Эвелину Ганскую, кто-нибудь знает, помнит сейчас?

Студентку филологического факультета МГУ посылают на год по обмену во Францию, аж в саму Сорбонну. Она на седьмом небе от счастья, так хочется им поделиться, но с кем? Конечно, с любимым, пусть практически никому не известным «кропателем-сетевиком». Так появляется Эва (ник). Кстати, у Ганской тоже вначале был ник – Чужестранка.

Разумеется, никто такую вещь никогда не издаст и даже на литературном портале читать не станет. Но… «Год-два растительной жизни…». Боженька, спасибо тебе!

* * *

Париж, 19 ноября 2014 года.

Я долго думала, повторить ли мне первую попытку. Не скрою, было очень обидно, что она закончилась неудачей. Мой восторг, признания – всё оказалось безжалостно перечёркнуто предельно вежливым, быстрым и точным ответом, который, однако, не оставлял никаких надежд на продолжение нашей переписки.

Действительно, кто я? Уж понятно, что не ясновельможная польская пани, сказочно богатая, невероятно красивая. Что вообще может быть во мне интересного? Ни жизненного опыта, ни эрудиции, ни, уж тем более, женской привлекательности. Обыкновенная начинающая «филологиня». Но Ваш рассказ… Последний. Действительно, последний? Сколько времени Вы уже  ничего не публиковали? Полгода? Или я что-нибудь пропустила?

Боюсь показаться навязчивой, но хочу задать вопрос, который Вам не менее сотни раз уже задавали: «Фанатка» - выдумка или в ней описаны действительные события? Смущает вообще ваша манера письма: «всё на продажу» (я даже специально пересмотрела фильм Анджея Вайды с таким названием) – предельная документальность и даже автобиографичность, где только возможно, но здесь Вы себя превзошли.

Реакция соответственная. Вас вообще не балуют, за ваш, вроде бы, несносный характер, но никогда я не встречала в комментариях на Ваши произведения столько яда. Собственно, чему удивляться? Вы вдруг предстали во всей наготе, зрелище получилось не из приятных. Не понимаю, как Вы могли на такое решиться? Раньше Вы были общепризнанным кумиром женщин, не боитесь, что растеряли теперь половину своих поклонниц?

Но я не о том совсем. Бальзаком здесь никого не удивишь, однако я нашла массу интересного и неизвестного из жизни и творчества уже наших, русских, кумиров. Конечно, не каждому по карману съездить в Париж, порыться в местных архивах, пообщаться с потомками людей, близко знавших Бунина, Куприна, Бальмонта. Мне повезло, уже сейчас можно сказать, что я собрала бесценный материал. Но мысли о Вас не оставляют меня до сих пор в покое.

«Или опять дело чести? Ничего ведь не осталось больше, кроме неё, за душой. Разве что та девчонка, которая захаживает иногда к нему, в глазки заглядывает?»

Когда я пробежала взглядом эту фразу из рассказа, сердце моё обожгло горячей волной. «Неужели?» - робко подумала я тогда. Ну а уж когда с сюжетом романа ознакомилась:

«Студентку филологического факультета МГУ посылают на год по обмену во Францию, аж в саму Сорбонну. Она на седьмом небе от счастья, так хочется им поделиться, но с кем? Конечно, с любимым, пусть практически никому не известным «кропателем-сетевиком», во мне созрелатвёрдая уверенность, что теперь мы связаны с Вами навеки, и Вам без меня Ваш новый замысел никак не воплотить.

             Эва.

4. МАСТЕР - ЭВЕ

Коломна, 5 декабря 2014 года

Да, мой французский ангел, интуиция Вас не подвела, работа над новым романом, о сюжете которого я кратко поведал в своём последнем (надеюсь, по времени) рассказе, действительно, началась. Однако уж коли в первом Вашем письме зашла речь о том, что Вы просите разрешения написать обо мне реферат, не могу позволить себе хоть какую-либо неточность: было бы ошибкой утверждать, что именно «студентка» меня на него вдохновила.

Как обычно, сошлись несколько факторов, в данном случае три.

Первая история случилась со мной пять лет назад. Я в то время был совсем никому не известен за пределами своего города, и даже не публиковался в Интернете. И тут вдруг неожиданная публикация моей повести в местном альманахе, и не менее абсурдная награда за неё, как Лучшему автору прозы 2009 года. Поразительно! В таких случаях я говорю обычно: «Ну не иначе, как где-то кто-то сдох».

Чудеса продолжались и дальше: мне выделили достаточно времени на презентации сборника, согласовали сценарий, поинтересовались, какой отрывок я хотел бы прочитать, и даже организовали репетицию. Не скрою, есть за мной грех: я немного сентиментален, и некоторые места даже в собственных произведениях не могу читать без слёз. А уж если смотрю какую-нибудь мелодраму, совсем беда. Ума не приложу, чем я зацепил молоденькую девчонку из администрации, но она потом, и в тот раз, и на самом мероприятии постоянно тёрлась рядом, порывалась со мной заговорить. Не скрою, в моей жизни было немало женщин, с которыми я был близок, казалось бы и здесь: только руку протяни, но преградой встало недавно прочитанное стихотворение в прозе Ивана Тургенева «Чья вина?» Я приводил его в одном из своих романов. Возможно, Вы помните. С тех пор я постоянно краснею, вспоминая столь комичный эпизод. И за смешное сравнение себя с Тургеневым, да и не настолько я в то время был стар, а главное – с какой стати я возомнил именно такой вариант упущенного общения?

Так странно (наверное, не только у меня): я давно забыл многие из своих «побед», а вот трусость никак не забывается - сколько было со мной подобных случаев, столько и грызут они мою память.

Фактор два: я обычно не люблю общаться с коллегами. Здесь сколько людей, столько и мнений, а переписка отнимает слишком много времени, которого у романиста и так горстка. Но и без друзей нельзя, жизнь была бы совсем неинтересна. Со Светланой Лобовой мы дружим и обмениваемся посланиями с того момента, когда я появился на Проза.ру, тем более что тема в творчестве общая: всё та же любовь-морковь. Рассказ поразил её, но мне было высказано много замечаний. Я никогда не отказываюсь от помощи, особенно долго переделывал финал, в итоге поставив на кон самый свежий и сырой из своих замыслов. Так появилась «Эва».

Если честно, я никогда не предполагал, что когда-нибудь возьмусь воплощать её. И сюжетов других пчелиный улей, да и кому может быть интересен по нынешним меркам роман в письмах? Совершенно «убитый» жанр. Кто станет читать, а уж тем более, решится издать его? А уж если вспомнить о великих образчиках прошлого: переписке Эвелины Ганской и Оноре де Бальзака, «Опасных связях» Шодерло де Лакло… Опозориться лишний раз? Однако Светлана настойчиво убеждала меня в обратном. Особенно мне понравился рассказанный ею эпизод, когда в юности мама прятала от неё книги Андре Моруа «Письма незнакомке» и «Фиалки по средам», но она неизменно их находила, читала и перечитывала. Это было у них, как игра. Ещё она поддразнивала меня, убеждая, что «убитых» жанров не бывает, бывают «нерешительные» писатели.

Ну и, конечно, «студентка». Я вспоминаю, какое потрясение я испытал, держа в руках письмо аж из самого Парижа. Обклеенное марками, с тонким запахом каких-то необыкновенных духов и подписанное: Парижанка. Какой контраст с электронными посланиями, которые я получаю ежедневно десятками, а если учитывать «спам», то порой и сотнями. Так возник замысел, он просто не мог не появиться. Бальзак мой бог, а его роман с Эвелиной Ганской я часто анализирую в своём сознании, но так и не могу понять до конца. Соблазн сделать ещё одну, на сей раз куда более основательную, попытку, был слишком велик.

«… всё оказалось безжалостно перечёркнуто предельно вежливым, быстрым и точным ответом…». Не обижайтесь, что я сейчас не простомногословен,а даже болтлив. Сами так захотели.

«Действительно, кто я?» Я пропускаю Ваш столь самокритичный рассказ о себе, так как не нахожу в нём ничего, кроме чистейшей воды женского кокетства.

Но вот рассказ… Тут парой вежливых фраз не отделаешься.

Да, я, действительно, уже несколько месяцев не выкладываю ничего нового из своих произведений в Рунете. Просто нет времени. Чем занят? В основном, привожу в порядок своё творческое наследие.

«… предельная документальность и даже автобиографичность…» В данном случае, Вы показали себя образцом деликатности. Один «профи», которого я очень уважаю, без эвфемизмов после публикации «Фанатки» обозвал меня «самоедом». Сначала я обиделся на него, а затем сделал для себя неожиданное открытие: оказывается, я всю жизнь пишу исключительно для себя, и исключительно о себе. Что делать? Так сложилась моя творческая парадигма. Когда у писателя нет читателей, он должен либо прекратить и дальше графоманить, либо копаться в своей личности до самозабвения. Я выбрал второе.

«Фанатка» - выдумка или в ней описаны действительные события?»  Нескромный вопрос. Такой же, как «А был ли мальчик?» Любой писатель всегда использует в своих произведениях какие-то эпизоды, выжимки из личной жизни, но вот, чтобы «всё на продажу»… я так понимаю, извините за грубость - это уж когда писать (снимать) человеку творческому совсем нечего, и ему не остаётся ничего другого, как только раздеться и показать читателю (зрителю) свой пупок.

Так что вернёмся лучше к сюжету. Он долго не выстраивался, до тех пор, пока я не решил написать его в какой-нибудь совершенно необычной манере. Лучше всего для этой цели подошёл стиль «натурализм». Отсюда и излишний физиологизм повествования.

«Реакция соответственная. Вас вообще не балуют, за ваш, вроде бы, несносный характер, но никогда я не встречала в комментариях на Ваши произведения столько яда. Собственно, чему удивляться? Вы вдруг предстали во всей наготе, зрелище получилось не из приятных. Не понимаю, как Вы могли на такое решиться? Раньше Вы были общепризнанным кумиром женщин, не боитесь, что растеряли теперь половину своих поклонниц?»

Да, всё Вы верно подметили: и насчёт «наготы», и, в особенности, относительно «яда». Героиня почему-то всех обаяла, продолжает и дальше восхищать, а вот меня клянут, как только могут. Самое популярное слово в рецензиях – «предательство». Даже моя «Чёрная вдова» столько возмущений не вызывала. А может, поклонницы были какие-то ненастоящие? Да и были ли они вообще?

Как бы то ни было, мысленно я сейчас с Вами на Эйфелевой башне. Была в моей жизни мечта побывать в Париже, но не сбылось, к сожалению.

А ещё, жду с нетерпением Ваши уникальные материалы о Бунине и Куприне, в поэзии я не слишком силён.

                    Мастер.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

КАК ИЗДАТЬ БЕСТСЕЛЛЕР

Пособие для графоманов (продолжение)

После выхода первой части («КАК НАПИСАТЬ БЕСТСЕЛЛЕР и не умереть при этом с голоду») я получил много писем, вопросов, комментариев, так что поневоле пришлось отложить в сторону все свои неотложные дела и взяться за продолжение. Как обычно, отвечаю всем сразу, кроме своих злопыхателей. Обойдутся. Или как ещё говорится: перебьются на изжоге.

Кстати, первый урок: чем выше вы будете расти профессионально, чем больше у вас будет становиться читателей, тем активнее и вредоноснее начнёт вертеться вокруг вас всякого рода нечисть, начиная от искренне желающих вам добра дамочек и дядечек, которые словно забыли начисто родной язык и общаться с людьми предпочитают исключительно всякого рода рожицами, смайликами и прочими пустышками для новорожденных, и заканчивая творческими импотентами, завистниками, ненавистниками, насмешниками, троллями, да не перечесть этих тварей. То есть, привыкайте жить в особой атмосфере, наполненной ядом, желчью, зловонными миазмами. А лучше, держитесь от них, по возможности, подальше, от этих «друзей» под масками и без таковых.

Однако пора приступить к сути вопроса.

У меня нет ни желания, ни возможности снабжать вас какими-нибудь энциклопедическими знаниями, вы их и без меня найдёте при желании в любом поисковике, причём в избытке, я просто пущу вас ненадолго на свою творческую кухню, постараюсь сообщить некоторые элементарные сведения, поделюсь кое-каким (преимущественно, печальным) опытом.

Итак, из первой части вы (надеюсь) усвоили кое-какие элементарные вещи. Но повторение – мать учения.

Вы никогда не станете профессионалом, если будете издаваться за свой счёт. Никому, даже Пушкину и Некрасову это не удавалось.

Никто из издателей не купит у вас стихи, рассказы, в ходу давно только романы, либо злободневная non-fiction («нехудожка»). Кстати, «идут» одинаково.

Никто не заплатит вам нормальный гонорар (особенно коварный финт здесь – принцип роялти (процент с продаж). Никогда и никому вы не докажете потом, да и не узнаете сами, сколько же на самом деле экземпляров ваших книг было выпущено.

Нормальные деньги за литературный труд платят только в кино и на телевидении. Пролезть туда проще всего, окончив платные Высшие курсы сценаристов и режиссёров.

Никогда не связывайтесь с электронными российскими издательствами. «Пираты, пираты, пираты!» (парафраз с Роберта Льюиса Стивенсона).

Не отговорил? Не образумил? Ладно, пойдём дальше. Объём бумажной книги должен составлять не меньше 6-7 авторских листов. Как определить? Объём страницы – 1800 знаков. (В правом верхнем углу нажимаете сначала «Орфография», затем «Статистика». Делите сумму «знаков (с пробелами)» на 1800, получаете количество страниц в вашей книге, а если на 40000, то количество авторских листов, о которых я упоминал). Укладываетесь? Дерзайте!

Какие ещё вопросы?

Будет лучше, если вы поменяете «е» на «ё», там, где это положено в тексте.

Как следует отредактируете и откорректируете текст.

Дальше предстоит вёрстка, которую делают уже в издательстве. Текст вам потом вернут, уже свёрстанный, чтобы вы его вновь проверили.

Встречают везде по одёжке, так и здесь: чем лучше будет оформлена ваша рукопись, тем профессиональнее, подкованнее вы будете выглядеть, тем уважительнее к вам отнесутся ваши будущие «благодетели».

Начнём с обложки. Если есть возможность, предложите свой вариант. Если нет, пусть будет, как будет - простенько, но со вкусом.

Титульный лист. Обычно оформляется в издательстве, особо не заморачивайтесь.

Оборот титула. Было бы очень желательно, если бы вы здесь описали содержание вашей книги. То есть, речь идёт о чистейшей воды рекламе. Здесь уже возникает фигура самая важная для вас - читателя. Чем сильнее вы его заинтригуете, тем больше вероятность того, что он вашу книгу купит.

Если это ваша первая книга, то очень желательно было бы дальше рассказать ОБ АВТОРЕ. Попросите кого-нибудь из тех ваших коллег или профессионалов, которых вы уважаете, чтобы они написали о вас «маленькую оду в прозе».

Что осталось? Содержание. Если это повести, или рассказы в дополнение к роману, перечислите их.

Задняя обложка. Здесь снова реклама. Не обязательно новая. Можете поместить часть того текста, который уже задействован у вас на обороте титула. Будет достаточно.

Всё поняли? Ну а теперь небольшой пример, как это выглядит на практике.

Интрига: я сам в поисках издателя для своей книги…

ОБОРОТ ТИТУЛА

УДК                                   Бредихин

ББК

Б

ISBN

Бредихин Н.В.

Распятая. Роман.

Роман «РАСПЯТАЯ» - первый из серии книг писателя Николая Бредихина об Анне Леднёвой – «русской Анжелике».

Он повествует о девушке, побывавшей в лапах четырех сексуальных насильников. Для того чтобы остаться в живых, Аня шла на всё, удовлетворяя самые изощрённые их фантазии. Однако теперь, когда она на свободе и насильники сидят в тюрьме, она никак не может вернуться к нормальной жизни, её постоянно преследуют воспоминания, видения. Героиня обращается за помощью в Реабилитационный центр. Конечно, ей идут там навстречу, она попадает к неплохим врачам, но это не даёт никакого эффекта, её становится всё хуже и хуже. Наконец, она решается попытать счастья у Леонарда Чупилина, одного из ведущих психотерапевтов Москвы.

Однако даже с его помощью проходит немало времени, прежде чем наступает переломный момент, и героиня потихоньку начинает выкарабкиваться из того состояния, в котором находится.

«Вы уникальны. Большинство людей после такого стресса не выправляются никогда. Не выправитесь и вы, но инстинкт самосохранения у вас такой, что ради того, чтобы выжить, вы способны пойти на саморазрушение, согласившись на любые изменения в своей личности. Никому не пожелал бы такого, плата в данном случае непомерно велика». Такой приговор выносит Ане Леонард Чупилин, человек, принявший участие в её судьбе, оговаривая в то же время, что ни один врач не спасёт её, по-настоящему помочь себе может только она сама.

Осознав это, героиня ещё не знает, что ей придётся пройти ещё через больший ад, чем тот, в котором она уже побывала. «Оборотни в погонах», в «чистые руки» которых её передают как по эстафете, оказываются куда более изощренными и циничными, чем те люди, с которыми они призваны бороться.

«Не знаю, как так получилось, но факт оставался фактом: то, что со мной сейчас творил генерал Комягин, не шло ни в какое сравнение с тем, что у меня когда-то было.

Там, в бункере, моих мучителей, по крайней мере, было только четверо, сейчас меня могли выставлять на круг хоть ежедневно, и даже по нескольку раз в день.

Там меня поддерживала, помогала пережить весь этот ужас надежда: что однажды это неизбежно закончится: или я сама сбегу, или приедет ОМОН и повяжет всех этих уродов. Собственно, как и получилось в итоге на самом деле. На сей раз никаких надежд у меня не было. Или, или… Либо пожизненное рабство, либо убогая, но достаточно глубокая и надёжная могилка в лесу».

«Я еле дождалась, когда Комягин уснул, не использовала никаких усыпляющих средств – не было особой нужды в том, чтобы именно сегодня, срочно, произошло то, что я давно уже задумала. Рано или поздно момент должен был прийти сам собой. Выскользнула змейкой из-под одеяла, сходила для видимости на кухню, затем, вернувшись, достала из разбросанной повсюду одежды Егора незарегистрированный «Вальтер PPS», с которым он никогда не расставался.

Оставалось только выпустить одну за другой три пули: в живот, в сердце и в голову.

Ни страха, ни сомнений я не испытывала: судьба уготовила мне третий круг ада, хотелось надеяться, что он станет последним. Я приблизительно знала, как буду вести себя в тюрьме и абсолютно точно решила, как стану жить, когда покину её стены: вернусь в привычную личину серой мышки, забуду всех своих недругов и друзей.

Не начав новую жизнь с чистого листа, а просто продолжив её с того места, когда возле меня, ни с того ни с сего остановился вдруг автомобиль с моими будущими мучителями…»

ОТ АВТОРА

От автора.

КАК НАПИСАТЬ БЕСТСЕЛЛЕР

и не умереть при этом с голоду.

Пособие для графоманов (сокращённый вариант).

Литература умерла? Похоже на то. Причем похоронили её заживо и даже, для верности, придавили тремя тяжелыми могильными плитами.

Первая плита – классики. Только они теперь настоящая литература, нет и не может быть отныне и навсегда никакой другой. Кто так решил? Общественное мнение. Большинство. Народ. То есть те, с кем спорить глупо и бесполезно. Кто станет слушать глас, вопиющий в пустыне?

Второй монолит – традиционная штамповка. Казалось бы, дышащая на ладан, доживающая свой век, но, по сути, бессмертная. Потому что не сдается: дерётся насмерть, окапывается и видоизменяется в бесчисленных телесериалах, компьютерных играх, да и всё в том же издательском навозе.

Казалось бы, бог с нею, с ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВОМ. Вот только как же быть нам, разномастным творческим уродам? Поэтам, прозаикам, эссеистам? Огромной армии, от безнадежных бумагомарак, до непризнанных гениев, растерявших свой дар в поисках хлеба насущного, в погоне за посадкой деревьев, постройкой дома, воспитанием детей?

Умереть вместе с тонущим судном?

Изменить свою сущность?

Или, что куда проще и безболезненнее - своей сущности изменить?

Любой вариант, если получится.

В давнишние, благословенные времена за хороший бестселлер можно было сорвать куш в миллион долларов (не у нас, конечно, в Нью-Йорке каком-нибудь). «Париж стоил обедни», можно было всю жизнь пыхтеть, пальцы о клавиши пишущей машинки до кровавых мозолей отбивать, а потом обеспечить не только себе безбедную старость, но и всех своих отпрысков надежно поставить на рельсы и отправить в долгий победный путь. Но сейчас нет таких тиражей, а стало быть, и речи не может быть о подобных гонорарах.

Однако не печальтесь, всегда можно уповать на чудо. Ещё Джон Стейнбек как-то очень метко выразился по этому поводу: «По сравнению с писательством игра на скачках – солидный, надежный бизнес».

Писатель – третий после Бога (Религия, Философия, Литература). Кто же его приговорил? Сам я почти полвека сражался с издателями, пока не осознал простую истину – не издателей у меня нет, а читателей. Поскольку, если кому-то придёт в голову начать читать мои опусы, издатели появятся сами собой.

Дадите мне шанс?

РАСПЯТАЯ

Роман

Если принять официальную трактовку Христа

не как человека, а как богочеловека, то мы должны найти

в себе мужество признать, что женскую часть его сущности

с креста никто до сих пор не удосужился снять. Так

она и висит там распятой.

Никогда не забывайте об этом.

Багира «Ночи с Пантерой».

Все персонажи и события в данной повести являются             вымышленными. Любое сходство с реальными людьми,

живыми или ныне покойными, является случайным и не

входило в намерения автора.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РЕКА, МОРЕ

I

УБЕГАЯ, УБЕГАЙ

ГЛАВА 1

–  Виновна ли она?

–  Виновна!

–  В чем её главное прегрешение?

–  Она родилась ведьмой.

–  Любая женщина по натуре нечиста, можем ли мы предъявить в данном случае конкретные обвинения?

–  Да, она совратила множество мужчин и женщин, вовлекала их в оргии.

–  Вина доказана, есть признания?

–  Есть признания, и есть свидетели, всё запротоколировано и оформлено надлежащим образом.

–  Она раскаялась?

–  Да. Добровольно и чистосердечно.

–  Хорошо. Значит, у неё есть шанс быть помилованной Господом! К сожалению, здесь, на Земле, мы только одним можем помочь ей: вознестись поскорее на небеса, чтобы она попыталась получить там прощение. Приступайте!

-  До смерти?

-  До смерти в ней ведьмы!

Семеро судей в длинных черных балахонах с капюшонами покинули свои кресла и смешались с толпой. В скором времени их уже невозможно было отличить от остальных: балахоны исчезли, остались только маски и туники самых разных, ярких цветов.

Мои руки, ноги, голова были привязаны к специальным растяжкам. Веревки стали медленно натягиваться, сухожилия напряглись, я не выдержала, истошно закричала. Натяжение прекратилось, но боль не проходила, мне было трудно дышать.

Между тем толпа, с ликующими криками, как по команде, пришла в движение. Люди подбегали ко мне с длинными острыми ножами и резали на мелкие кусочки мое рубище, изрисованное мерзкими, ухмыляющимися рогатыми харями, гигантскими сковородами, котлами с кипящей водой.

Когда открылись груди, все дружно загоготали. Наконец, я предстала их взорам полностью обнаженной. Какое-то мгновение вокруг царило молчание, затем раздался оглушительный многоголосый рык. Туники полетели на пол, и я с удивлением обнаружила, что передо мной были не только мужчины, но и женщины, вот только маски из них так никто и не удосужился снять.

Как бы разогревая меня, они начали хлестать моё тело плётками, стараясь попасть кожаными язычками в самые укромные и чувствительные места. Они кричали вместе со мной,  своими сладострастными стонами порой даже заглушая меня самою. Пытка прекратилась только тогда, когда кожа моя начала сочиться кровью. Так вот чего они, оказывается, так долго жаждали: крови. Именно от неё они пришли в столь дикое исступление.

Дальше они, словно вырвавшись на волю, дождавшись особого сигнала, как в какой-то хорошо отрепетированной игре с незнакомыми мне правилами, подбегали ко мне то поодиночке, то небольшими группами и методично, изощрённо пытали меня, самые удачные изыски заслуживали особого одобрения, вызывали буквально вопли  восторга.

Они восхищались моим телом, но с тем большим удовольствием и возбуждением глумились над ним, ни на минуту не замолкая в воинственных криках, дразнящих стонах. Самым популярным из них был: «Изыди, сатана!» Нужно ли говорить о том, какую невыносимую боль причиняло мне каждое их прикосновение!

Наконец моя кожа не выдержала, в одном месте лопнула. Возможно, это было каким-то апофеозом, венцом их усилий. Ко мне тут же подбежали двое мужчин с раскаленным котелком и стали заливать свинцом образовавшуюся рану. Подобного я уже не могла вынести, тело мое бессильно обмякло и повисло на растяжках. Однако мои страдания не разжалобили моих мучителей, только послужили поводом для того, чтобы растяжки подтянуть ещё крепче.

Я то теряла сознание, то вновь приходила в себя от боли, причиненной очередной порцией свинца. Не знаю, сколько это продолжалось. Наверное, довольно долго, никакая другая боль уже не ощущалась мною, только от расплавленного металла.

–  Смерть или жизнь? – услышала я вдруг грозный голос, снова, на мгновение, придя в себя. С трудом, не веря, я поняла, что вопрос обращён именно ко мне, только ко мне.

Мрачная высокая фигура в чёрной рясе, с лицом, закрытым капюшоном, расталкивая присутствующих, вышла из толпы и встала передо мной, сверля меня пронзительным взглядом.

–  Жизнь, – с трудом пошевелила я запёкшимися губами.

–  Такая жизнь?

–  Жизнь, – всё также хрипло, с неимоверным усилием, выдавила я из себя.

–  Такая жизнь?

–  Такая жизнь, – покорно ответила я, потеряв сознание уже надолго.

ГЛАВА 2

«Господи, что я делаю?»

Даже очутившись здесь, в этом шикарно обставленном офисе с куколкой-секретаршей, с умным видом (оживший персонаж из столь популярных анекдотов про блондинок) шелестевшей маленькими изящными пальчиками по клавиатуре компьютера, я не могла избавиться от двух, изводивших меня, ощущений: того, что я зря потратила свои деньги (сто евро, чокнуться можно!), и надежды на чудо: что через полчаса (за те же сто евро, совсем даром!) я выйду отсюда здоровой и счастливой. Навсегда.

Наконец, дверь отворилась, и из неё выпорхнула ультрамодно одетая дамочка лет где-то между сорока и пятьюдесятью, вся всклокоченная, возбужденная, и вместе с тем как бы воздушная, одухотворённая.

«Как после бани! – машинально пришло мне на ум сравнение. – Интересно, что там с ней делали? На кушетке ублажали?»

Дамочка тут же подбежала к «куколке» и принялась обсуждать с ней дату следующего визита, перемежая беседу какими-то восхищенными ахами-вздохами и чисто женскими пустопорожними репликами относительно кавалеров, причёсок, одежды, отпуская комплименты, напрашиваясь на комплимент.

Однако у меня совершенно не было времени их послушать, так как загорелась лампочка на двери кабинета, приглашая меня войти.

Леонард Львович, а именно так его звали, сидел в кресле, уперев локти в стол, сбросив на грудь очки, поддерживавшиеся изящной серебряной цепочкой, и держа ладони на лбу. Вроде как, выражая всем своим видом глубокую задумчивость, а на самом деле элементарно спал.

Однако сон у него (если то был, действительно, сон, и я не ошиблась) был очень чутким, он моментально среагировал на стук закрывающейся двери и буквально лучился теперь благодушием и приветливостью. Я ожидала увидеть какого-нибудь старичка, чуть ли не с пенсне на носу, еле удерживающегося от того, чтобы не назвать меня «милочкой», а может, и не удерживающегося, а передо мной сидел голубоглазый блондинчик, долговязый, смешливый, лет тридцати-тридцати двух от роду.

И это светило! Профессор! Величина международного масштаба? Боже, ну и попала я в переплёт!

–  Здравствуйте! Присаживайтесь, что же вы? – прервал мои размышления «светоч». – Ну, я весь внимание, вы так упорно ко мне пробивались, рассказывайте, с чем пришли?

Я тотчас раскрыла папку, разложила перед ним газетные вырезки и принялась бубнить заученную за долгие месяцы речь. Обычно я делала это давно уже машинально, но сейчас отдельные моменты то тут, то там вновь принимались цеплять меня, и мне всё чаще и чаще приходилось выдерживать паузы и успокаиваться, прежде чем перейти к следующему эпизоду своих невесёлых воспоминаний. Однако, и это было первое, что меня возмутило, «светило» даже не потрудилось притвориться, изобразить на лице сострадание.  Как это до него все (повторяю, все, даже неумёхи!) делали.

–  Так, и в чём проблема? – спокойно спросил он, когда я закончила свой рассказ.

Господи, «в чём проблема?» Он что, идиот? Действительно, в чём проблема? Сколько раз мне это говорили! Я ведь осталась жива! Но разве я жива? Если бы я была жива, разве я сидела бы здесь сейчас, «воодушевляясь» ухмылкой этого «профессора кислых щей»?

–  Молчите? Что ж, время идет, – вздохнул «великий целитель». – Я в том смысле так выразился, что вы вполне могли бы решить все свои проблемы сами. Зачем вам психотерапевт? Сбивать вас с толку? Подумайте, вам удалось вырваться, остаться в живых, побывав в лапах изощрённых насильников, зарвавшихся нуворишей, подобных случаев можно привести один на несколько тысяч, а сейчас вы просите пожалеть вас, погладить по головке, «вывести из мрака». Нелогично и… не смешно.

Мою грудь распирало от слов возмущения, но я смогла выдавить из себя только:

–  Нет, не могу. С каждым днём мне становится всё хуже и хуже, я всё больше углубляюсь в пережитое, всё дальше ухожу в сторону от окружающего мира, растворяюсь в депрессии. Я умираю, и умираю в мучениях, нечеловеческих страданиях. Я падаю, падаю, падаю, и не могу остановиться. «Они» добивают меня.

«Псих» (психотерапевтом мне трудно было его назвать, так я его в тот момент возненавидела!), между тем, протер специальной (с антистатиком) тряпочкой очки, нацепил их на нос и принялся бесцеремонно меня разглядывать.

–  Не вижу. Не вижу падения. Вижу макияж, умело, с чувством меры наложенный. Осмысленное выражение лица. А вас наверняка убедили в том, что по вам психиатричка плачет, советовали полежать где-нибудь, подлечиться, как следует, и желательно у частника, непременно у частника. Могу догадаться, что вы обошли всех, доступных вам по денежкам, самоучек и шарлатанов, для которых вы были не более, как подопытным кроликом, точнее, крольчихой. Гипноз, иглоукалывание, таблеточки разные. Очень, кстати, опасные. Удивляюсь, как у вас до сих пор крыша на месте.

Тут я не выдержала, сорвалась, ударила что было силы кулаком по столу.

–  Не видите! Ничего вы не видите! И что за советы вы мне даёте? «Помоги себе сама»? Что вы мне нового сказали? Зачем я вообще к вам пришла?

Горе-профессор смотрел несколько секунд на меня, раскрасневшуюся, разгневанную, в восхищении, затем достал из стола и протянул мне какие-то загогулины.

–  Прекрасно! Держите! Это бумеранги. Не настоящие, так, игрушечки, но может быть больно, если не увернётесь вовремя, и даже очень больно.

Не знаю, что со мной произошло, но я и в самом деле схватила эти чёртовы деревяшки и стала что было силы бросаться ими.

–  Сильнее! Ещё сильнее! – подбадривал меня «псих» (действительно, псих!), отбежавший в другой конец комнаты, и делавший всё возможное, чтобы и полюбоваться результатами моих усилий, и не подставить голову под обстрел. А вот я так и не смогла полностью уберечь себя, несколько ударов всё же пропустила.

–  Скажите, вы со всеми так? – упала я, наконец, в кресло, совершенно обессиленная.

–  Нет, с каждым по-разному.

–  И чем же я заслужила подобное с собой обращение?

–  Хороший вопрос! Как я понимаю, вы задали его себе самой?

Мой мучитель неторопливо собрал все, разбросанные по кабинету, «игрушечки», давая мне время полностью прийти в себя.

–  Так, хорошо, это была первая рекомендация. Не самая, на мой взгляд, удачная. Так сказать, первый блин. Что вы ещё мне посоветуете?

–  Вернуться к жизни. Влюбиться, или хотя бы завести любовника.

Я была готова задушить его.

–  Любовника! Да вы хоть представляете, что у меня «там»?

–  Догадываюсь, – спокойно ответил он. – Весьма уютное «гнездышко».

Я не поверила своим ушам.

–  Что?!!

–  Ну, как у всех женщин. Или вы считаете, что вы в этом отношении уникальны?

–  Послушайте, вы в своем уме? Вы, действительно, психотерапевт или сантехник какой-нибудь, случайно забрели сюда? Да я вас по судам затаскаю! У вас отберут лицензию!! Вы фашист!!! Изверг! Сами маньяк! Таким, как вы, нет места на Земле! Я вас в порошок сотру, уничтожу!!

Он похлопал несколько раз в ладоши, как бы пытаясь вернуть меня на грешную землю. Но я никак не могла успокоиться.

–  «Гнездышко»! Господи, видели бы вы это «гнездышко»!

Однако этого чертова психа трудно было вывести из себя. Он опять нацепил на нос свои дурацкие очки и с готовностью приподнялся в кресле.

–  Что ж, время есть. Давайте посмотрим.

Я не знаю, что я могла сделать в тот момент. Например, поднять над головой двухтумбовый письменный стол и швырнуть им в окно. Вцепиться, как кошка, в горло этому подонку, и в мгновение ока задушить его. Выскочить из кабинета, просто пробив собой дверь, и разнести вдребезги одним движением руки компьютер в приемной. Но ничего подобного не произошло, я просто расхохоталась. Впрочем, могу сказать одно: я никогда так в жизни не смеялась. Потому что никогда ещё не бывала в состоянии полной, безудержной истерики. Я сползла с кресла, швырялась, чем только могла, отбила себе все руки, не помню даже обо что, а в итоге размякла, растеклась по полу, словно медуза, так что «психу» чуть ли не по частям пришлось отдирать меня от него.

–  Хорошо, – бодро объявил он, когда ему, наконец, удалось уложить то, что от меня осталось, в кресло. Затем порылся в шкафах, как я поняла, намеренно растягивая время. В конце концов, достал напольные весы. – Сколько, вы говорили, в вас залили свинца сегодня ночью?

–  Много, очень много, – зло ответила я.

Леонард придвинул весы прямо к моим ногам.

–  Взвешивайтесь! Что же вы? Взвешивайтесь! Интересно посмотреть, прибавили вы в весе или нет?

Я злобно пнула весы ногой, откинув их в сторону. Я уже поняла, что он хотел доказать мне.

–  Да, но это было во сне. А что со мной наяву происходило, вы слышали или мимо ушей пропускали?

Леонард спокойно пожал плечами.

–  Да, слышал, конечно, но всё это далеко позади. Что вам мешает сейчас восстановиться, вернуться к нормальной жизни? Ощущение скверны? Ведь из того, что вы мне только что рассказывали, ничто не говорит о том, что вас физически или духовно изуродовали. Травма носила и носит до сих пор исключительно моральный характер.

Мы некоторое время молчали. По сути, он был прав, и крыть мне было нечем.

–  Ладно, – продолжил он, если хотите, вот ещё одно ЦУ – ценное указание: вы должны избавиться, временно, разумеется, от всех провоцирующих деталей в одежде: джинсики «в облипочку», мини-юбки… походку слегка приструнить, стараться не выделяться в толпе…

–  Господи, – вздохнула я. – И где вы только набрались таких глубокомысленных знаний? Из газет?

–  Вы не поняли меня, – ничуть не смутился он. – Речь в данном случае идет не о том, чтобы не привлечь к себе нежелательного внимания какого-нибудь другого, очередного, монстра, а о том, чтобы блокировать в вашем сознании страх, что подобное может с вами вновь произойти. Об этом тоже было в газетах?

Я снова угрюмо промолчала в ответ.

–  Хорошо, если вам нравится сугубо научный подход, может, вам попробовать принцип трёх «С»?

–  Принцип трёх «С»? Понятия не имею, что это такое? – оживилась я.

Он усмехнулся.

–  Вот видите, как что-то непонятное, так сразу интерес: ушки на макушке. А на самом деле, опять же, проще некуда: Слёзы, Сон, Смех. Выплакаться, выспаться, рассмеяться. Лучший выход из любой депрессии, любого стресса. Да, да, я уже вижу, как вы скептически улыбаетесь, но скажите, как у вас с этим? Плачете? Да, есть немного, но прошли ли вы здесь весь путь до конца? От слёз бессилия, злости, запоздалого сожаления, которые лишь терзают вам душу, растравляют вашу боль – до слёз, которые растворяют воспоминания и душу врачуют? Сон. По вашему же признанию, разве можно назвать «это» сном? Скорее, какой-то, неистощимый в своей изощрённости, кошмар между бодрствованиями. И не ошибусь, если скажу: пусть истерика, припадок, нервный срыв, назовите это как угодно, но сегодня вы первый раз за долгое время по-настоящему рассмеялись. Всё, поздравляю вас, ваше время вышло.

Я вновь ощутила в себе зарождающийся приступ ярости. Нет, мистер мошенник, мсье маньяк, господин главный псих всея Руси и её окрестностей, я не допущу, чтобы ты сидел здесь и дальше измывался над ни в чём не повинными людьми, выставляя себя царём и богом, надменным всезнайкой. Я тебя просто сотру в порошок. В одном ты, безусловно, прав, я такую школу прошла, через такой ад, что никому не позволю впредь над собой измываться.

–  Верните мне мои деньги, – тихо, но твёрдо сказала я.

«Профессор» изобразил на лице полное тупое недоумение.

–  Не понимаю. Объясните, почему я должен вернуть то, что я заработал, причём в поте лица. Осмелюсь заметить, пациентка вы не из легких.

–  Я не пациентка.

–  Зачем же вы пришли сюда?

–  Я пришла к психотерапевту, который на деле оказался клоуном. В цирк билет стоит гораздо дешевле. Верните разницу. Пару-троечку евро, так и быть, оставьте себе, мы хорошо повеселились.

Он покачал головой, как бы в состоянии глубокой озабоченности. Затем приподнял брови, наморщил лоб.

–  Вы не совсем правы. Знаете, сколько вообще профессиональных клоунов на нашем, крутящемся без передыху, шарике? Думаю, и тысячи не наберётся. Представьте, что столь уникального человека вы наняли себя одну развлекать? Согласился ли бы он это сделать всего только за сто евро?

–  Хорошо, – попыталась я взять себя в руки. – Вы возвращаете мне деньги и обходитесь без всех неприятных последствий. Дурите и дальше голову всяческим идиотам. Или, как я уже поняла, главным образом - идиоткам.

–  Подходит, – кивнул он без раздумья. – Вы можете забрать свои деньги в любой момент в течение месяца, но при двух условиях: начиная с завтрашнего дня, знаете – бухгалтерия-бюрократия, нужно оформить возврат; и ещё одно: я никогда больше не приму вас, путь назад будет для вас заказан. Навсегда. По рукам?

Я подумала и согласилась: зачем без лишней надобности лезть на рожон? Один день погоды не сделает. И мы ударили с ним по рукам.

Содержание

От автора. КАК НАПИСАТЬ БЕСТСЕЛЛЕР

и не умереть при этом с голоду.

Пособие для графоманов (сокращенный вариант)…………3

РАСПЯТАЯ. Роман……………………………………………5

ЗАДНЯЯ ОБЛОЖКА

Роман «РАСПЯТАЯ» - первый из серии книг писателя Николая Бредихина об Анне Леднёвой – «русской Анжелике».

Он повествует о девушке, побывавшей в лапах четырех сексуальных насильников. Для того чтобы остаться в живых, Аня шла на всё, удовлетворяя самые изощрённые их фантазии. Однако теперь, когда она на свободе и насильники сидят в тюрьме, она никак не может вернуться к нормальной жизни, её постоянно преследуют воспоминания, видения.

Героиня обращается за помощью в Реабилитационный центр. Конечно, ей идут там навстречу, она попадает к неплохим врачам, но это не даёт никакого эффекта, её становится всё хуже и хуже. Наконец, она решается попытать счастья у Леонарда Чупилина, одного из ведущих психотерапевтов Москвы.

Как, усвоили что-нибудь? Тогда не теряйте времени! Ситуация постоянно меняется, маятник качается то в одну, то в другую сторону. Вот сейчас практически все ведущие издательства России остро нуждаются в притоке новых, неизвестных ранее, авторах, особенно тех, что готовы работать за бесплатно. Начните, к примеру, с АСТ.

В особой моде по-прежнему фэнтези,  боевики, мелодрамы. Но пользуются спросом и другие жанры.

Список последних мировых бестселлеров можете найти в любом поисковике, но не буду перечислять, рекламировать их.

Удачи вам!

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

НОЧИ С ПАНТЕРОЙ

История одного предательства и одной любви.

Повесть

Приквел романа

«Багира»

Не делайте этого. Вот мой совет.

Это – самая ужасная, самая дорогая,

самая болезненная, самая разрушительная

                                   вещь из всех существующих.

После смены пола станет ещё хуже.

Проблем прибавится. Вы потеряете контроль

над   большинством   аспектов  своей  жизни,

                                                  станете    человеком     второго    сорта.   Не           

 делайте этого.

Дискриминация, нетерпимость и

насилие, которых  обычно так страшатся 

транссексуалы – не самые опасные вещи,

которые  могут  поджидать  вас во время

            «перехода».

Дени Бантен Берри (1949 – 1998 г. г.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЖЕНЩИНА БЕЗОРУЖНАЯ

ГЛАВА 1

ДУХОВНОЕ ГЕТТО

Мы вновь, дружно держась за руки, выходим на поклон. Я – прима. Думаю, вряд ли вы способны представить себе, сколько времени я шла к этому, не зная ни сна, ни отдыха, однако, несмотря на все затраченные мной усилия, нет никакой гарантии, что завтра я не скачусь в подтанцовку, а то и вообще окажусь выброшенной за ворота.

Я не вглядываюсь в публику. Что я испытываю? Чувство усталости, облегчения, страха, но никак не восторга. Хотя зал рукоплещет, и у моих ног пусть и не море, но вполне достаточное количество букетов цветов.

Сегодня был хороший зал. Я не разглядываю его, когда работаю, просто чувствую, лишь немного сдвигая, время от времени, усилием воли, накал страстей из одной стороны в другую, чтобы попасть точно в цель.

Бывают, конечно, очень тяжелые моменты, когда я напрягаю все силы, но ничего не могу сделать против царящего за столиками и на танцполе равнодушия и даже всё более нарастающей враждебности. Я понимаю  причины, но они зависят не от меня. Обычно к нам приходят люди, которые знают, куда и зачем они идут. Их не отпугивают, а наоборот, лишь привлекают, установившиеся в нашем клубе запредельные цены, куда сложнее, когда от нас ждут экзотику, феерию, как в каком-нибудь цирке-шапито.

Корпоративщики, просто случайно забредшие люди, которых упустил, не отсеял фейс-контроль. Зал во всех случаях должен быть полон, остальное – моя работа. Конечно, не только моя, но целого коллектива (нескольких десятков людей), состав которого довольно разношёрстен, как по сущностям, так и  отношению к тому, что мы все вместе делаем. Однако если выбирать между профессионалами и единомышленниками, я считаю бессмысленной саму постановку вопроса.

Враги в зале, враги вокруг меня. Далеко не случайно я остановилась на столь странном псевдониме: Багира, что в переводе с хинди означает леопард, просто такой в один прекрасный момент увидели меня мои фанаты, поклонники (а их хватает), а за ними и зрители. Я не стала возражать. Наоборот, постаралась максимально вжиться в предложенный мне сценический образ.

Сама себя я называю просто Пантерой, что в переводе с греческого означает «высший зверь», перечитала кучу литературы об этих хищниках, пересмотрела множество фильмов. И нашла много странного. Далеко не каждый, к примеру, знает, что пантер, как таковых (то есть, отдельного вида животных), в природе не существует. Нас, собственно, четверо: Пантера тигрис – всего лишь тигр, Пантера лео – лев, Пантера пардус – леопард, Пантера онка – ягуар. В обиходе чаще всего пантерами называют леопардов, а также схожих с ними барсов и ягуаров. Вся разница в том, что мы чёрные, явление, называемое в природе  меланизм.

Причём, что самое смешное: Багира из «Книги джунглей» Редьярда Киплинга, собственно, Багир, то есть самец, однако в русском переводе он почему-то стал самкой. Этот кульбит не только извращает во многом смысл произведения великого классика, но и создает мне дополнительные трудности в работе, поскольку в зале наряду с моими соотечественниками постоянно присутствуют иностранцы, и как результат, те и другие воспринимают меня по-разному, по-своему. Все это, естественно, приходится учитывать, закладывать в работу со стилистами, сценаристами. Однако я чуть-чуть отвлеклась в сторону.

Итак, «враги в зале, враги вокруг меня»… 

Они принципиально разные. Враги передо мной – враги моей сущности. Им наплевать, что я думаю, чувствую, даже, что я умею, делаю. Для них важно лишь то, что я транссексуалка, некое насекомое, присвоившее себе право называться женщиной. Может показаться странным, но именно среди женщин здесь у меня больше всего врагов.

Враги вокруг меня – в основном, завистники. Наверное, так обстоит везде в творческом мире, но мне почему-то кажется, что в среде травести эти чувства особенно обострены. Вот так я и существую – в атмосфере незатухающей ненависти, и я должна, просто обязана, быть хищницей, в другом качестве выжить мне совершенно невозможно.

О чём я ещё забыла упомянуть? О страхе. Уйти домой не одной. Каждый посетитель вправе заказать особое меню, которое нигде не афишируется, но, тем не менее, достаточно хорошо известно среди завсегдатаев: «На голубом глазу». Счёт там идёт на часы, и цены на каждого из нас, артистов, разные.

Полное рабство – перспектива, которая любого может напугать. Ограничения только два: общение может проходить лишь один на один, и «раба» обязательно нужно вернуть к началу следующего представления в том же костюме. Всё остальное… Лучше я промолчу, предоставляю вам возможность  включить своё воображение.

Вот сидите вы, скажем, в зале, на сцене оглушительная музыка, огромные  экраны, мечущиеся из стороны в стороны лучи прожекторов, на участниках умопомрачительные костюмы, бумажник у вас до отказа набит деньгами, и в голову вам неожиданно приходит какая-нибудь совершенно бредовая идея…

Для нас самих есть лишь одно ограничение: никогда и никому не рассказывать, что с нами было. Гонорар делится поровну с администрацией. Бесовские деньги, конечно, но, коли уж правила игры изменить невозможно, в незавидном нашем положении - неплохое подспорье.

ГЛАВА 2

МОЯ ПРЕЖНЯЯ ЖИЗНЬ

Я не хочу вспоминать свою прежнюю жизнь. Естественно, она была у меня и, упрятанная сейчас в самые глубины моего сознания, оказывает и будет оказывать до конца дней моих влияние на мою личность. Но я воспринимаю её отныне чисто генетически.

Конечно, странно чувствуешь себя, впервые сталкиваясь с реалией в тридцать с небольшим лет, но что делать с неожиданным подарком Бога, Судьбы, Человека? Отвергнуть его?

Первая моя попытка закончилась Уходом. Ввиду моей полной  несостоятельности, и усугубившей её невозможности примириться с неожиданно возникшей пустотой, буквально дырой,  в окружающем меня мире. Что же было делать потом? Отказаться от второй?

Походы по чиновникам, психиатрам, стилистам, ну а самое главное – деньги, деньги, деньги. В моём положении нереально было их заработать, я обивала пороги спонсоров, соответствующих организаций поддержки, просто богатых людей. Стыд, гордость – всё было отброшено за ненадобностью, но всё было реально, понятно, и лишь добившись своего, я ощутила шок.

Обычно люди решаются на Переход (Transition) из-за того, что они находятся в «чужом теле» и не хотят оставаться в нём до конца своих дней. Собственно, нет ничего удивительного в том, что Природа иногда ошибается, даёт сбои, преподнося нам те или иные сюрпризы. Наши родители рассчитывали, зачиная нас, что мы сможем прожить до ста лет, и вдруг обнаруживается, что у нас порок сердца; или мы слепы, глухи, немы; или наше постоянное пристанище – инвалидная коляска. Точно так же бывает, когда на вид мы совершенно здоровы, но рождаемся мужчинами, а на самом деле мы – женщины, и наоборот. То есть, рождаемся не просто в «чужом», а даже чуждом нам теле. Что делать в таких случаях? Каждый эту проблему решает сам.

Да, каждый из нас по-своему приходит в тот мир, о котором я хочу рассказать вам, но у меня нет никакого желания повторяться и перепевать то, что вы и без меня легко можете узнать в тысяче мест.

Мой случай особый, он не подходит ни под какие стандарты, однако что это изменило? Я попалась в ту же ловушку, что и все остальные. «Переход» (Transition) казался мне узким и прямым коридором, а цель виделась близкой, как никогда, но я попала в итоге совсем в другой мир, не имеющий ничего общего с тем, о котором я так страстно мечтала. Наверное, так и положено, чтобы наши представления о той, другой, стороне Добра и Зла, не совпадали с тем, что нам предстоит увидеть на самом деле, но легче от осознания этого мне не стало.

ГЛАВА 3

ПУТЬ, КОТОРЫЙ УБИВАЕТ

 «Не делайте этого».

Но коли уж вы решились ступить на этот путь, знайте, хоть на нём и нет дороги назад, и вы не можете вернуться, на любом отрезке его вы ещё можете остановиться.

Остаться:

Пансексуалом.

Из всех существующих видов сексуальной ориентации пансексуальная психосексуальность, то есть, предпочтение на психологическом уровне людей определённого пола, без обязательного гендерного влечения к ним, является, пожалуй, самой невинной. Никто не вправе вас осудить за неё. Иногда такие пристрастия формируются или проявляются ещё с детства. Я припоминаю свою первую любовь – девчонку, которую так и называли в нашем дворе – «мальчишницей», за то, что она терпеть не могла представительниц своего пола и всё время проводила среди нас, пацанов. Потом она, правда, влюбилась и преобразилась в одночасье, но бывает, что такое либо остается на всю жизнь, либо может возникнуть или проявиться на любом её отрезке: измена со стороны жены (мужа), развод с нею (с ним) - ненависть выхлёстывается в таких случаях очень широко, принимая порой характер временного или устойчивого жено- (муже-) ненавистничества. И это уже в какой-то степени отклонение от нормы, по меньшей мере, пограничное состояние.

Да мало ли что в жизни бывает?

Трансвеститом.

Переодевания, кратковременные перевоплощения в лиц противоположного пола с давних пор очень распространены. Они присутствуют в фантазийных играх супругов, любовников, кого-то забавляют, кого-то возбуждают. Хорошо вплетаются канвой в сюжеты книг, фильмов. Порой даже становятся манией или образом жизни, но такие вещи, как правило, не осуждаются обществом, оно относится к ним в достаточной степени снисходительно.

Гомосексуалом.

Бисексуалом.

Шимейлом.

Интерсексуалом.

Но я эти темы пропущу. Дабы, опять же, не отвлекаться.

«Не делайте этого».

Но уж если выбор всё-таки сделан, и вы решили пройти намеченный путь до конца, остановитесь, задумайтесь в последний раз, хорошо ли вы обдумали свой поступок, всё ли предусмотрели, просчитали в нём?

Что будет, к примеру, если вы в своем новом облике сохраните влечение к тому полу, к которому вас влекло раньше? К примеру, вы стали женщиной, но к мужчинам страстью не воспылали, что тогда вам остаётся? Поменять ориентацию?

Но только ли это проблема? Их тысячи.

 «Не делайте этого».

Это решение – самоубийство,

это путь, который убивает.

Убивают.

Гормоны, которые, если вы уж начали ими пользоваться, вам придётся принимать до конца жизни.

Убивают.

Своей травлей окружающие люди, которые воспринимают вас не иначе, как какое-то уродливое насекомое.

В свое время меня глубоко поразил рассказ австрийского писателя Франца Кафки «Превращение», я несколько раз даже перечитывала его, но пыталась понять тогда иносказательно. Никогда не думала, что окажусь в подобной ситуации буквально.

Сюжет его состоит в том, что однажды утром, проснувшись, некий господин Грегор Замза с удивлением обнаружил, что он внезапно, каким-то непонятным образом, утратил свой прежний, человеческий, облик и превратился в странное, непонятное насекомое. Семья долго, с ненавистью и ужасом, приспосабливалась к этому событию, пока герой не умер, тем всё благополучно и разрешилось.

Но мне не хочется умирать.

Убивает.

Одиночество.

В первую очередь своей неожиданностью:

вы внезапно оказываетесь совершенно одни, вам не с кем поделиться своими мыслями, никто ваши проблемы не в состоянии понять, да и вообще не испытывает никакого желания знать о них;

вы вынуждены слишком тесно общаться с людьми подобными вам, и, как результат, задыхаетесь от их склочных, мелочных интриг.

Вас убивают.

Буквально, физически.

Люди сейчас просто помешались на сексе. Подчас он подменяет, заслоняет для них собой всё остальное.

Секс, секс, секс. Ничто другое так тесно не связано с насилием.

В вашем положении вероятность насилия возрастает во много раз. Так что вооружайтесь. Чем можно. Знанием психологии, газовым баллончиком, электрошокером.

Деритесь за свою жизнь до конца. Помните твердо, что насилие убивает не только духовно, вы можете умереть потом от СПИДа, от того или иного вида гепатита.

А значит, забудьте тот пошлый, циничный «совет» и… не «расслабляйтесь».

Вас убивает.

Не только ближайшее окружение, самый страшный убийца - общество. Внешне, после долгих и нудных процедур, ожиданий, заполнения различных бумаг, тестов, бесед, консилиумов, оно идёт вам навстречу. Вы получаете новый социальный статус, новые документы, ничем в своих правах не ущемляетесь, не отличаетесь от других граждан. Но… всё это только юридически.

Фактически вы становитесь и остаётесь до конца дней своих уродом, парией. Казалось бы, вы вправе задаться вопросом: «Почему уродство физическое с некоторых пор уже не является причиной отторжения, даже слово «инвалид» понемногу вытесняется из лексикона, следует говорить «человек с ограниченными возможностями», а отклонение духовное осуждается резче любого порока? Неужели так трудно понять, что это не блажь, а состояние души?»

Жизнь.

Вы должны сознавать, что после Перехода вам никак не стать долгожителем.

Выход.

Перестроить сознание.

Вы должны жить на скорости, по меньшей мере, вдвое, втрое большей, чем обычные люди. И ничего не откладывать на потом. Ваша мораль не должна иметь ничего общего с моралью других людей. Ничего не нарушая, и в то же время, наплевав на многие ложные табу, вы должны в сравнительно короткий срок взять от жизни всё, что только она может подарить вам.

Большинство людей вокруг вас умирают от скуки. Они судорожно суетятся в поисках приключений, каких-то экстремальных ощущений, вы же двигаетесь в совершенно противоположном направлении, вам хочется, наоборот, чего-то обычного, прочного, устоявшегося, экстрима у вас и так выше головы.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

НОЧИ С ПАНТЕРОЙ-2

История одного предательства и одной любви.

Повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЖЕНЩИНА БЕЗОРУЖНАЯ

ГЛАВА 4

ПРАВО НА СУЩНОСТЬ

Как бы то ни было, я получила новый паспорт, а с ним и другие документы, подтверждающие мой женский статус, на меня распространялись теперь все законы, права, свободы, дарованные нам нашей замечательной Конституцией, но… по сути, я потеряла всё и не получила ничего взамен. Как я уже говорила, я не хотела и до сих пор не хочу умирать, но всё буквально, как внутри, так и вокруг меня, толкало меня со времени моего Перехода, и продолжает толкать до сих пор, к могиле.

В отличие от героя Кафки, я приняла новый облик по доброй воле, но это ничего в нашем с ним положении не изменило: я лишилась сразу жилища, любой возможности заполучить хоть какую-то работу, всех своих друзей, родственников и знакомых. Никто, даже мать, отец, сестра, брат, не захотели  меня в новом качестве принять.

Я долго мучилась, находясь в состоянии полной беспросветности, до тех пор, пока не поняла, что могу дальше жить только в обществе себе подобных. И тогда, одна за другой, стали устраняться многие проблемы, которые совсем ещё недавно казались мне неразрешимыми. Я соглашалась на любую работу, на любое жильё, и, в конце концов, их находила. Те люди, среди которых я теперь находилась, с кем общалась, по крайней мере, понимали меня. И, чем могли, помогали. Хотя трудно было назвать это жизнью.

Все дороги в нашем мире, мире гендерных изгоев, ведут в бордель или, в лучшем случае, в ночной клуб. Там я и жила, успешно орудуя шваброй и тряпкой, пока однажды оказалось некем подменить заболевшую девчонку, и меня не позвали в подтанцовку.

Не знаю, что случилось тогда, особенных способностей к танцам в себе я никогда не замечала, однако вечер отработала на вполне удобоваримом уровне. Затем начались уроки и долгий каторжный труд. Главным препятствием был возраст. Да и гормоны, которые я вынуждена была постоянно принимать, особой бодрости мне не придавали.

Собственно, я и не надеялась ни на что на старте моей неожиданной карьеры: чудес, как известно, не бывает. Как бы то ни было, у меня, наконец, появились знакомые и, хоть и не друзья, то, по крайней мере, коллеги по работе. Мы ютились скученно, чтобы сэкономить на оплате, в маленьких комнатушках, но их уже можно было назвать жилищем, давно мне не удавалось досыта поесть, шмотки я обычно донашивала за кем-нибудь из сердобольных посетителей. Но я была счастлива неимоверно. Я до того намучилась в первый год своей новой жизни, что такой расклад меня более, чем устраивал.

Да, Бог – не Микешка, Он всё видит, чудо всё-таки произошло. Я танцевала всё лучше и лучше, но… Вот тут-то я и совершила роковую ошибку. Мне нужно было просто перейти в другой клуб, где меня восприняли бы сразу в новом качестве, а не вызывать бешеную зависть и негодование своим неожиданным кафкианским (только наоборот) «превращением». Хотя в этом плане мне куда больше нравится другая сказка: Ганс Христиан Андерсен «Гадкий утёнок».

Да, да, с одной стороны, я ощутила удивительное чувство уверенности в завтрашнем дне, с другой – впечатление было такое, что отныне и навсегда мне предстоит теперь находиться в банке с пауками. Для тех, кто не знает: любовь и ненависть – два основных чувства, которые владеют тем мирком, в котором я волею судьбы обретаюсь, сопутствовать им может что угодно: ревность, зависть, интриганство, сальеризм, но одного нет точно - равнодушия. Кланы, кланчики, нескончаемые подлянки, интриги, а порой и сражения «стенка на стенку». Как будто в жизни нет ничего другого: простых человеческих радостей, вообще, нормального отношения друг к другу.

Так и получилось в итоге, что, поднявшись по «карьерной» лестнице, я обнаружила, что вокруг меня стало не просто слишком много врагов, но вообще никого другого не осталось. Но к тому времени я уже была Пантерой, хищницей, и быстро научилась ничего не прощать, любому, кто отваживался  посягнуть на мою свободу, территорию, незамедлительно давать сдачи.

Свобода… Один неглупый человек сказал: «Самое главное богатство человека – свобода, однако ничто так дорого не обходится нам, как свобода». Но то, что меня вообще в самое сердце поразило: «Свобода выбора, свобода и право быть неравным – свобода меньшинства и право меньшинства».

Мы все в чём-то рабы, что может быть проще, как остаться рабом ещё и в гендерной сфере? И всё-таки, какой же у меня и мне подобных существует выбор? Так и довольствоваться, от рождения до ухода, чужой, чуждой нам жизнью? Или восстать? Перейти в парии, изгои, но исправить ошибку? Нет, нет, не Бога – Природы. Я уже слышу в ответ вражий злорадный смешок: «О чём она? О праве на уродство?»

Итак, что же всё-таки? Уродство? Или свобода, моя, настоящая, не чужая жизнь? Я решила для себя этот вопрос.

ГЛАВА 5

ПРАВО НА ЛЮБОВЬ

У меня еще оставалось немного времени, и я снова и снова перелистывала страницы своих записей в планшете. О чём можно рассказать широкому кругу читателей, зрителей, понятия не имеющих о моих действительных устремлениях и проблемах? Что вообще может их заинтересовать? Правда? Она слишком горька. От меня же, как на моей работе, ждали юмора, лёгкости, развлечения.

Что же, конкретно, произошло? Одного чуда Богу почему-то показалось мало, он решил продолжить одаривать меня подарками, и они сыпались теперь, как из волшебного мешка.

Так получилось, что в свете резко, по непонятным причинам, усилившейся в нашей стране гомофобии, один популярный глянцевый журнал решил взять интервью у известной танцовщицы Багиры, с тем, чтобы приоткрыть для своих читателей и читательниц завесу над миром актеров травести вообще, и нас, транссексуалов и транссексуалок, в частности. Причина мне была слишком хорошо ясна: такие дорогие издания, именно в силу своей дороговизны, частенько попадают в «яму», балансируя на грани разорения, так что их владельцам приходится порой идти на любые ухищрения, чтобы сохранить, а если удастся, то даже и  приумножить, тираж.

То есть, у меня появился шанс, который даже в сказке вообразить было невозможно. И у меня не было никакого желания его упускать. Прошли, и довольно успешно, сначала «смотрины», затем фотосессия в нашем клубе, теперь мне предстояло выдержать беседу с молодой, но набиравшей в последнее время известность, журналисткой Викторией Островской, и новую фотосессию, уже в моей  квартире. Был приглашён даже оператор с одного из расплодившихся в связи с переходом на «цифру», бесчисленных канальчиков кабельного телевидения.

Я очень волновалась, хотя, казалось бы, не должно было быть никаких сюрпризов - мы обговорили все темы заранее. Что даём, о чём умалчиваем. О чём рассуждаем долго, нудно, сколько необходимо, а о чём лишь упоминаем вскользь. Начали, как и решили, с моего сценического псевдонима, поговорили вообще о пантерах, не забыли пнуть, достаточно безжалостно, весьма двусмысленный, изначально неверный, советский перевод «Книги джунглей», о котором я упоминала.

Ни слова про врагов, об «особом меню», тем более.

Далее рассказ о клубе (завуалированная реклама, хозяева не поскупились).

Моя прежняя жизнь, само собой, по моей личной просьбе, осталась за кадром.

      Ни слова о том, «что убивает», о «праве на сущность».

Словом, выхолощено было всё, что только возможно.

Что осталось? Коротко о том, как я почувствовала себя в «чуждом теле» и решила переменить свою сущность, рассказы о знаменитых транссексуалках, портреты которых оператор прилежно отснял на стенах моей «берлоги». О том пути, который я прошла, чтобы заполучить свой женский статус.

Снова реклама (клиника тоже решила вложиться), и снова денежки, денежки: разговор о представлении, которое шло сейчас у нас в клубе, костюмах знаменитого на Западе, но малоизвестного в России, отечественного кутюрье. Ну чем это всё можно было закончить? Конечно, только любовью.

-  Саша, мы получили очень много отзывов на твоё стихотворение в прозе «Любовь», которое было опубликовано в последнем, по времени, номере нашего журнала. Оно вызвало не только восторг, но и множество споров. В частности, всех, в том числе и меня, поразил весьма неожиданный эпиграф, который ты избрала для него. Так получилось, что практически никто из моего окружения понятия не имеет, кто такой Вильгельм Швебель.  Скажи, настолько ли он авторитетен, твой «Вилли», чтобы столь категорично на него ссылаться?

Молодец Виктория! Хорошая подача! Как и всё, что шло в нашей беседе до сих пор.

-  Да, я согласна, Вика, как учёный, публицист, Вильгельм Швебель известен сейчас лишь очень узкому кругу специалистов. Однако для тех, кто, как я, увлекается афористикой по самым разным вопросам – этот человек был и, без сомнения, останется навсегда кладезем житейской мудрости, и, я считаю, неплохо было бы, если бы его высказывания были известны гораздо большему, чем в настоящее время, кругу лиц.

-  И всё-таки, хотелось бы поподробнее расшифровать хотя бы вот это утверждение:

«Любовь – это клей, которым  природа склеивает  всё,  что,  по  её мнению, слишком слабо, чтобы выжить в этом мире в одиночку».

Получается, любовь доступна только слабым? Что же остается тогда другим людям: сильным, средним? Жить без любви?

Да, поторопилась я, пожалуй, насчёт подачи. Меня сейчас, наоборот,  старательно загоняли в угол. Но не на ту напали.

-  Нет, конечно. Суть здесь в том, что у каждого человека, пусть даже  самого слабого, есть такие же права, как и у всех остальных людей. В их числе Право на любовь. Я вообще считаю, что самое главное в нашем прекрасном мире – Чувство, а вовсе не Разум, как принято считать многими, а из всех чувств наиважнейшее – Любовь. Нет любви в человеке – ничто не привязывает его к жизни, она теряет для него всякий смысл.

Вика решила напоследок пощадить меня.

-  Ладно, остановимся в нашей баталии как раз на этом спорном месте. Пусть нас рассудят читатели. И, разумеется, читательницы. Кстати, Саша, раз уж первый твой опыт был настолько удачен, не планируешь ли ты разместить на страницах нашего журнала ещё какое-нибудь из своих литературных произведений?

Нет, всё-таки, подача. Зря я усомнилась. Мне поразительно везло в тот день.

- Я была бы несказанно рада, если бы мне вдруг представилась такая возможность. 

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

НОЧИ С ПАНТЕРОЙ-3

История одного предательства и одной любви.

Повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЖЕНЩИНА БЕЗОРУЖНАЯ

ГЛАВА 6

ГЛЯНЕЦ

Я смотрела на своё фото в журнале, который перед уходом подарила мне Вика, и не могла поверить своим глазам. Неужели это я? В «глянце»! И даже анонс впридачу: «Интервью со знаменитой танцовщицей Багирой вы можете прочитать в одном из ближайших номеров нашего журнала».

Как же мне повезло! Но я тут же взгрустнула: что я могу дать для этого номера, кроме уже готового интервью? Я опять, в который раз, пробежалась по своим блогам в планшете. Как хорошо, что я не поддалась в своё время искушению выложить их в Интернете! Сейчас они совершенно обесценились бы. Вот когда я стану, действительно, знаменитой, тогда другое дело. Но придёт ли оно когда-нибудь, такое время?

И снова заполнили моё сознание грустные мысли. Век танцовщицы короток, мой век короче вдвойне. Что дальше? Конечно, мне грех обижаться: за довольно короткий срок я купила однокомнатную квартиру в не самом «спальном» районе Москвы, подержанную иномарку. И всё. Никаких сбережений, скудный гардероб, как сценических, так и выходных платьев, об аксессуарах лучше умолчу. Знаменитая танцовщица! Знаменитая где?

Надо было искать что-то другое. Но что? Нет, нельзя отвлекаться. Есть вполне конкретное задание, и почему бы не сосредоточиться сейчас на его выполнении?

Пожалуй, вот это. «Женщина безоружная», рассказ о том, как после операции я столкнулась с дискриминацией, жестокостью со стороны «сильного пола». Конечно, мысли сумбурные, их слишком мало, но можно оформить, расширить. Что это будет? Пожалуй, эссе. Название вполне подходящее, не стоит его менять.

ГЛАВА 7

«КАК МАЛО НАС, КРЫЛАТЫХ!»

     АЛЕКСАНДРА КУЛЕМЗИНА  (БАГИРА)

ЖЕНЩИНА БЕЗОРУЖНАЯ

Физиологическое эссе

Часть 1  ЛЮБОВЬ И СЕКС

«Самое главное в этом мире – Чувство, из всех чувств важнейшее – Любовь. Нет любви в человеке – ничто не привязывает его к жизни, она теряет для него всякий смысл. Из любви к Богу, любви к Жизни рождается и любовь к женщине (мужчине), семье, детям, а тогда мужчина (женщина) горы может свернуть. Любовь – чувство, от которого пылают сразу душа, сердце и тело. Без него недоступно для человека счастье».

Я сделала эту запись в Дневнике очень давно, что с тех пор изменилось?

Я по-прежнему готова подписаться под каждым словом из написанного мной тогда, хотя очень мало что взяла с собой в новое качество своей личности из прежней жизни. Вот только понимаю я эти слова теперь гораздо глубже. Словно охватила вдруг одним взглядом обе стороны Луны.

И тем не менее, разговаривая с людьми о любви, я была поражена, насколько люди по-разному думают об этом чувстве, хотя в то же время, как страстно они желают о нём высказаться!

Начнём с женщин. Точнее, продолжим о нас разговор.

«Если принять официальную трактовку Христа не как человека, а как богочеловека, то мы должны найти в себе мужество признать, что женскую часть его сущности с креста до сих пор никто не удосужился снять. Так она и висит там распятой. Никогда не забывайте об этом».

Ещё одна запись из сокровенного Дневника.

Что говорить обо мне? Если других женщин долго, буквально с рождения, готовили к грядущей участи, «воспитывали», наказывали, натаскивали, приучали, приручали, то в моей жизни сразу, буквально с первого дня, на меня будто обрушился град.

 Я обнаружила вдруг  то, что раньше не замечала, к чему вокруг все успели привыкнуть, но что в мгновение ока неожиданно развернулось против меня.

И я оказалась безоружной.

Двойная дискриминация. Как «ненастоящей» женщины, так и женщины вообще.

Нет, снова непонятно. Попробую забраться ещё глубже, и посмотреть на проблему совсем уж издалека.

Человеку со стороны практически невозможно понять, почему большинство людей, решившихся на Переход, скатываются в итоге к проституции.

И здесь причины могут быть самые разные.

Главная беда в том, что жажда любви в вашем новом гендерном облике многократно возрастает, а шансы обрести её практически устремляются к нулю. Вам хочется иметь постоянную поддержку, ваши чувства настолько обострены, что сами по себе вы не можете существовать, вам неотложно необходимо о ком-нибудь заботиться,  доставлять и получать удовольствие и даже наслаждение.

Вы понимаете, что надо действовать, действовать, действовать. И вы рассчитываете, что отправившись в свой любовный поиск, вы найдете когда-нибудь свой идеал.

Кому-то везёт. Единицам, буквально. В большинстве своём, даже достигнув «рая», вы попадаете в самые разные ситуации. С удивлением обнаруживая, что столь желанная любовь, достижение своей мечты, не всегда спасают.

Через какое-то время, к примеру, вы убеждаетесь, что с вами живут, вас обожают, но… лишь как экзотическое (нет, нет, уже не уродливое) насекомое, однако кого интересует ваша душа?

«Как мало нас, крылатых!» Действительно, людей, решившихся пройти весь Путь до конца, ничтожно мало, между тем, обрести счастье, семью с обыкновенной женщиной или обыкновенным мужчиной для них практически невозможно. Уже с первых дней, месяцев между вами возникает такая стена непонимания, что вы отчаиваетесь её преодолеть. Ваш любимый мужчина (женщина), тем более, муж (жена), очень скоро начинают ощущать на собственной шкуре те проблемы, которые уже стали для вас самой (самого) привычными. Хотите, чтобы я напомнила конкретно, какие именно? Работа, родственники, друзья, соседи, просто окружающие вас люди. Нужно очень сильно любить человека, чтобы последовать за ним в подобный ад.

     Любить? За что?

     Нет, нет, опять слишком близко. Отойдём ещё дальше.

Пытаясь найти себя в окружающем мире, вы должны осознать, что:

во-первых, вы – такие же люди, как все, ничем от них не отличаетесь;

во-вторых, чувство любви вам столь же присуще и доступно, как и всем остальным людям;

в-третьих, нет, и не может быть никакого обособления вас от других людей, и любовь и жизнь для вас и для них – единое пространство.

Но вы должны осознать также и другое, порой практически противоположное:

вы – не такие люди, как все. Мало что-то понять, провозгласить самому, нужно ещё, чтобы и окружающие уверились в этом;

любовь… да, и присуща она и доступна, и даже жажда её обострена в вас, доведена до предела, но та душевная боль, которую вы, в результате своих поисков, будете испытывать, вполне может заставить вас забиться в какую-нибудь уродливую скорлупу, и как можно тщательнее маскировать свои чувства.

Единое Пространство - чаще всего цель, идеал, не более того. На практике сплошь и рядом получается, что и любить вы можете только себе подобных, и жить жизнью кафкианских уродов, которыми видят вас большинство окружающих вас, порой, действительно, подлецов, маньяков и негодяев, которые, тем не менее, будучи уродами невыдуманными, жизненными, смеются над вами и ненавидят вас.

И тем не менее, Единое Пространство, главная ваша цель, то к чему вы постоянно должны стремиться, чего вы всеми фибрами своей души должны желать, добиваться.

ГЛАВА 8

«ТАНЦУЙ, ПОКА МОЛОДОЙ!»

     АЛЕКСАНДРА КУЛЕМЗИНА  (БАГИРА)

ЖЕНЩИНА БЕЗОРУЖНАЯ

Физиологическое эссе

Часть 2  ВИРТУАЛЬНОЕ И РЕАЛЬНОЕ

Любить? За что?

Задавшись целью написать это эссе, я присматриваюсь к мужчинам так, как будто вижу их впервые. Что можно выделить основным в психологии самца? Высокомерие вида, стремление к лидерству? Увлечённость работой? Непонимание нас, представительниц «слабого» пола?

     «Несмотря на явный прогресс в истории феминизма в последнее время, следует отметить, что далеко не все женщины стремятся к равноправию, более того, именно они, в основной своей массе, этот процесс и тормозят».

Ещё одна моя запись. Каюсь, я должна со вздохом признать, что в моих взглядах нет, и никогда не было ни капли феминизма. Семья, дети, как обязательные атрибуты полноценного бытия – в мечтах я не воспринимаю свою жизнь иначе, не хочу видеть её скособоченной, неполноценной, но, так уж сложилась моя судьба, что между мной и тем, к чему я стремлюсь всей душой – пропасть, которая всё больше кажется мне непреодолимой. Что поделаешь: обычно о таких вещах размышляют в молодости, юности, буквально с самого детства, но у меня ведь ничего подобного не было.

Сбываются или не сбываются мечты, в данном случае вторично, но здание будущей жизни во всех случаях выстраивается сначала в воображении. Материал для него берется отовсюду, откуда только можно. Но происходит странное. Наши знания о жизни, любви, семье мы черпаем, в основном, из литературы, с экрана телевизора, не подозревая ещё, насколько они, причём заведомо, ложны.

Мы ждём принца, а наши куда более практичные подруги: одноклассницы, сокурсницы, в это время успешно уводят у нас из-под носа хороших ребят, на которых мы и внимания-то не обращали, а они в итоге оказываются как раз самыми надёжными спутниками жизни, заботливыми мужьями.

 Ведь то здание, которое мы построили в своём воображении, к сожалению, редко выдерживает испытания жизнью. При первом же соприкосновении с ней, оно то тут, то там, но неотвратимо начинает разваливаться.

В итоге, приглядевшись однажды внимательнее к себе в зеркале, мы резко снижаем планку, и снова ждём, но и это не помогает. Что остаётся? Брак по расчету? Но в расчете этом уже не идёт речь о каком-то сказочном богатстве, как пропускается вообще  (всё та же сказочка!) вопрос о любви. В ходу куда более прозаические вещи: пьёт или не пьёт ваш избранник; как он к вам относится; сможет ли по своим материальным возможностям хотя бы двоих детей потянуть? Но и здесь рулетка. Угадать этот карт-бланш невозможно.

Ну а уж если повезёт, то мы начинаем строить новое здание. Непродуманно, наспех. Нам не нравились, к примеру, отношения между нашими родителями, но приходит время, и мы поневоле, за неимением каких-то других образчиков, начинаем копировать их. То же самое происходит и в наших взаимоотношениях с детьми, когда они у нас появляются. И вот приходит момент, когда и тут мы остаёмся с носом. Что же делать? Ещё раз понизить планку?

Психология мужчины: «Слушай, никак в толк не возьму, как так получается с этими бабами: любим одних, спим с другими, женимся на третьих. И сколько ни раскладывай карты, всё равно не получается по-другому».

Психология женщины, словами одного из героев Милана Кундеры из его сборника «Смешные любови» (не помню дословно): вот возьми наших жён, они все одинаковые, зачем же мы их так долго, тщательно выбирали? Ведь можно было не морочить себе голову, жениться на первой встречной, и получилось бы то же самое.

Любить? За что?

Я опять задаю себе этот вопрос, но смотрю на него уже с другой, противоположной, стороны.

Брак по расчёту? Не для меня. Слишком дорогую цену я заплатила, чтобы позволить себе соглашаться на суррогаты. Любовь? Несомненно! Семья? Только супружество, никаких гражданских браков. Дети? Я уже решила, что никогда не свяжу свою жизнь с транссексуалом. Только с нормальным, полноценным мужчиной, и мне совершенно не интересно, от кого у него будут наши дети. Это его забота. «Практически невозможно»? Я так говорила? Считайте, что я просто примерялась тогда, теперь отрезала.

Мой мужчина должен любить меня прежде всего, как личность, как человека. Размечталась? Останусь в итоге одна? Да, конечно, скорее всего так и получится, но ни на что другое я точно не соглашусь. Я достаточно повращалась в различного рода клубах и сообществах, как в Интернете (Виртуальности), так и в реальной жизни, чтобы разобраться в том положении, где я залипла, как муха.

Теперь другое: искать или ждать? Конечно, со своей профессией – специалистка в  IT – информационных технологиях, я могла бы работать пусть не в офисе, а по договорам, фрилансером, и ни в чём не нуждаться материально. Но что дальше? Так и просидеть перед компьютером всю оставшуюся жизнь? Я выбрала другую стезю, стала танцовщицей травести, однако увеличились ли здесь мои шансы?

Выйти замуж за поклонника? Сложно, но реально. И что в итоге? Стать танцующей куклой? Или тем самым экзотическим насекомым, о котором я уже говорила?

Выбрать кого-нибудь из коллег? В отличие от меня, они знали, куда шли и чего хотели. Большинство из них живёт не просто одним днем, но даже одним вечером или даже ночью. «Танцуй, пока молодой», как поётся в одной песенке. О старости, конечно, тоже надо подумать, так что деньги, деньги, деньги. Мораль: не танцуй за бесплатно.

Где ещё я могу своего избранника встретить? Вернувшись с работы, я долго отмокаю в ванной, понемногу приводя нервишки в порядок, потом задёргиваю на окнах тяжёлые ночные шторы, а проснувшись, снова начинаю собираться на работу, успев посетить по пути, если есть денежки в кошельке, пару-троечку бутиков или салон СПА.

* * *

Кажется, получилось. Теперь я буду терпеливо ждать. Сначала, когда мои мыслишки проберутся к читателям, потом - как их встретят, найдут ли они отклик хоть в чьей-нибудь душе?

Не думаю, чтобы вам было бы и дальше интересно читать обо мне.

Ну а вдруг? Кто знает?

Расскажу всё-таки ещё две истории: историю одного предательства и историю одной любви.

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

НОЧИ С ПАНТЕРОЙ-4

История одного предательства и одной любви.

Повесть

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО

ГЛАВА 1

В АВСТРАЛИИ

-  Прости, но я вынуждена вернуть тебе обратно твоё эссе. К сожалению, оно не прошло. Интервью и то с большим трудом проскочило. Если бы не деньги, которые поступили в качестве платы за рекламу от клиники, в которой ты делала операцию, и от ночного клуба, в котором ты работаешь, вообще бы ничего не было. – Вика продолжала помешивать в чашке с кофе, давно растворившийся в нём сахар и добавила, так и не дождавшись от меня ответа: - У тебя есть враги. Ты знала об этом?

Враги, чем она меня удивила? Я ведь сама договаривалась и с клиникой, и со своей любимой «Косынкой» о том, чтобы они сделали денежный перевод, сама нанимала фотографа, когда до меня дошли сведения, что интервью со мной в «КрисТине» забраковали. Однако у меня не было никакого желания узнать имя человека, который встал у меня на пути. Как говорится, Бог дал, Бог взял. Мне послали с неба немножечко славы, а затем забрали её обратно, стоит ли по этому поводу убиваться?

-  Конечно!

-  И как ты к ним относишься? Боишься? Сражаешься?

Что я могла ответить?

- Никак не отношусь. Они мне до Луны, абсолютно. У меня есть поклонники, даже фанаты. То есть, люди, которые разбираются в том, что я делаю. На мнение остальных мне совершенно наплевать. Оскорбления, унижения, ненависть - для меня привычная атмосфера, враги… как можно без них обойтись в моём ремесле?

Вика взглянула на меня так, как будто увидела впервые. Кем я была для неё прежде? Куклой? Тем экзотическим насекомым, о котором я уже не раз упоминала? Жрицей любви? Что изменилось? Кукла вдруг заговорила?

-  Слушай, как ты живешь вообще? Сон, работа, репетиции, необходимость постоянно следить за своим имиджем, держать себя в тонусе. А хватает времени на что-нибудь другое? У тебя есть друзья, любимый человек?

Я мрачно усмехнулась.

-  Живу? Ожиданием. Друзей у меня никогда не было. Сколько себя помню, я всегда была отверженной. Но, может, когда-нибудь они появятся? – «Рассказать тебе о своём детстве? Ни за что на свете! Даже не надейся!» – Любимый человек? Все мы о нём мечтаем. Я в том числе.

Любимый человек? Тоже табу. Но чудо произошло, он в моей жизни всё-таки появился. И никогда уже не уйдёт из неё, несмотря на своё поспешное бегство. Да, сердечко моё разбито, но разве лучше было бы, если бы оно так и оставалось пустым?

Буря чувств, которые я испытала… Кому они интересны? И кто в состоянии их понять?

До той знаменательной встречи мне было страшно, сейчас больно. Что лучше? В случившейся ситуации я предпочитаю боль.

Став женщиной, я отринула всё, что было в моей жизни до Перехода. Но сразу, одна на другую, стали наслаиваться новые проблемы. К кому отныне я буду испытывать влечение? Кем стану? Уродкой-асексуалкой? Лесбиянкой? Вопрос долго оставался открытым. Когда я бывала блюдом в «сумасшедшем меню», я ничего не чувствовала, кроме отвращения. Сейчас я спокойна – моя гендерная ориентация определилась, я совершенно традиционна.

Вика пощёлкала перед моим лицом пальцами:

-  Ау! Саша, ты где? В астрале?

Я отшутилась:

-  Да, в Австралии. Здесь много-много диких кенгуру. Давно мечтала среди них побывать.

-  Понятно, - сокрушённо покачала головой Вика, - а как у тебя с мальчиками? Или с девочками? Кого ты предпочитаешь?

-  Я же сказала – диких кенгуру, - продолжила отшучиваться я. Мне очень нравилось сидеть вот так в кафе с интересной, реактивной девчонкой, да ещё журналисткой, и просто, расслабившись, о чём-то болтать.

-  Слушай, а давай я тебя с кем-нибудь из своих друзей познакомлю? У меня их пруд пруди. Интересные ребята!

Я лишь молча, с улыбкой, отрицательно покачала головой.

-  Понятно, - со вздохом откинулась на стуле Вика, несколько разочарованная, - значит, всё-таки девочки?

Она задумалась на какое-то время, затем воодушевилась:

-  Ладно, так и быть, я согласна на эксперимент. Такой экстрим никак нельзя упускать. Но я совершенно ничего не понимаю в подобных отношениях. Ты меня научишь?

Я посерьёзнела и, как-то резко, сразу, потеряла к нашему разговору всякий интерес.

-  Не получится. Я не лесбиянка и не бисексуалка. Врать не стану: у меня есть парень, жених, мы с ним очень любим друг друга. Он у меня первый и единственный, никого другого мне не надо.

Вика даже захлопала в ладоши от восторга:

-  Фото есть? Покажи!

Я поколебалась какое-то время. Конечно, у меня было фото, и не одно. Вадим в ту памятную ночь был так пьян, что совершенно не обращал внимания, что я его снимаю. Но лучше было не рисковать.

-  Как-нибудь в другой раз. Покажу обязательно.

Вика ничего не понимала. Ей, конечно, было не привыкать к твёрдым орешкам - и не такие разгрызала, и всё же я постоянно заводила её в тупик своим поведением.

-  Хорошо, а как насчёт подруги? Ты настолько поразила меня, что мне теперь без тебя скучно станет жить. Ну так что? Согласна?

Я наморщила лоб, совсем ненадолго, чтобы морщинки не появились.

-  Я не против. Вот только как ты себе это представляешь? Я ночная бабочка, ты дневная – вместе нам не летать.

-  Придумаем что-нибудь, - отмахнулась Вика. – Главное, чтобы желание было.

Мы ещё немного поболтали о том, о сём, затем расстались, вполне довольные друг дружкой.

ГЛАВА 2

ВИКАЖУР

Я раздвинула тяжёлые ночные шторы, и некоторое время привыкала в тёмных очках к хлынувшему в комнату дневному свету. Затем, с трудом начиная приходить в себя, медленно прошлёпала на кухню. Лениво полистала накопившиеся СMС–ки на смартфоне. Вика, Вика, Вика. Целеустремлённая девушка. Какая-то милая чепуха в текстах, непривычная на фоне той деловой лаконичности, к которой я привыкла. Знакомых у меня практически не было, на работе номер своего телефона я старалась держать в секрете.

Было предложение пообедать вместе, поэтому я не стала ничего готовить, приняла душ и села к зеркалу наводить красоту. Долгий процесс, и с годами меньше времени занимать не будет.

Подруга… Зачем? День у меня обычно забит до отказа. От чего отщипнуть кусочек? От сна? Но он и так слишком короток, а ведь что-что, а недосыпание на лице замаскировать невозможно.

Уже заканчивая макияж, я вдруг услышала сигнал домофона. Кто бы это мог быть? Только визитёров мне не хватало! Так и не очнувшись в полной мере, несмотря на все усилия, от сна, я, позёвывая, поплелась к двери.

Вика! Стресс моментально стряхнул с меня дремоту.

-  Открывай! – радостно прокричала в микрофон моя новоявленная подружка, показывая в экран два пластиковых пакета с продуктами.

Так вот, оказывается, что означало предложение: «Пообедаем вместе?» Я нажала кнопку с рисунком ключа и судорожно заметалась по квартире, пытаясь, хоть немного, навести в ней порядок. Что-то удалось, что-то нет. Я знала по опыту, что Вика никогда не расстаётся с фотоаппаратом, это было одним из самых любимых её увлечений.

-  Ну как я? Не разбудила?

Я давно уже не завидую людям, которые зарабатывают на хлеб любимым ремеслом, потому что никаких других вариантов в своей  жизни просто не представляю. Вика как будто родилась с авторучкой и диктофоном в руках. Легко поступила на факультет журналистики МГУ, до этого ещё школьницей сотрудничала в местной газете небольшого городка, в котором она родилась.

-  Надоели кафешки, - сморщила Викажур (Вика-журналистка), как я её мысленно прозвала, войдя, и с любопытством осматриваясь по сторонам, веснушчатый носик. – Может, соорудим в четыре руки что-нибудь домашнее? Ты как в это время? Наверное, ещё только завтракаешь?

-  Нет, - с грустью покачала головой я. – Как раз «фриштыкает» «моя светлость» (это из классики. Frűhstűck – завтрак (нем.)) лишь глубоко за полночь, и никогда дома. Обычно после представления мы закатываемся всей честной компанией в какой-нибудь из наших любимых ночных ресторанчиков.  Нас там все знают. Болтаем обо всём на свете, чтобы отмокнуть, успокоить нервишки, но слишком не наедаемся, сон будет плохой потом, кошмары замучают. Конечно, у всех по-разному, а вообще-то, большинство предпочитает алкоголь, вроде как нет ничего лучше, чтобы расслабиться, чем пропустить пару стаканчиков виски или какой-нибудь экзотический коктейль типа «Маргариты».

-  И ты тоже? – с любопытством уточнила Вика.

-  Не угадала, я равнодушна к вину. Профессия не располагает. Нужно быть постоянно в форме, иначе быстро вылетишь из обоймы. А куда я потом направлю свои стопы?

Как я и предполагала, Вика постоянно щёлкала своей техникой, да и диктофон наверняка находился постоянно включённым в сумочке, с которой она тоже не расставалась.

-  Так что сразу после сна плотный обед, перед выступлением тоже нельзя особо наедаться, иначе придётся брюхом трясти, – закончила свою мысль я. – Ну а у тебя как?

Викажур пожала плечами:

-  Практически, как у всех. Здесь я ничем особенным не отличаюсь. Да и вообще, моя работа… По сути, я обыкновенная офисная крыска. Встаю рано, перекусываю, чем придётся, поскольку аппетита с утра никакого. Потом, если нет задания, бегу в редакцию. Иногда работаю дома, в тех случаях, когда кропаю какую-нибудь большую статью или очерк. У нас есть ребята, которые и по заграницам мотаются, берут интервью у знаменитостей, потом могут неделями не спеша материал дома готовить, лишь бы получилось занимательно. Лучшие из лучших, бери ещё выше, несколькими языками в совершенстве владеют, обзавелись множеством друзей, знакомых в Америке, в Европе. Перед ними заискивают, во всяком случае, как мне, не хамят. Я больше по репортажикам промышляю, с тобой случайно получилось, бываю иногда на подхвате, когда оказия выпадает.

Я быстро орудовала на кухне, одновременно стараясь поддерживать разговор. Когда есть возможность, я, обычно, прихватываю что-нибудь со скидкой в ресторане нашего клуба, а в основном, готовлю сама.

-  И что, никаких перспектив впереди?

-  Ну, почему же, можно пробиться. Я ведь породистая собачка, мама с папой тоже в газете работали, по командировкам мотались постоянно. Так что связей у меня хватает, меня как бы жалеют, постоянно предлагают куда-нибудь перейти. Но здесь весело, и платят неплохо, что по нынешним временам тоже немаловажно. Надеюсь, ты того же мнения?

-  Насчёт денег? Спрашиваешь! Деньги – зло, когда их нет. У меня была возможность мудрость этого афоризма до потрохов прочувствовать, когда я несколько месяцев не расставалась с тряпкой и шваброй в руках с полным отсутствием в обозримом будущем хоть каких-либо вариантов просвета.

Дальше, как я и предполагала, начались расспросы: а это кто, а что означает вот этот снимок? Я нашла в меню проигрывателя увертюру из мюзикла «Отверженные», Вика сразу поморщилась:

-  Господи, какое старьё, может, поставишь что-нибудь поновее?

-  Ладно, пусть будет Леди Гага, - усмехнулась я. – Устроит тебя?

Викажур неопределённо пожала плечами.

Ещё в прошлый раз Вика цепким взглядом пыталась охватить всё, что только могло заслуживать хоть какое-то внимание в её глазах на моих стенах, но тогда у неё не было времени отвлекаться, сейчас она, наконец, оторвалась по полной программе. Я даже не успевала отвечать на её вопросы.

- Ну, это единственная дочь певицы Шер, Честити Сан Боно. Как видишь, она решила сменить пол, и теперь уже мужчина, Чез Сальваторе Боно. Известная личность. Писатель, актёр, музыкант. Да ты, наверное, разыгрываешь меня? Не знать Чеза Боно! Такая знаменитость! Эти тоже всегда на виду: популярные модели, телеведущие Кармен Каррера, Валентин де Найт, Инес Рау, Дженна Талакова.

Вика качала и качала из меня информацию. Неужели самой лень поинтересоваться? Да и зачем ей это? Самое главное, что я не успела убрать фотографии Вадима, которые красовались повсюду, и это было большой оплошностью с моей стороны.

-  А вот тут мой любимый герой, - сказала я, чтобы попытаться отвлечь внимание Вики, - или героиня, не знаю даже, как относиться. Жил-был когда-то очень известный американский разработчик компьютерных игр Даниэль Бантен, и всё у него было «в полном шоколаде»: куча денег, интересный бизнес, всемирная слава, море фанатов, пока в возрасте 43 лет развод с женой, неустроенность в личной жизни, постоянные душевные депрессии, эксперименты с гомосексуализмом, не привели его к идее сделать себе операцию по перемене пола, в результате чего на Земле стало одним мужчиной меньше, и одной, весьма привлекательной, но очень несчастной, женщиной по имени Дени Бантон Берри больше. Она оставила после себя душераздирающие мемуары, в которых до конца дней своих бесконечно сожалела о своём поступке и предостерегала не совершать чего-то подобного других. Пока в 1998 году не умерла от рака лёгких.

-  Интересно, - оживилась Вика. – И со всеми так? В смысле, все бывают несчастны? Зачем же они решаются на такие эксперименты?

-  Трудно сказать, - пожала плечами я. Кажется, моя уловка удалась. – Традиционное мнение, что нужно быть точно уверенным в том, что ты в «чуждом теле», только тогда Переход не просто поможет преодолеть тебе все трудности и неудачи, но и обрести долгожданную душевную уверенность и счастье. Бывают случаи, когда люди пытаются вернуться обратно в ту гендерность, в которой они пребывали раньше, иногда у них получается, но чаще они лишь усугубляют этим своё положение.

-  Ну а как с тобой? – поинтересовалась Вика. – Не жалеешь, не плачешь по ночам в подушку?

-  Нет, - ответила я вполне серьёзно. – Мне просто повезло. Хотя риск был, конечно, как и у любого другого человека в моём положении, очень велик. 

Я обедала, причём довольно плотно, Вика же без особого аппетита ковырялась в тарелке, но кофе ей понравился, она даже выпила две чашки.

- Скажи, а как у тебя с оргазмом? – Язык у Вики точно был без костей. Да и  в умении разговорить, обаять собеседника, ей никак нельзя было отказать.

Я промолчала. К счастью, Вика тараторила, как заведённая: ни во что не углублялась, не переспрашивала, продолжала и продолжала.

-  А как ты вообще заинтересовалась таким необычным вопросом?

Я поняла, что безнадёжно сломавшуюся игрушку опять надо переключить на что-то другое.

-  Знаешь, есть такой древний миф. Об андрогинах. Существах, которые несли в себе не одно, а сразу два начала: мужское и женское. В частности, о них писал в своём «Пире» Платон. Далее следует множество вариантов: вроде, как Бог разделил их надвое, и с тех пор в мире эти половинки, хотя уже много веков прошло, постоянно ищут друг друга. Потом как-то интерес в умах переключился на другой образ - гермафродитов: людей, сочетающих в себе качества и мужчины и женщины одновременно. Уроды, конечно, но с другой стороны – загадка природы. В частности, есть легенда, что у Гермеса и Афродиты был сын Герм-Афродит, так вот он влюбился в какую-то нимфу, причём до такой степени, что даже попросил богов соединить их воедино. Что было и сделано. Ещё я очень люблю Бальзака, считаю его самым великим среди писателей всех времён и народов, и знала, что этот образ волновал его необычайно, он даже написал роман «Серафита», который не вошёл ни в одно из его собраний сочинений, и был переведён лишь сравнительно недавно, о чём я узнала случайно, и тут же его приобрела. Самое интересное, что он была посвящён Эвелине Ганской, возлюбленной, музе, а впоследствии и жене мсьё Оноре, который считал эту спорную вещицу, написанную под влиянием шведского теософа-мистика Эмануэля Сведенборга, о некоем, как говорят в народе: «не корова и не бык, не баба и не мужик», Серафите-Серафитусе, одним из самых значительных своих произведений.

Но пришёл день в моей жизни, когда я неожиданно обнаружила, что я тоже внутри вовсе «не бык и не мужик». К счастью, наука к тому времени далеко ушла, и со времён Платона, и даже Бальзака. Так что, как поётся в одной популярной детской песенке: «Теперь я Чебурашка. Мне каждая дворняжка. При встрече, сразу Лапу подаёт».

Я надеялась, что своей несусветной болтовнёй давно уже усыпила Вику, но не тут-то было: она практически меня не слушала, положившись на диктофон, зато облазила всю мою квартиру вдоль и поперёк, даже нижнее бельё в шкафу на полках перетрясла, перевернула, чуть ли не перенюхала. Такая вот подружка-«дворняжка» у меня появилась - Викажур. И я даже не знала, радоваться мне неожиданному «подарку судьбы» или огорчаться.

ГЛАВА 3

ОБМАНИ-СМЕРТЬ

-  Неужели ты не можешь хоть раз расслабиться? – Вика не упустила возможности в очередной раз посмеяться надо мной. – Как можно жить в таком постоянном напряжении? Артурчик, к примеру, просто без ума от тебя, а ты даже поговорить с ним отказываешься.

-  Не могу. Я не принадлежу себе, - терпеливо пыталась я вновь разъяснить своей подружке, к которой, непонятно почему, всё больше привязывалась, элементарное-очевидное. – Контракт, Викуся, в нём каждая деталь прописана. Я не звезда, конечно, всего лишь звёздочка. Не блещу на весь мир, но в определённых кругах знаменитость. К тому же – лицо клуба. Во всех случаях, публичный человек. Кстати, раньше о таких вещах я просто не задумывалась, только, общаясь с тобой, обнаружила.

Мы встречались при каждом удобном случае. Пусть на полчаса, даже на пять-десять минут. Болтали, пили кофе, ели мороженное, кормили голубей. Трудно передать, какое наслаждение я получала от таких, казалось бы, ничтожных мелочей. Вика, несмотря на мои возражения, всё-таки познакомила меня со своими друзьями. Я не была уверена, что они искренни в отношениях со мной, хотя буквально тонула в их лести и комплиментах. Особенно настойчив был Артур. Сын какого-то шоу-мена с телевидения, он пытался пробиться на эстраду, сделать сольную карьеру, и постоянно расспрашивал меня о технике исполнения отдельных моих номеров. В принципе, этот вопрос всех волновал, у ребят даже были записи всех моих программ, что меня насторожило, но я промолчала.

-  Скажи, а вот эта миниатюра, где ты идёшь по тёмному городу одна, на тебя неожиданно нападают хулиганы, а потом ты фантастически дерёшься одновременно с пятью отморозками, мы так и не смогли разгадать, какую оборонительную технику ты использовала, хотя пересмотрели этот эпизод не один десяток раз. И почему он так странно называется: «Обмани-смерть»?

Артур был прилипчив, как банный лист. Для меня не было большим открытием, что молодёжь сейчас не знает самых элементарных вещей, у неё свои ценности, но почему именно я должна была их какому-то сопляку разъяснять? И всё-таки, что мне оставалось?

-  Обмани-смерть, Вотрен, Жак Колен, он же аббат Карлос Эррера - у бывшего каторжника, персонажа романа «Блеск и нищета куртизанок» Оноре де Бальзака было много имён. Так что не ищите в моём танце айкидо или карате, тут просто криминальная уличная драка. В ней свои приёмы. Я представила очень сложный вариант, когда противников больше четырёх. В такой схватке практически невозможно победить. Можно драться на три стороны, если за вами стена, на четыре – вы должны быть, по меньшей мере, суперменом, но «пятый лишний» - это уже верная смерть. Пятый всегда найдёт ваше слабое место, выберет не спеша, чтобы вас достать, удобный момент. Оружие – всё что угодно: что у вас есть в карманах, до чего можете дотянуться. Авторучка, пилочка для ногтей, верёвка из капюшона вашей куртки, кисточка для макияжа, шило, ногти, зубы. Да, да, шило, заточка – чем уже лезвие клинка, тем он опаснее, ни один хирург вас потом не спасёт. Что ещё? Подлость, эффективность приёмов не должны знать пределов: коленная чашечка, пах, солнечное сплетение, шея, кадык, любые болевые точки. Если ясно, что нападения не избежать, наносить удар первой. Потом будут адвокаты, пострадавшие, родственники пострадавших, а вот если вы промедлите, не будет вообще ничего. Ну а оптимальный вариант: пройти специальный курс у какого-нибудь специалиста. Их сейчас пруд пруди. Я сказала достаточно?

Ребята слушали меня, разинув рот. Если бы они знали ещё, кто меня консультировал! Человек, две трети сознательной жизни проведший за решёткой. И его слова: «Если понадоблюсь, обращайся!» дорогого стоили.

За каждым из моих номеров стояли консультанты, как правило, из моих самых верных и бескорыстных поклонников, и каторжный труд.

Первым очнулся Артур.

-  Прости, но, судя по твоему рассказу, Вотрен – мужчина, а в танце фигурирует женщина. Как так получилось. Ведь ты могла переодеться.

-  Ну, будем считать, что тут эпизод из позднего периода жизни Жака Колена. В главе «Последнее воплощение Вотрена» его приглашают на службу в полицию, чтобы очистить Париж от расплодившегося, как вши криминального элемента. И там он уж перевоплощался, как хотел. По сути, это ведь реальный человек, только звали его по-другому – Эжен Франсуа Видок, гнусный тип, который после бурной криминальной биографии, без крохи жалости и сожаления добрых два десятка лет гнобил и истреблял своих бывших подельников и друзей. Кстати, им вдохновлялся не только Бальзак, но и Эжен Сю в «Парижских тайнах», Виктор Гюго в «Отверженных». Но у Бальзака он наиболее близок к прототипу, причём  сейчас актуален, как никогда. Чего стоит хотя бы одно из высказываний Жака Колена: «Надо пожирать друг друга, как пауки в горшке». Вам это ничего не напоминает?

«Хрустальная любовь», если вы помните, начинается с того, как два совершенно незнакомых человека обращают друг на друга внимание в толпе.

Снова и снова тот же эпизод, только статисты вокруг разные.

Вот эти двое уже в ожидании встречи, ищут глазами один другого.

Их сближение, жесты, па, которыми они знакомятся, представляются друг другу.

Интерес идёт по нарастающей, пока не доходит до кульминации: нескончаемого танца, в котором мешаются самые разные стили, участвуют уже все статисты.

В финале они просто уходят вместе, о чём-то друг с другом беседуя.

Здесь важное значение имеет подтанцовка. Она понемногу вовлекается в чудо неожиданно возникшего чувства, а под конец оттягивается по полной программе. Нет равнодушных, все радуются случившейся волшебной встрече, мечтают о счастье сами.

«Восторг» - женщина в момент эмоционального взрыва. Выкладывающаяся полностью во всех гранях своего профессионального мастерства танцовщица, на которую все вокруг работают, помогают раскрыться максимально чувствам, которые героиня испытывает. Здесь я хочу особо остановиться на визуальных эффектах: огромные экраны, на них постоянно меняются цветы, драгоценности, великие актрисы всех времён и народов, много чего. Мы широко используем сейчас формат 3D, а экраны расположены уже не только на сцене, а буквально по всему залу.

Я понимала, что мне уже не удастся избежать того, чтобы попасть в ролик и быть выложенной в СоцСетях, мне всё-таки развязали язык, подловили. 

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

НОЧИ С ПАНТЕРОЙ-5

История одного предательства и одной любви.

Повесть

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЕДИНОЕ ПРОСТРАНСТВО

ГЛАВА 4

SHE BITCH (ОНА СУКА)

Ильяс кинул передо мной флешку, файл с распечаткой и покачал головой:

-  Ну ты покойница, Саша! Как это тебя угораздило?

Сначала я ничего не понимала, но уже с первого взгляда на текст мне всё стало ясно. Что оставалось? Я проронила со вздохом:

-  Спасибо.

-  За что? – искренне удивился начальник безопасности нашего клуба.

-  За то хотя бы, что ты набрался терпения и не вручил мне эту пакость до выступления.

Галеев немного смягчился, но всё же отвёл взгляд в сторону.

-  Саша, ты – королева, конечно, я искренне тобой восхищаюсь. Но я обязан был доложить начальству, такое нельзя скрывать.

-  Сколько у меня времени? – спросила я, облизнув внезапно пересохшие губы.

-  Времени? На что? – удивился Ильяс. – Сашенька, золотце, у тебя нет ни одного шанса. Такие вещи у нас не прощают.

-   И всё-таки?

-   Меньше суток.

-   Поможешь?

-   Как? Кто меня слушать будет?

-   И всё-таки?

Галеев задумался. Затем пожал плечами:

-   Ну, если что-то в моих силах будет сделать, безусловно.

Я еле дождалась, пока доехала до дома. Но и там постаралась не растечься амёбой прямо у порога. Приняла душ, надела халат и только потом, забравшись с ногами на диван, погрузилась в чтение.

Вся моя жизнь до самых потрохов. Думаю, на целый разворот, если учесть весьма красочные фотографии. Типичный заказ по принципу рикошета: жалкая танцовщица – ночной клуб – незримый босс, хозяин нашей «Косыночки». Всё ради его имени, упомянутого один только раз, и то лишь вскользь.

Первое впечатление: прав был Ильяс – речь шла уже не о покойнице, а о трупе. Сомнительно, чтобы после таких материалов меня оставили в живых.

Рингтон арии «Два крыла любви» из мюзикла «Ромео и Джульетта», я судорожно схватилась за смартфон. Галеев, слава Богу!

-  Ну что, прочитала? – холодно поинтересовался он. – История простая: мне позвонил редактор «Зеркала», мой хороший друг, попросил подъехать. Показал распечатку, спросил, что с ней делать? Теперь твоя очередь. Что ты можешь поведать навскидку?

Я вздохнула.

-  Типичная заказуха. Зашли издалека: сначала тиснули две статейки в «КрисТине», «глянец» есть такой, ну ты их наверняка видел. Затем та же девчонка: Вика – фрилансер, вроде как заинтересовалась мной, предложила дружбу. Выглядело всё очень мило, я, естественно, купилась. Снимки все подлинные, хоть и сделаны без моего согласия, наверняка сама нащёлкала, не подключала папарацци. Статья сшита из трёх источников: моё эссе, вроде как заказанное для очередного номера того же журнала, но впоследствии отвергнутое им, наши разговоры – пустопорожняя болтовня, я всё просеяла – ни одного лишнего слова, но как ни странно, работает, ну и, как апофеоз, наглое враньё, чистейшей воды сочинительство.

-  Что ты никак не сможешь доказать… - усмехнулся Галеев.

Я собрала волю в кулак. Мой единственный шанс, получится ли?

-  Ну почему же, я ведь не круглая дура, чтобы подписать договор с клубом, не читая его. Поэтому «за базаром следила», все наши разговоры, на всякий «пожарный» случай записывала на диктофон. Кстати, писали обе, втайне друг от дружки, естественно. Если эту суку прижать хорошенько, идентичность записей вполне убедительный довод.

Галеев задумался, я терпеливо ждала его решения.

-  Ладно, - процедил, наконец, сквозь зубы Ильяс. – Будем считать, что от могилки ты отползла. Дальше всё зависит от того, как ты себя поведёшь. Собственно, ты права, одну тебя наказывать было бы нерационально и несправедливо. Надо отследить и накрыть всю цепочку: «подружку» твою, посредника и заказчика. Ну и вытрясти их до потрохов. За подсказку насчёт того, чтобы записи ваши сверить, спасибо. Вопрос, что дальше делать? Оптимальный вариант был бы - не высовываться тебе пока, пусть «эта сучка», как ты её назвала, сама позвонит, проявит инициативу. Думается, она понимает, в какое серьёзное дело вляпалась, но надеется, что за тебя никто не вступится. Уроют тупую фигляршу вроде как за её разоблачения о клубе, тем всё и закончится. Но мы не можем так долго ждать, действовать надо без промедления. Так что придётся тебе всё-таки самой, первой, своей подруженьке весточку послать. Сделаешь вид, что ни о чём пока не подозреваешь, встретишься с ней, главная твоя задача - вывести её на такое место, где бы вы оказались наедине.

Я уточнила, не взять ли мне с собой диктофон, чтобы уличить Вику? Однако Ильяс ответил, что девчонка – стреляный воробей, на такой крючок её не подденешь, уж лучше они по-своему с ней поговорят. Расслабься, мол, не впервой.

Что мне оставалось делать? Молиться!

ГЛАВА 5

ДВЕ «СБИТЫЕ ЛЁТЧИЦЫ»

Сказать по правде, я очень сомневалась, что Вика решится на новую встречу со мной, однако выхода другого у меня не было, я понимала, что мне нужно не просто решиться на звонок, но и применить весь свой артистизм в действии. Малейшая дрожь, наигранность в голосе спугнули бы птичку, которую воробьём трудно было назвать, поэтому я старательно гнала все грустные мысли прочь, стараясь не думать о том, что со мной будет дальше.

К моему удивлению, Вика легко клюнула на приманку. Ворона, не воробей, конечно. Мудра, но подвело профессиональное любопытство: хоть статья и закончена, всегда найдутся детали, которые надо уточнить. Дальнейшее было делом техники, подкатила машина Галеева, я даже не стала смотреть, как «богиню журналистики» запихивали внутрь.

Естественно, меня отстранили от работы, обобрали до нитки, заменили на дублёршу. Однако быстро убедились, что так можно в два счёта всю клиентуру в клубе растерять, тем более что ажиотаж вокруг моего имени и в самом деле возник невероятный (работал, работал «чёрный пиар»!) и, в конце концов, вернули обратно.

Трудно передать мой восторг, когда я вновь оказалась в своей гримёрке. Жизнь постепенно начала возвращаться в прежнее русло. Меня совершенно не интересовало, что с моей бывшей подруженькой дальше произошло, но она сама мне позвонила. Долго высказывала своё возмущение, что она теперь занесена в какой-то чёрный список, ни в одном издании не принимают её материалы. Ещё что-то про астрономический счёт, который ей выставили и, естественно, счётчик, который уже начал тикать. Пригрозили, что иначе продадут в бордель, либо вообще в сексуальное рабство.

-  Зачем так делать? Неужели нельзя было понять – это просто моя работа?

-  Ну, у ребят из охраны тоже работа. Ни у кого из них нет к тебе ничего личного, - хмуро отреагировала я. - Ну а если тебе непременно нужно поплакаться, то у меня картина не лучше, я такая же, как и ты, «сбитая лётчица». Машину, квартиру, сбережения – всё конфисковали, то, что на работе пока оставили, ровным счётом ничего не значит, просто ищут мне замену. Найдут, сразу дадут пинка под зад. Зато я теперь знаю цену настоящей дружбе.

-  Ну хорошо, - не унималась Вика, как будто меня не слышала, на мои проблемы ей ровным счётом было наплевать, - я-то ладно, а Артурчика-то за что прессанули? Он ведь сделал тебе хорошую рекламу, выложив ролики с твоими высказываниями в Интернет? Да, «чёрный пиар», но ведь пиар!

Я вздохнула. Ничего-то ты не поняла, «глянцевая идиотка». Даже после драки всё ещё пытаешься кулаками махать.

-  Авторское право, что поделаешь. В следующий раз будет знать.

-  Авторское право? Да он-то тут причём? Сама, дура, соловьём разливалась. Никто ведь тебя не пытал!

А это уже провокация пошла. Не дождёшься! Учёные уже!

-  И что мне теперь делать? – сделала последнюю попытку выманить меня из норы Викажур.

Я не сомневалась в том, что меня снова пытаются развести, записывают наш разговор на диктофон, поэтому не стала проявлять свою запоздалую мудрость (совиную, всё знает, только спит слишком много).

-  Жить дальше.

-  Да уж, замечательнейший совет! – зло прошипела Викуся, прежде чем нажать кнопку «отбой».

Ну, а что ты хотела, дорогая? Чтобы я посоветовала тебе уехать в другой город? Петербург, например.

Соединить первую древнейшую профессию со второй: всех ублажить, пройдясь по кругу, а в дальнейшем быть верной шавкой на побегушках?

Знать наперёд, с кем можно связываться, а с кем лучше воздержаться, в сторону отойти?

Не быть такой жадной до грязных, «крысиных», денег?

Не дождёшься. Жизненный опыт дорого стоит. Набей-ка лучше себе ещё побольше шишек. Да побольней чтобы было. К примеру, хотя бы вполовину того, как больно сейчас мне. Эх, заползла всё-таки змея в моё сердце, долго ещё теперь придётся душевные раны врачевать.

ГЛАВА 6

ЗМЕИ И АНГЕЛЫ

История одного предательства… В какой-то мере я впала в детство.

Словно не было книг, которые я запоем читала. Пусть небольшого, но выстраданного, выплаканного житейского опыта.

А ведь отнюдь не ангелы меня окружали.

И не было на всём белом свете ни единой живой души, с которой я могла бы поделиться своими проблемами. Даже дневнику я не могла всё доверять.

Кто-то сказал, что друзьями обзаводятся только в детстве, в лучшем случае, в молодости. Всем остальным: приятелям, коллегам, знакомым, даже если их Бог посылает, до конца не следует верить. Странно, но утверждение это, на ком бы я ни примеряла его, практически всегда срабатывало.

Но почему так? Казалось бы, в детстве у человека и ума-то ещё нет достаточно зрелого, и в людях он не разбирается по-настоящему, а вот на тебе! Может, объединяют общие воспоминания? Школьная скученность, когда знаешь всех своих товарищей до потрохов? И то, что одному никак не выжить – затравят, забьют? Поневоле приходится примыкать к какой-нибудь, той или иной, стае?

 Домашний двор – те же условия, порой даже куда более жёсткие, здесь редко идут «стенка на стенку», стараются наносить удары исподтишка: и «семеро одного» бьют, противу всех старинных правил, и «лежачего», и беззащитного, причём чаще всего - ногами. Не только у ребят, у девчонок сейчас, приблизительно, то же самое.

Учёба в институте – та же куча-мала, особенно, если к ней прибавляется ещё и общага. Вот тут мозги уже достаточно соображают, не зевай, выбирай. Заводятся не только дружеские отношения, но и связи.

Что ещё? Армия? Какие-нибудь  экстремальные ситуации?

А в остальном? Правильно сказал Публий Сир: дружба, которая прекратилась, никогда, собственно, и не начиналась.

Что касается меня самой, ясно было одно: полетала я на седьмом небе от счастья, помечтала немного, но зато избавилась от иллюзий: дружбы мне вовек не видать. Что же тогда остаётся? Любовь?

«Любовь – проклятая Богом страна, где ни один поезд не приходит по расписанию и начальники станций в красных шапках – все сумасшедшие или идиоты. Но здесь и сторожа сошли с ума от крушений! Опаздывают все признания и поцелуи, всегда слишком ранние для одного и слишком поздние для другого, лгут все часы и встречи, и, как хоровод пьяных призраков, одни  бегут по кругу, другие догоняют, хватая воздух протянутыми руками. Все в мире приходит слишком поздно, но только любовь умеет минуту запоздания превратить в бездонную вечность вечной разлуки!» Леонид Андреев.

Как ни странно, цитата из классика, когда я прочитала её, не расстроила меня, а даже приободрила. Она помогла мне понять, насколько любовь сложная штука - зависит буквально от любой мелочи, и найти своё счастье в ней очень сложно, практически, невозможно.

Но… можно. Если вопрос с дружбой был закрыт навсегда, то в любви для меня всё только начиналось. Столь драматическая встреча с Вадимом была первым опытом, первым шагом,  но она открыла мне то, что я уже отчаялась испытать. Главное, что я поняла: я могу быть счастлива, могу жить полноценной личной жизнью. Причём многое в этой «проклятой Богом стране» зависит от меня самой.

Да и не «проклятая» она вовсе, погорячился классик, просто забытая. Главное – не ждать, не надеяться, а искать самой. Искать именно то, что мне, именно мне, нужно, искать драгоценность, смысл бытия. Иначе так и получится: «всё в мире приходит слишком поздно».

Или, как там у Тургенева?

«Любовь! В ней всё тайна: как она приходит, как развивается, как исчезает. То является она вдруг, несомненная, радостная, как день; то долго тлеет, как огонь под золой, и пробивается пламенем в душе, когда уже всё разрушено; то вползает она в сердце, как змея, то вдруг выскользнет из него вон…»

Нет, подобное явно не для таких изгоев, как я. Зачем мне страдания, у меня и без того их предостаточно. Не хочу змей, которые вползали бы мне в сердце. Уж лучше пусть будут «сумасшедшие или идиоты», «хоровод пьяных призраков», с такими мелочами как-нибудь можно справиться.

И ещё: в «забытой стране» не бывает всё сразу, здание выстраивается по кирпичику. Так что я с полным правом могла теперь назвать себя богачкой. У меня уже был первый опыт, удачный, неудачный – не важно, мне перепала чуточка счастья. Бесценный дар Бога, который отнять уже невозможно.

И самое важное для меня - я сделала великое открытие: поняла, что любовь – не дружба. Разлука, предательство, разочарование – ей всё нипочём. Она навсегда остаётся в памяти. Навек пронзает сердце. Да и не было в тот, прошлый, единственный, раз ни лжи, ни злобы, ни предательства. Просто появилось счастье и закатилось, как солнышко.

Ну а вообще, если дальше рассуждать – я счастливейшая из женщин, моё положение особенное: мне не надо бегать, суетиться, искать - моё главное преимущество в том, что я всегда на виду. Всё, что от меня требуется – не ошибиться с выбором. И он придёт, мой суженый, куда он денется? Просто нужно быть постоянно начеку, не упустить «волшебное мгновение». Если быть точной: «чудное мгновенье…»

Однажды мельком, совершенно случайно, я увидела Вику. К моему удивлению, ничто в ней не говорило о том, что она «на грани». По всей вероятности, выкрутилась из, казалось бы, безнадёжной ситуации, последовав сразу всем моим невысказанным советам. Денег-то у неё отродясь не было. Ну а так, что ей сделается? Как та лохматая собачонка после случки: отряхнулась и побежала дальше по своим собачьим делам. Интересно, сохранилась ли в ней вообще хоть капля морали?

Как бы то ни было, а имени заказчика мы с Ильясом так и не узнали.

Был парень, которому хотелось сделать себе имя, Вика рассчитывала продать свой опус дважды, заодно заметя следы, но кого он интересовал?

«У тебя есть враги. Ты знала об этом?»

Врагов у меня, как я уже упоминала, всегда хватало, так что: одним больше, одним меньше, какая, в сущности, разница? Хотя, конечно, разница была, и весьма существенная.

К сожалению, автор лишен возможности выложить текст романа полностью по условиям договора с издательством ePressario Publishing Inc., Монреаль, Канада http://epressario.com/ 

Издательская оферта: любые разовые бумажные издания (с согласия автора).

     Купить книги НИКОЛАЯ БРЕДИХИНА можно на сайте издательства ePressario Publishing: http://www.epressario.com/, ВКонтакте: http://vk.com/epressario, Фэйсбук: https://www.facebook.com/epressario, Твиттер: https://twitter.com/epressario, Google+: http://google.com/+epressario

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ЛЮБОВЬ – ЗАБЫТАЯ СТРАНА

Аннотация книги «Ночи с Пантерой»

«Любовь – проклятая Богом страна, где ни один поезд не приходит по расписанию и начальники станций в красных шапках – все сумасшедшие или идиоты. Но здесь и сторожа сошли с ума от крушений! Опаздывают все признания и поцелуи, всегда слишком ранние для одного и слишком поздние для другого, лгут все часы и встречи, и, как хоровод пьяных призраков, одни  бегут по кругу, другие догоняют, хватая воздух протянутыми руками. Все в мире приходит слишком поздно, но только любовь умеет минуту запоздания превратить в бездонную вечность вечной разлуки!»

Леонид Андреев.

Повесть Николая Бредихина «НОЧИ С ПАНТЕРОЙ», по сути, не является самостоятельным произведением. Так получилось, что при написании романа «Багира», несмотря на внушительный объём текста, образ главной героини, транссексуалки Александры Кулемзиной, во многом остался за кадром, нераскрытым. Картина кардинально поменялась, когда, в качестве приложения, Издатель предложил опубликовать дневники знаменитой Багиры, частично фигурирующие в основном тексте романа.

Итог перед вами: история одного предательства и одной любви. Всего два эпизода, два крика души. «Не судите, да не судимы будете».