Бумеранг  (1)

В маленькую улочку провинциального латгальского городка ворвался истошный женский вопль:

- Ванечка, не надо! Не надо, родненький! Что же ты делаешь?! Люди, помогите!!!

Случайные прохожие, соседи и дворовая детвора, как заворожённые, стояли у раскрытого окна деревянного дома-барака.

Крик перекрыл пьяный мужской баритон:

- Я покажу вам, как родину любить!

К первому воплю добавился умоляющий второй женский голос:

- Ванюша, сынок, успокойся. Тебе нельзя так нервничать! Она случайно разбила. Не хотела она!

Но баритон набирал обороты:

- Да я вас, ебона мать, на куски порву! Она бутылку специально разбила!! Сука!!!

Щелчки ремня перекрыли стоны первой и мольбы второй женщины. И тут взвился пронзительный мальчишеский крик:

- Не трогай мамку! Убью!!!

- И ты, щенок, туда же?! Получай!.. Вот тебе!.. Получай!..

Это была финальная точка сцены. Женщины затихли в глубине дома, пацанёнок шмыгнул на улицу. В комнате остался лишь одинокий пьяный баритон:

- Я что, не имею права? На свои пью. С двенадцати лет в партизанах… вас, б*дей, защищал! Так что, не могу с получки себе позволить? Я что, прокажённый какой?! Две взял, а она одну разбила… стерва!

Люди стояли и с интересом слушали. Сказывалась нехватка средств массовой информации. Не в каждом доме было радио. Чёткая дикция исполнителя главной роли доносила до слушателей каждое слово, вздох, и даже бульк. Бесплатный радиоспектакль. Почти по заявкам…

- Я в тринадцать лет в Саласпилс попал, а в пятнадцать Бухенвальдом закончил, будь он проклят! Гады, фашисты долбанные, всю жизнь мне испоганили!.. Так ещё и здесь за решётку упрятали! В чём я виноват? В том, что до конца отстреливался? Или в том, что взрослые дядьки кинули пацана, а сами в лес? За что я здесь сидел?! Не военный преступник, не солдат, который в плен сдался, а обыкновенный советский пацан! Так за что его мордой об стенку?! Ненавижу!!!

Сердобольные слушатели качая головами комментировали:

- Вот досталось-то горемыке! Молодой мужик, а жизнь уже наперекосяк…

- А чего это, ему одному что ли досталось? Все перекособоченные, – встряла бойкая соседка. – Вон, война в каждый дом постучалась. У тебя батька с маткой сгинули, а у меня мужика, окаянная, забрала. Так что ж мне теперь, нажираться, как свинье?

В разговор вступила сухонькая бабулька:

- Да это Аннушка виновата. Ну чего тут особенного – принёс мужик с получки две бутылки. Ну и нечего встревать. Пусть посидит, выпьет. Вона какая боль на сердце у него…

- Так она ещё и разбила одну! – переметнулась бойкая. Конечно, обидно ему. С получки – это ж святое, вот и не трогай, пусть пображничает…

- Цыц, бабы! – гаркнул некогда бравый моряк. – Жонка тут ни при чём. Видно, горячка у него, а это сурьёзно. Это болезть такая! Надо схорониться и обождать, покуда не пройдёт. Проспится мужик, и всё нормально будет. А сейчас под руку не лезь! Убить может. Сурьёзно всё…

Пока народ судачил, в комнате всё стихло. И вдруг, словно в подтверждение слов всезнающего дяди Лёши, тишину разорвал громоподобный храп таки свалившегося «партизана».

- Что я вам говорил? Эту болезть окаянную только сон берёт. Ну, расходитесь, бабы! Негоже чужое горе подслушивать. Мужик отдыхает, чего тут слушать?

Сашка не мог понять, что за болезнь такая, с которой надо только сном бороться? Почему не может доктор помочь? Чего проще: выписали лекарство, и принимай его на здоровье. Так нет же, обязательно спать надо! А если человек спать не хочет? Что тогда делать? Продолжать мучиться?

Перед пацанами неудобно. У всех семьи, как семьи, а у него сплошные концерты. Да, но и не у всех батьки есть. Может, если бы с войны вернулись, то тоже стали бы так пить… что же это за война такая? Неужели всё из-за ранения? А что, вполне даже… тюкнуло в голову, и мучается человек всю жизнь.

Правда у папки всё тело перештопанное, а голова вроде целая. И всё равно от болезни не уберёгся. Ну никак тут не угадаешь. Бабуленька плачет и всё у Боженьки спрашивает: «Ну почему Ты нам судьбу такую несчастную уготовил? За что такое наказание? Ладно в войну – в лесу прятались, а сейчас же давно победа была, и мир наступил незнамо когда. А Ты всё тюкаешь и тюкаешь. Пресвятая Дева Мария, заступница наша, до каких пор терпеть эти муки? Спаси сыночка моего, помоги ему справиться с нехристью этой!..»

Жалко её. Всё время молится. И мамку жалко. Может действительно этот Боженька возьмёт и пожалеет нас? Скорей бы. Мочи нет терпеть. И папку тоже жалко, мучается сильно. Сны плохие видит, кричит по ночам, всё воюет с кем-то…

Вчера опять кого-то обстреливал и гранатами закидывал… ага, как же! Только это не гранаты были, а сапоги. И как он умудрился мне прямо в лоб угодить? Теперь фингал на оба глаза… ёхамбай, и как на улицу выйти? Что пацанам скажу?..

«Что-что»… – с крыши сковырнулся и лбом об скамейку. Фигня всё это! Дня три посверкаю, и будет нормально…

*

Батя проснулся на другой день. Увидев сына, испугался:

- Сашок, а что это у тебя лицо такое синее?

- А будто не знаешь, что. Сначала мамку бил, что бутылку разбила, а потом мне сапогом зафинтилил. Ну и как я теперь в люди выйду? Что скажу? Что родной батяня чуть не убил?

У отца от жалости к сыну и к жене, и от осознания всего, что натворил вчера, потекли слёзы.

- Сынок, прости ты меня, я же не со зла… не хотел ни тебя, ни мамку… ну что я за урод такой! Простите меня! Мама, Анюта, сынок, вы мои самые дорогие… нет у меня никого родней. Я люблю вас. Простите дурака!.. Ой, идиот…

Пацану было неловко смотреть на плачущего отца. Он переминался с ноги на ногу, и как мог, пытался утешить:

- Да ладно, бать, ну с кем не бывает. Чего уж так… что мы, звери какие? Мы ж понимаем. Болезнь у тебя такая. Ежели у человека понос, его уже и любить нельзя? Ладно, мамка там на стол накрыла. Вставай, кушать пойдём. Дрыхнуть потом будешь. Выходной-то у нас, а ей на работу бежать…

В подтверждение слов сына из кухни доносился аппетитный запах жареной с луком картошки. Иван вздохнул и стал подниматься.

- Ну как мне теперь им в глаза смотреть? Стыд-то какой… хоть сквозь землю провались. Что же вчера было? Ну напрочь отшибло, ничего не помню. Что я натворил?..

Бормотание вчерашнего дебошира прервал голос жены:

- Ваня, мама, сынок – кушать! Всё стынет уже. Сколько можно греть? Мне ещё на работу успеть надо. За стол!..

                                        *   *   *

…Прошло несколько лет, родилась сестрёнка. Сашка, благодаря спортшколе, вытянулся, возмужал, и стал выглядеть значительно старше своего возраста. Батя к этому времени совершенно изменился. Он в один момент бросил и пить, и курить. Страсть к алкоголю заменил учёбой в вечерней школе. С фанатичным упорством навёрстывал всё, что пропустил из-за войны. Молодые лоботрясы – одноклассники поражались его ненасытной жажде знаний. Учителя, видя такое рвение, помогали и поддерживали, как могли. Иван из бывшего узника Бухенвальда превратился в легендарного ученика и гордость школы.

А гордиться было чем. За три года он прошёл программу средней школы и с успехом сдал все экзамены экстерном. Потом выучился на режиссёра и педагога народного театра, и с головой ушёл в работу: с детьми – в школе, со взрослыми – в Доме культуры. Для маленького провинциального городка Иван стал эталоном победы над страшным злом алкоголизма.

Канули в прошлое друзья-собутыльники. Исчезли из памяти чёрные дни беспробудного пьянства. Началась новая интересная жизнь, наполненная творчеством и планами по развитию культуры в захолустном местечке.

Казалось, всё складывается лучше некуда. Интересная работа, новые друзья, увлечение театром и эстрадой. Всё хорошо…

Только с сыном творится что-то неладное. Грубит, домой слишком поздно возвращается. Да и запахи посторонние появились. Совершенно от рук отбился. Учителя жалуются. Поведение ни к чёрту, учиться не хочет, в голове сплошные пьянки и гулянки…

*

«А всё музыка виновата! Только и знает, что дудеть на саксофоне – и дома, и в ДК, и на танцульках. Лучше бы это время в учёбу вложил, всё польза была бы. Я в его годы даже в концлагере о профессии думал. Всё мечтал: если выживу, обязательно артистом стану. А он всё дудит и дудит, и в голове один ветер гуляет. Мозгов-то нет. А откуда им быть, когда он не учится?..

Возраст поганый. Ещё не известно, куда бы меня развернуло, если бы не война. Но пить бы точно не стал. Тут американцы виноваты. Я же к ним доходягой попал. Немцы после нашего побега всех заловили и собак натравили. Кого насмерть загрызли, а кого просто в клочья порвали. Мне повезло, жив остался…

Американцы освободили, в госпиталь кинули, подлечили, а тут и война закончилась. Пили все жутко. Сначала за победу, потом за то, что живые остались. Ну и за любовь, за дружбу между народами, за светлое будущее… Полгода в госпитале мне хватило, чтобы алкоголь пропитал неокрепший молодой организм и сделал меня своим рабом. Слава Богу, что скинул эти цепи. Но как помочь сыну? Я же для него не авторитет. Он меня начисто игнорирует. Иногда кажется, что он не мой сын… хотя, похож на меня, засранец…

А люди его хвалят – какой, мол, классный, начитанный, умный пацан! И вдобавок талантливый. И ещё он внимательный и безотказный – всегда всем поможет… если это касается кого-то на стороне. Но в семье-то его нет! Бежит от нас, как чёрт от ладана, только бы не быть дома. Что мы не так делаем?

Не дай Бог что-то поперёк сказать – сразу разворачивается, и ходу. Что за натура такая? И в кого? Закрыл я калитку в одиннадцать вечера, так он вообще на трое суток исчез. В знак протеста. Думали, к родственникам уехал, ничего подобного – девушки со стройки у себя в общаге пригрели. Оказывается, любовь у него там!»…

*

- Сашок, а это ничего, что она замужем была, и ребёнок у неё?

- Папка, ну что ты, как маленький? Воспитаем! Вот окончу школу, пойду работать, и всё станет на свои места.

- У вас что, так серьёзно?

- Серьёзней некуда. Любовь у нас.

Мать встала на сторону отца:

- Да по заднице ему надавать, чтобы любовь эту выбить! Ату! Виданное ли дело – молодому парню волочиться за чужой женой. И у неё мозгов нет. Видно муж и бросил, что гулящая. Разве серьёзный мужчина позарится на такую? Срам один! Как людям теперь в глаза смотреть? Семью опозорил!

- Мам, прямо смотреть надо. А то не дай Бог косоглазие разовьётся…

- Не умничай, когда мать дельные вещи говорит! Умник выискался! Я тебе, сынок, скажу начистоту, как есть: если ты такой любвеобильный, то не мешает запомнить одну истину – любить можешь всех, но это не означает, что на всех надо жениться.

Бабуленька не выдержала, чтобы не заступиться за внука:

- Иван, а может у него и правда любовь? Вон, я с твоим батькой уже в четырнадцать лет поженихалась. И жили дружно, и сейчас были бы вместе, ежели б не война с этими супостатами…

- Мам, хоть ты помолчи. У вас время было такое. А сейчас что? Сплошное распутство!

Сашка не удержался, чтобы не подколоть батьку его любимой классикой:

- А как же Ромео с Джульеттой? Или Шекспир сегодня не в счёт? Ну да, время не то…

- Сравнил! Ну, и сколько лет твоей Джульетте?

- Двадцать шесть. Но это ничего не меняет!

- Меняет, сынок, и очень даже сильно. Пока ты висишь на нашей шее, будь любезен, выполняй свои обязанности: оканчивай школу и готовься к армии. Вот тогда мы и поговорим о Ромео и Джульетте. И ещё прошу тебя – не пей, не гробь себя этой гадостью. Не заметишь, как превратишься в алкоголика.

- Договорились: больше не буду… и меньше тоже. А что? Для здоровья чуток оставить можно. Кстати, завтра я еду с ребятами на свадьбу. Три дня меня дома не будет. Не волнуйтесь, напиваться не буду. А потом, это моя работа. Всё, побежал, у меня дела!

*

Оставив родителей размышлять о проблемах воспитания подрастающего поколения, Сашка рванул в общежитие на свидание со своей непутёвой Джульеттой. Хотя ему казалось, что всё наоборот – с Джульеттой порядок полный, а вот его путеводная звезда где-то слегонца зазвездилась, и совсем не в ту сторону…

«А может, это всё ему приснилось, и батя прав? Первым делом о профессии думать надо. Будет профессия – будут и Джульетты. А так получается, что баловство всё это. Стоит ли из-за прихоти ломать себе судьбу? Да, нравится. Но не до такой же степени, чтобы жениться… и потом, паспорта нет ещё. Малолетка я. Ну чем не аргумент?..» – размышлял  по дороге пацан. – «А то сразу: «Давай распишемся, Санёк!» Разбежалась, щас! Вот паспорт получу, тогда и думать будем…»

- Как что – так в койку, а ты паспорт у меня спрашивала?! – вырвался крик из груди страдающего «Ромео».

Шедшая навстречу женщина остолбенела.

- Юноша, вы у кого хотите получить ответ? У меня, что ли? Я у вас паспорт не спрашивала…

- Да при чём здесь вы? – раздражённо отмахнулся пацан. – Личная жизнь летит под откос. Развожусь сегодня, а вы мне паспортом в морду!

Ответ молодого, да раннего отпрыска вогнал дамочку в ступор. Она застыла в недоумённой позе с открытым ртом, и долго глядела ему вслед, пока Сашкин силуэт не растворился в тени вечернего города. Мозги её кипели от неразрешимой дилеммы: «Если развод сегодня, то когда же он расписывался? Мистика, не иначе. А может болезнь у него такая – всю жизнь быть молодым, без старости? Интересное кино получается…»

                                       *   *   *

Много фокусов выкидывал ещё Сашка – и до армии, и во время службы, и после неё. Угомонился в двадцать семь лет.

Как же был прав отец, когда предупреждал его об алкоголизме. Двенадцать лет пролетели у Сашки впустую. Что это – гены, или игра в прятки с этим миром? А может элементарная распущенность? Или пресловутая нехватка любви? Родилась сестричка, а он вроде как и не при делах…

Вот и рванул из дома в шестнадцать лет, благо, что было желание профессию получить. Да и стены общежития как-то по особенному грели душу – демократично. Взращивали молодую поросль свободной, независимой, а главное – не по годам взрослой. И только отдельные шалости и глупости порой выдавали настоящий возраст их хозяина.

С годами Сашка понял, что расстояние, разделявшее его с родителями, не смогло уберечь батю от бесчисленных стрессов и инфарктов. И только через десять лет Сашкиного «сухого закона» и его успешной работы со студентами отец перестал волноваться за сына. Мало того, он стал им гордиться…

*

«Надо же, и с музыкой у него получилось, и с театром. Молодец парень, закваска что надо, моя! А какие спектакли! А ребята какие! Мне бы поближе жить, а то ездить далековато…

Да и семья хорошая у него. Вырулил всё-таки Сашка, хоть и раздолбаем был изрядным. А может спектакли у него сильные, потому что сам прошёл по краю пропасти?..»

Нравилось Ивану встречаться с сыном, гулять с ним по парку и предаваться философским размышлениям о театре, о литературе, о современном искусстве…

«Всё-таки поздно я начал, в тридцать лет. Может, если бы не война, быть бы мне хорошим артистом или режиссёром. Вот и сын профукал молодость из-за этой гадости. Слава Богу, вовремя опомнился. Жалко, когда талант гибнет, несправедливо это… едрить твою коцинь, а ведь папка мой до войны тоже во все тяжкие пускался, да ещё как! И у Аннушки моей батька и гулёна был, и пьяница, и дебошир – всё в одном стакане умещалось. Что же это получается? Выходит, что война здесь и ни при чём? Неужели по наследству передаётся? Как эстафетная палочка – от поколения к поколению. Настоящее проклятье какое-то. Стоп! Если проклятье, то должна быть причина. Не может Господь просто так по своей прихоти наказывать людей. Что не так было с моим отцом? Прошёл революцию, гражданскую войну и сгинул в Отечественную. Революция? А что, как ни дико это звучит, но вывод напрашивается сам: не богоугодное было дело церкви рушить. Россия захлебнулась в крови собственного народа, и смывать её придётся не одному поколению. Нельзя на скорби и костях людей выстроить райские кущи. О Господи, что за мысли! В своё время меня бы за них к стенке поставили. Хорошо хоть под старость в храм пришёл. Надо отмаливать грехи наших предков. Господь милостив…

Отец Небесный, прости батьку моего, не ведал он, что творил. И ты, сынок, не держи зла в сердце своём за все обиды, которые я нанёс тебе. Слишком много было во мне спеси и гордыни. Ох, как я был не прав!»

Слёзы навернулись на глаза Ивана, и впервые в жизни ему очень захотелось, чтобы сын услышал его и простил. Но сын был далеко и, к сожалению, даже не догадывался об искреннем и последнем раскаянии своего отца…

*

Громом среди ясного неба докатился до Сашки отголосок батиного покаяния. Звонок сестры обухом ударил по голове:

- Брат, ты держись. Нет больше папки. Инфаркт, до больницы не довезли, умер по дороге в «скорой». Я выезжаю. Буду заниматься бумагами. Дала телеграмму на Украину дяде Володе. Послезавтра приедут. И ты приезжай к похоронам. До встречи…

Процедура захоронения прошла для сына как в тяжёлом сне. Он никак не хотел мириться с происходящим. Казалось, ещё момент – и отец встанет, обнимет своих детей и ласково пожурит: «Что ж вы, ребята, так редко приезжаете? Совсем стали нас с мамкой забывать. По телефону только и общаемся…»

Людей было много: сослуживцы по работе, коллеги по искусству, ученики театральных студий, и просто те, кто хорошо знал Ивана. Отпели в церкви и повезли на кладбище. По дороге кто-то сетовал на ранний уход:

- Ну разве шестьдесят два года это возраст? Ещё бы жить и жить…

- Сердце больное было у человека. Сколько ж можно? Вона что пережить пришлось… и война, и плен, и Сталин ещё сверху добавил. Вот сердечко-то и не выдержало. Это же непостижимо – пережить пять инфарктов!

- Главное, всё успел сделать, как положено. Сначала в баню сходил, помылся, а потом в церковь – и покаялся, и причастился. Всё по уму.

- А он, бедняга, чувствовал, что костлявая его за задницу ущипнула, вот и спешил всё сделать.

- Успел. Вона, с улыбкой лежит. Как живой. Видно, встретили его хорошо там. Покой на душе и благодать Божья.

- Главное, не мучился человек. Гоп – и сразу в гроб! Гы-гы-гы… мне бы вот так!

- Тьфу на тебя! Думай, что говоришь.

- А что, мне уже и сказать нельзя? Я Филипыча побольше вашего знаю. Мы с его Сашкой с детского сада как братья были. Имею право проводить батю своего друга!

- Угомонись, Славка! Ты уже с утра напровожался. Тебе бы отдохнуть до поминок, а то ноги раньше времени протянешь.

- Отдыхать там будем, да и помирать нам ещё рановато. Есть у нас дома кое-какие дела. Люся, ты важности момента не понимаешь. Мы человека из одной реальности в другую провожаем!

- Тише! Что вы орёте, как резаные? У людей горе, а они тут философию полощут. Ни стыда, ни совести.

Звуками Шопена духовой оркестр перекрыл волну разногласий по поводу загробного променада. Проникнувшись важностью обряда, люди в безмолвии наблюдали за действиями служителя церкви отца Владимира. Трубы сменил звучный баритон священника.  Сбившиеся в кучку родственники поддерживали друг друга, словно оберегая себя от свалившейся боли.

Осознание причастности к уходу отца отделило Сашку от близких людей. Он стоял сиротой за их спинами и, прижав к груди двенадцатилетнего сына, горько оплакивал своё безрассудное прожигание жизни, которое, как ему казалось, и ускорило смерть родного человека…

«Надо же, не война и не концлагеря отняли жизнь – её забрал собственный сын! Господи, ну почему так? За что?! Папка, прости…

Я не знал…  не думал, что тебе так больно. Я вообще ни о чём не думал. Просто жил, как хотел, и плевать мне было на всех. Эгоист!..

Что же ты наделал, батя? Ушёл, даже не попрощавшись. А я так и не успел дождаться твоего прощения. Но ведь в последние годы нам с тобой хорошо было, ты же радовался моим успехам?.. А я, чёрствая кочерыжка, оставался равнодушным к твоим. Через тебя прошло столько людей, и все они тебе благодарны, а я этого не видел. Где были мои глаза? Да что глаза, сердце где?!

Ох, дети, дети!  Как незаслуженно жестоки мы порой к своим родителям. И всё ради дурацких «хочучек». Хочу, и всё! И почему момент истины наступает так поздно? Слишком поздно…»

Сашка пребывал в ступоре. Из оцепенения вывел толчок сына:

- Батя, опустили уже. Горсть песка надо бросить. Видишь, все бросают…

- Да-да, сына, давай и мы попрощаемся. Прости, отец, да будет земля тебе пухом. Господь, береги папку. У нас не получилось. Да что я говорю, Ты и сам всё прекрасно знаешь. Если можно, не держи на меня обиду, я очень стараюсь быть хорошим человеком. Может когда и заслужу Твоё прощение…

Подошла сестрёнка:

- Братка, ты не раскисай. Что делать, это жизнь. Судьба уготовила нам участь провожать своих родителей. Слава Богу, удалось рядом с бабулькой место выбить. Хорошо здесь на пригорочке, и земля чудесная. Песок чистый и деревья большие. Через год памятник сделаем и скамеечку обновим. Папка часто сюда к маме своей захаживал – посидеть, поговорить. Теперь вот мы будем приходить к ним в гости. Цветочки посадим, оградку сделаем. Чтобы по-людски было. А по бокам ёлочки вкопать надо. Красиво будет.

- Светинька, спасибо тебе, сестрёнка. Извини, что не смог помочь. Чувствую себя виноватым и перед отцом, и перед тобой.

- Только без глупостей, брат. Ещё поминки впереди. И запомни: никто ни в чём не виноват. Люди как приходят в этот мир, будь он неладен, так и уходят из него. И у каждого свой срок. Наступит момент – и мы в прахе растворимся. Дай Бог, чтобы память осталась, и было кому грехи за нас замаливать. Ну вот, веночки сейчас положим, цветочки… Батюшка отпоёт – и на поминки. Надо же, столько людей пришло… как их разместить? Я только на сто человек заказала. Придётся в два приёма делать. По дороге надо будет ещё водки закупить, а то неудобно перед людьми – что подумают?..

                                        *   *   *

…Как быстро летит время. Казалось, только вчера проводили отца, а сегодня внуку его, Саньку, стукнуло восемнадцать…

Компания пацанов лихо отмечает это событие в подвале многоэтажки. Шлифуют совершеннолетие коллективным походом на дискотеку. Поздно ночью именинник возвратился с «подарком»:

- Мам, мы тут в ночнике задержались, вот привёл девушку переночевать. Ей далеко до дома…

Выйдя на шум, Сашок резко откорректировал сына:

- Во-первых, сынок, это ещё девочка, малолетка другими словами. Во-вторых – о времени надо было думать, когда тусили. А в третьих – не думаю, чтобы родители этой девочки позволили тебе переночевать в её комнате. И самое главное: за растление малолетних статья предусматривает экскурсию в места не столь отдалённые. Так что, быстренько оделись, и Ромео проводит Джульетту до места её проживания.

- Батя, это слишком далеко…

- Ничего, сынок, заодно протрезвеешь, мозги проветришь. Продолжения банкета не будет.

- Вообще-то, батя, я её люблю. Она будет моей женой. А до совершеннолетия я буду её опекать.

- Кто бы спорил, сынок? Люби на здоровье. Но всему своё время. Получай профессию, зарабатывай, а девочка пусть учится в школе. Не надо ей портить жизнь. Да и себе тоже. Милое создание, вы не обижайтесь на нас. На досуге подумайте за жизнь: что вы хотите, о чём мечтаете, кем бы вы хотели стать, что делать. Ну не современные родоки у вашего избранника. Извините, уж какие есть.

Покрасневшая фря со злыми искрами в глазах дёрнула Санька за рукав:

- Ладно, пошли отсюда. Как мне опротивела эта жизнь! Все учат. Все праведники. И главное – все всё знают: что делать, и как жить. Во, блин, аж до матки достали. Плюнуть некуда – сплошная жесть!

Сашка среагировал моментально:

- Деточка, что ж вы так? Вам же ещё рожать надо будет. Берегите это место, как зеницу ока. Настоятельно рекомендую: никаких стрессов. И учёба, милочка, учёба. Глупости и хлам всякий выбрасывайте. Направьте вашу энергию на созидание. Нижайший поклон вашим родителям.

- Ладно, бать, пошли мы. Привет, пока!

- И вам не заблудиться.

*

После ухода молодых людей жена как-то сникла и растерянно пробормотала:

- Что же теперь будет, Саш? Кого мы вырастили? И как теперь с этим жить? Мне кажется, сегодня мы потеряли сына…

- Малышик, нормально. Жить будем, как жили. Но малолетку в нашем доме я видеть не хочу. Ей ещё учиться и учиться, а её, ты ж понимаешь, к парням тянет. Выглядит метлой, а в голове сплошной геморрой.

- Саш, геморрой в другом месте, а в голове менингит…

- Малышик, хрен редьки не слаще. И потом, на месте головы у неё точно задница, а значит – геморрой. А твой менингит в другом месте, которое как раз озвучила сама гостья. Ей виднее… время поганое, Нинок. В одночасье стали свободны и от коммунистического прошлого, и от морали, и от всего, что составляло нашу духовную жизнь. Поменялись ценности, и молодняк это просёк. Зачем разводить канитель о высоких материях, когда проще быть Остапом Бендером. Делать деньги из всего, что тебя окружает. Жизнь человеческая ломаного гроша не стоит.

- Солнышко, но не все же стали такими…

- Не все, милый, но смотреть на всё это тошно. Далеко ходить не надо, загляни на рынок. Помнишь, Маяковского делали? Торгаши с лифчиками, чулками, пирожками, носками и прочей дребеденью. В Красноярске на фестивале меня тогда с дерьмом смешали, партийные боссы на телевидении пытались живьём сожрать. «Маяковский сегодня не актуален!» Ага, как же! И что мы имеем сейчас? Разве это не спектакль «О дряни»? Только уже в реальности. До чего людей довели! Профессор знаменитого вуза торгует на рынке, доцент в киоске продаёт всякую хрень. Ребята-спортсмены, студенты этого же института, занимаются рэкетом. Бывшие бандюки стали бизнесменами. Захожу в солидную фирму попросить помощи в отправке театра на фестиваль, а там восседает… не поверишь – Харитон, бывший лидер Москачки! Смотрит своими наглыми глазами, лыбится: «Как там тебя? Александр Иваныч, говоришь? А помнишь, как ты меня из клуба с милицией выгонял, перед пацанами моими изгалялся? Мы тогда тебя замочить хотели, но ты фартовым оказался. А сейчас и сам сдохнешь. Нет у меня денег на глупости всякие, я спортсменам помогаю…»

- А ты что?

- Да ничего, Малышик. Расшаркался перед ним: «Благодарю, Иван, и вам не хворать! Спасибо громаднейшее…» А он и спрашивает: «Спасибо за что?» «За то, что вы мне глаза открыли: таким «хозяевам» театр сто лет не нужен. Сама жизнь для вас – уже Большой Театр… нет, не театр – цирк. Но поверьте мне, Ваня, пройдёт время, и детям вашим захочется и театра, и музыки. Качать бицепсы – это ещё не самое главное в жизни. Да что я говорю, вы это и сами прекрасно понимаете. Поэтому и в клубе нашем частым гостем были. А то, что обиделись, что в милицию сдал… извините. Только в противном случае вас бы ждало не временное задержание, а отсидка по полной. И вы знаете, за что. Так что на тот момент я случайно оказался вашим ангелом-хранителем. Поэтому сегодня и сидите здесь, а не чалитесь на зоне. До свидания!» «Постой, Иваныч, а ты, оказывается, мужик по понятиям… так что там у тебя с фестивалем не складывается?»…

- Вот видишь, – встрепенулась жена, – с бандитами смог договориться, а с сыном что? Неужели безнадёга?

- Малышик, вспомни дочь. В его годы она ненавидела нас. Так что успокойся, нормальный процесс формирования личности человека. Ещё не мужчины, но уже не ребёнка… а потом, я сейчас получаю по полной за свои кренделя в молодости. Марафон продолжается. Каждое поколение передаёт свои бздыки детям. Мужики – по своей линии, женщины – по своей. И так – до бесконечности.

- И что, ничего с этим сделать нельзя?

- Почему нельзя? Можно. На каком-то этапе включается Господь и всё ставит на свои места. В конечном итоге он разрушит метастазы агрессии, равнодушия и зла, и человек заново родится. Но уже с другими целями: созидать!

- А если не вмешается, не поставит?

- Значит, это в первую очередь нужно нам самим. В данном случае мы проходим тест на усмирение гордыни.

- Что-то жестокие методы у него…

- Малышик, миленький, знаешь, какая сила у нас? Выдержим, мы же вездеходы! Помнишь, как прорывались сквозь дождь и ветер на байде? Мокрые, продрогшие, но счастливые. А наградой нам был костёр и горячий ужин. Много ли нам надо? Эй, Нинок, не вешай нос, всё образуется…

Бумеранг  (2)

...Если бы образовалось! К тому моменту накопилось много вопросов. Нина пыталась их разруливать по-матерински, Сашка искал ответы по своему усмотрению, но результатов не было. Сын отдалялся всё больше и больше, растворяясь в празднике жизни и пребывая в перестроечной эйфории.

Случай свёл главу семьи с шефиней модного в то время гадального салона «Лолита». Она выходила замуж и с размахом отмечала это событие в достойном ресторане. Александр Иванович вёл сей незамысловатый корпоратив легко и с юмором, используя свои познания в нумерологии. Хозяйка осталась довольна и с улыбкой предложила:

- Если что, двери салона для вас всегда открыты.

Иваныч среагировал моментально:

- Есть проблемы с сыном, не знаю, как действовать.

- В понедельник вдвоём подходите. Я сама с ним пообщаюсь.

В назначенный день выходя из салона Сашка был в подавленном состоянии. Ну и какого ляха он сюда сунулся? А главное, что сейчас делать с этой информацией. Готовиться к свадьбе? Девочка на свет появится? Ну и что? И при чём здесь рождение сына, но без отца? Что за хрень: «Пришёл сюда затем, чтобы дать жизнь…». Ни фига не понимаю. Правда, Саньку она внушала что-то другое… его выгнала, а мне этот ушат на голову. С какого бодуна я сунулся в эту богадельню? «На роду написано прожить короткую жизнь и умереть не своей смертью… себя не вините… это не в вас дело. Видимо, на нём груз ваших предков…»

А кого винить? Думал, легче станет. Как бы не так! Сейчас Малышу этого знать не обязательно, достаточно того, что она уже имеет. Милая моя, что же мне делать? Тайна, покрытая мраком…

Впервые в жизни Сашка чувствовал себя беспомощным ребёнком. Почва уходила из-под ног, а они сами свернули в сквер. Глаза облюбовали пустующую скамейку, мозги среагировали моментально. Через минуту он, удобно расположившись, курил и с горечью размышлял о превратностях судьбы-злодейки, пытаясь во всём этом клубке заморочек нащупать конкретную логику. Через минуту нарисовался Санёк. Видимо, ждал отца, и ему было интересно узнать, о чём тот секретничал с «Лолитой».

- Батя, ну как? Было что-то дельное или просто обыкновенный трёп? А она предварительно обо мне с тобой говорила?

- Нет, сынок, не говорила. Я сам клина словил. Выложила много таких деталей, о которых я уже давно забыл. Будто в замочную скважину за нами подсмотрела.

- Вот-вот, и мне с бочку арестантов на голову вылила. Отойти не могу. Шок. Полный абзац. Даже не знаю, что и думать.

- А что здесь думать, сына? Начни с малого. Измени отношение  к себе, близким людям, пересмотри список своих друзей…

- Бать, с друганами у меня всё в порядке.

- В том то и дело, что не всё. Предавший однажды предаст ещё. А это уже не друг, а сплошное недоразумение. Я понимаю, что тебе на нас с мамкой глубоко до туалета, но волтузить себя в дерьме – это перебор!

- Да ладно, чего ты заводишься? Можно подумать, ангел передо мной. Вспомни лучше себя в молодости. Тот ещё перец был! Что, не так?

- Сынок, а это уже запрещённый приём. Заподло попрекать меня тем, о чём знаешь понаслышке.

- Ничего, мало вам осталось терпеть. Вот женюсь, и всё уляжется.

- Ага, на нашу с мамкой шею. Ты меня упрекнул грехами молодости, но в отличие от тебя я ушёл от родителей в шестнадцать лет. Уже тогда я знал, чего хочу и куда пойду учиться дальше. Да, делал ошибки. Но это была моя головная боль, родители оставались не при делах. А у тебя что? Куча проб и ничего конкретного. А у Джульетты твоей вообще полный голяк. В голове сплошной ветер, одна, но пламенная страсть: не хочу учиться, а хочу жениться! Нам этот подарок нужен?

- Ну не всем же быть такими, как вы. У вас шиза на свой театр и музыку, а меня это не торкает. Может я тоже хочу найти свою профессию, чтобы крышу сносило!

- Твои бы слова, да Богу в уши. Может что и получится путное. И когда только ты станешь взрослым! Скорей бы…

- Бать, не дрейфь, прорвёмся! Ну что, погнали домой? Надо успеть перекусить – и на стрелку.

- Ну понятно, Джульетта ждать не любит. Хлопотно это, Санёк, ох и хлопотно. Готовишь нам с мамкой демографическую шпильку? Ну-ну. Дело нехитрое. А впрочем, на всё воля Божья. Одно хочу тебе сказать, сынок: семью создают не на сексуальной эйфории, а на общности интересов. Сейчас ты меня не слышишь, но со временем накушаешься камасутры под завязку и побежишь, как миленький, на свободу с чистой совестью. Но будет поздно.

- Не скажи. Вон у тебя три захода было официально и куча любительской эротики в придачу – и ничего, жив остался. Выбор, он всегда есть.

- А если дети появятся? Цветы жизни…

- Ой, батя, я тебя умоляю! То ты не знаешь, что «цветы» для нашего поколения совсем не залог успешной семьи. Поливать их можно и на расстоянии… их рост и благосостояние от садовника зависят. Вот вы с мамкой много нам с сестрой дали?

- Не знаю, Санёк… во всяком случае мы старались, как могли, оградить вас от тех ошибок, которые сами когда-то совершали. Остальное зависело от вас, от вашего желания. Путей в жизни много, но куда свернуть – направо, налево, или прямо идти – это уже ваш выбор. Мы можем только подсказать, направить, но всё равно решение принимаете вы, и последнее слово за вами, потому что это ваша жизнь. Не могут родители проживать её за вас. Это нереально. Абсурд! Каждая душа, пришедшая в этот мир, самостоятельно проходит курс самореализации. В том числе и в поиске своей половинки. А это процесс долгий. Не всегда первый шар, оказавшийся в лузе, означает выигрыш в партии. Ты уверен, что Джульетта – твоя половинка на всю оставшуюся жизнь? Представь себе эту семейную картинку через пятнадцать лет.

- Бать, извини, я живу сегодня. Не хочу загадывать о далёком будущем. На данный момент меня всё устраивает.

- Хорошо, не надо будущее. Оглянись назад: за четыре года изменилось что-нибудь у твоей избранницы? Что она прочитала за последний год? Вам уже и говорить не о чем. А если родит? Что может дать детям такая мама? Всё равно кончится тем, что ты от неё уйдёшь, потому что быт достанет до такой степени, что побежишь без оглядки, лишь бы не находиться рядом. Нельзя всю жизнь горбатиться за деньги, перемалывать кости окружающим, бредить шмотками и тешить себя иллюзиями.

- Ага, только не надо песен, что материальное вторично, а духовное первично. Много вам дала ваша духовность?

- Санёк, не заморачивайся. Джульетта и ты – одного поля ягоды. Два сапога, только разных размеров и на одну ногу. Удачи вам, молодёжь и подростки! Один умный совет: распишитесь и сразу отскакивайте от родоков. Снимайте жильё и живите отдельно. Время всё расставит на свои места. Избавьте нас и её родителей от своих проблем. Вы уже далеко не дети, следовательно результат неадекватных действий в семье ляжет на ваши же плечи. Нам этот груз не потянуть.

- Да ладно, бать, всё образуется. Нормалёк. Не парься. Ну что, рванули?

- Я посижу ещё.

- Ну, как знаешь. До вечера…

*

Неожиданно появился, и вдруг исчез. Вроде как и не было его. Так же шелестели листья на деревьях, чирикали птички, стучали каблучки молоденьких женщин, ласковыми лучами обнимало солнышко, на детской площадке смеялись малыши. Но ничто не радовало. На душе у отца остался горький осадок. Слёзы предательски выступили и пустились в свободный пляс. Сашка тупо созерцал пространство сквозь пелену слёзного тумана и пытался осознать: когда он потерял связь с сыном? Что было не так, и откуда растут ноги? В чём его вина? Почему чужие люди оказались сильнее родственных корней? Вроде бы и мозги у парня на месте, всю домашнюю библиотеку перелопатил, а дурак дураком. Голову сдавило тисками. Кровь пульсировала, сердце стучало отбойным молотком, словно пытаясь выбить из головы застрявшую мысль. «Мужчинка! Алло, красавчик, вы в его годы праведником были? Эй, умник, а где твоя прозорливость в шестнадцать лет была, когда задумал жениться на взрослой Джульетте? Вспомни отца, что он говорил? Легко перепевать старые песни о главном, когда сам солируешь. Что, съел? Папаша! Смотри на сына и лови своё отражение, Ромео. Ха-ха-ха-ха!"

Лихо рассекающий на самокате пацанёнок лет пяти при виде мужчины, глотающего слёзы, остановился, как вкопанный.

- Дядя, ты чего это? Беда у тебя, или глаза от соринки промаргиваешь?

- Милый дружок, а тебе мама не говорила, что к чужим дядям приставать нельзя? Это очень опасно.

- Да перестаньте! Я что, не понимаю? Мама говорила про злых дядек, а вы нормальный.

- А почему это я нормальный? – удивился Сашка.

- Нет, вы, взрослые, всё-таки смешные. А меня Павликом зовут.

- Очень приятно, молодой человек. А я – дядя Саша.

- Так вот, я продолжу: если рассуждать логично, то отличить злого человека от нормального очень легко. Дядь Саш, это элементарно.

- Да ты что, Павлик! Ну-ка, ну-ка, поделись своим секретом.

- Всё просто: злые дядьки никогда не плачут, поверьте моему опыту. А раз так, то вы, дядя Саша, нормальный. Есть вопросы? Думаю, нет. И так всё ясно. Ваш диагноз на вашем лице.

Сашка, ошарашенный логикой не по годам смышлёного мальчугана, пребывал в растерянности.

- Павлик, а кто у тебя родители по профессии?

Пацанёнок с гордостью отчеканил:

- Мама психолог, а папа оперный актёр, но работает в Германии. Вот! А я стану знаменитым артистом. Мамины друзья говорят, что во мне талант сидит. Музыкой с трёх лет занимаюсь. Скоро поедем жить к отцу.

- Павлик, я присоединяюсь к мнению маминых друзей. Ты действительно одарённый молодой человек. Боженька тебя в макушку поцеловал. Береги свой дар. Ты наш человечек! А теперь – быстренько на самокат, и к маме. Засекаю время: за минуту ты должен к ней подъехать. Управишься?

- Спрашиваете! Конечно. Знаете, какая у меня скорость? Сверхсветовая! А ты больше не плачь, слезами горю не поможешь. Ищи альтернативу.

- Договорились. Спасибо тебе, мой ангел. А теперь – на старт… внимание… марш!

И довольный Павлик с чувством выполненного долга укатил к маме.

*

Действительно легче стало. Ну и пацан! Чудо ходячее. И ведь реально помог, ёперный бабай! Во, дела… что за поколение? Может, это поддержка от Бога людям, живущим в тяжёлые времена перемен?

Внимание Александра, умилявшегося необычайно взрослыми и рассудительными ростками будущего поколения, привлёк мужчина не первой свежести. Грязные джинсы с заплатами на заднице и пиджак с оторванным карманом, прикрывающий видавшую виды майку со следами кетчупа на груди, но с красочной недвусмысленной надписью «Go Home, Vanya». Грязное опухшее лицо и выразительный фингал под глазом, замасленные длинные волосы, не менее примечательные пухлые руки, покрытые какой-то сажей, тошнотворный запах помойки и выхлоп горючей смеси неизвестного происхождения. Пожалуй, все признаки, составляющие портрет уходящего века…

Короткими пальцами с уродливыми ногтями «век» теребил своё ухо, а красные, воспалённые, хитрые глаза сканировали лицо своей жертвы. Сашка брезгливо отодвинулся: «мужик, не жди, чтобы я поднялся, а быстро шкандыбай дальше, или ты хочешь второй фингал для симметрии?»

- Я это, дико извиняюсь, – просипел ходячий призрак, – трубы горят, сдохну ни за что. Мне бы на фуфырик собрать самую малость. Сердце стучать отказывается, спаси ради Бога. Молиться буду за тебя до конца дней своих… может их всего и осталось на пару недель. Ты же видишь, как меня трясёт? Погибну, как поэт, в расцвете сил…

Чтобы отвязаться, Сашка выгреб из кармана трёшку мелочью и положил на скамейку:

- Всё, писатель, взял и бегом отсюда! Здесь, между прочим, дети гуляют. Нечего их пугать.

- Вот спасибочки! Теперь точно реанимируюсь. Как зовут-то, мил человек? Свечечку в церкви поставлю за здравие. Эх, бабу бы тебе хорошую, цены бы не было!

- За себя поставь. Всё, исчез! Нету тебя! А баба у меня уже двадцать лет как есть.

- Бегу-бегу, спаситель мой! Дай тебе Бог здоровья!.. Значит, баба есть. Ну, тогда любовницу ладную… всё понял, меня уже нет!

Реакция «благодетеля» заставила призрак ретироваться. Через минуту слабый ветерок растворил неприятный запах.

*

«Ну вот…», – усмехнулся Александр, – «за десять минут Господь нарисовал картинку смены поколений. Прошлое – двадцатый век – несчастный пропойца бомж, и будущее – двадцать первый – счастливый и умный мальчуган. С выдумкой работаешь, Отец. А главное – доходчиво и наглядно. Молодец! Другой вопрос: а как с этим жить? Пацан бы ответил: элементарно – живи, как все и не выпендривайся! И то верно. Время поганое, не до жиру, быть бы живу. Нет, надо что-то менять в этой жизни. Театр сто лет здесь никому не нужен, а музыка – сплошной шансон. Придётся сваливать на Запад, иначе можно самому опуститься до уровня бомжа. И сынуля хорош со своими сюрпризами. Валить с Нинком отсюда надо. Сделаем дуэт – и вперёд! Через год пахоты получится очень даже интересная картинка. Она у меня талантище, схватывает на лету. Прорвёмся! Вездеходы мы или кто? С нами всё ясно, а вот за сына сердце болит. Хочет по жизни по лёгкому пройти, да и Джульетта ему под стать. Глупое, хамоватое подобие гомо сапиенса с животными инстинктами. Что-то не верится в благополучный исход предстоящего альянса. Не построить будущего на страсти, похоти и ублажения плоти. Абсурд! Любая семья, не имеющая общности интересов, изначально обречена на разрыв отношений, ибо любовь стоит выше инстинктов. Она не поддаётся анализу ума. Это состояние сердца и души…

                                            *   *   *

…«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!»…

По автобану в общем потоке неслась «ласточка». Вцепившись в руль Сашка орал во всю мощь своих лёгких. Казалось, ещё мгновение, и тело разорвётся в клочья…

«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!»…

Глаза застилал туман. Машинально свернув на стоянку, водитель забился в истерике:

- Ну за что?! Господь, за что?!! Если я что-то не так сделал, меня наказывай! Сына-то за что жизни лишил? Да и сколько он видел этой жизни? Тебе нужна была жертва? Где же твоё милосердие? Где справедливость? Столько дерьма вокруг, а Тебе до фонаря. Я же верил в Тебя, а Ты – по больному… молодец! Теперь, надеюсь, Ты доволен, или ещё жертвы нужны? Так забери меня, на хрен мне такая жизнь! Ладно я, но Малыша за что опустил? Она же мать! И после всего Ты хочешь, чтобы я продолжал Тебе верить? Как можно ребёнка лишить отца? И зачем позволил зачать второго?

Опустив голову на руль, Сашка горько рыдал. А за тысячу километров от него, забившись на кухне, Малыш тупо созерцала икону Божьей Матери и не могла понять, почему она не может плакать. Из нутра вырывался утробный рык, было больно, но слёзы умерли в самом зародыше, превратив глаза в холодные стеклянные бусины…

В комнате, с ребёнком на руках, взад вперёд ходила невестка. В голове пульсировала единственная мысль: «Блин! И что теперь делать? Как жить? Через полгода появится второй… засада! Ни мужика, ни профессии… во, влипла! Сплошная жесть!! Родаки ещё плешь проедают: «Надо было думать, когда замуж выскакивала. А теперь вот с двумя «хвостами» танцевать придётся!» Ещё повезло, что дед в Германии пашет. Так бы полный отстой был. Нет, включать мозги надо. Может найти мужа какого-нибудь завалящего? Всё ж легче было бы. Но сюда его не приведёшь. Дедуля чётко дал понять, что с детьми и одна буду жить здесь, а появится кандидат – к нему на постой. Принципиальный больно. «После сына никого видеть в этом доме не хочу!» Ладно, хоть от детей не отказывается. Ну вот как с этим жить? Куча проблем, и я посередине…»

Увидев фото на стене, остановилась… «Ну что, зараза такая, бросил меня? Заделал детей, и в кусты? Покой ему, видите ли, нужен! Получил свой покой? А я что, опять обосранная? Ты в шоколаде, а я в дерьме!»

Дочка на руках подала голос:

- А-а-а-а-а-а-а-а!

- Тебя ещё не хватало! Ой, блин, замолчи! Жесть, жесть, жесть… я кому сказала: молчать! Не вякай, а то шмякну об стенку!.. Бабуля!!! Ты можешь посидеть с внучкой? Мне на полчаса выскочить надо, к ужину приду. Достало уже всё, не могу больше! У меня сегодня ячейка домашняя, из церкви подъедут. Надо духом окрепнуть, иначе кранты, крыша едет. Я мужа, между прочим, потеряла!

Малыш подняла невидящий взгляд на невестку.

- Знаешь, в чём разница между нами?

- Ну и в чём?

- В том, что мужей у тебя ещё будет предостаточно, а сын у меня был один. Не надо строить из себя великомученицу, проморгаешься. Оглянуться не успеешь, как появится утешитель.

- Ты что, наезжаешь на меня? Или это прикол такой?

- Нет, констатирую наблюдения. Ты, кажется, собиралась на свидание с Богом? Вот и иди себе с Богом!..

                                                *   *   *

…Компания музыкантов из Латвии на берегу Балтийского моря праздновала Лиго. От количества выпитого градус общения зашкаливал. В мусорном баке сиротливо дремало несколько пустых пузырей: водка, французский коньяк, сухое вино. На смену им появились бочонки баварского пива. Волны ночного моря в унисон с плеском божественного напитка являли на чужбине атмосферу родного праздника. Всё было по-настоящему: ночь, звёзды, пиво, море. Не было только костра.

Здоровяк командовал парадом:

- Мальцы, этот бочонок оприходуем – и в море, голышом! Остудиться надо, а то ночь душная, по мозгам шибануло. Сашка, твоя очередь. Эй, Алекс, а ты чего? На фига кефир пьёшь? Это же Лиго! Пиво, что надо, глотни!

- Отстань, не хочу. Вы завтра здесь остаётесь, а мне в Гамбург пилить.

- Серёга, а ты чего?

- Не-е, я сплю уже.

- Погоди спать, пива ещё до хера… Алекс, а ты куда?

- Старик, я поброжу по воде. Ночь обалденная…

Здоровяк не унимался:

- Мы так не договаривались. Это праздник, или как?

- Вообще-то, старичок, это повод, а остальное довесок. Ладно, я немного поиграю в одиночество, а вы с тёзкой подчищайте поляну.

После глотка из бочонка Сашка резво затрусил в сторону дюн:

- Да какой это праздник? Ни костра тебе, ни баб. Тоже мне, Лиго называется! А где цветок папоротника? Личное удовлетворение где, спрашиваю! А?

Здоровяк, осушив бочонок, крякнул от удовольствия:

- Хорошее пиво, чистый бальзам. Сашка, ты бы отошёл подальше, компрометируешь баварцев. Твой переработанный напиток удручающе действует на обоняние… для дебилов повторяю ещё раз: ссы, говорю, подальше, воняет. Ты что, нюх потерял?

- Юрис, ещё раз назовёшь дебилом, в лоб получишь. За базар надо отвечать.

- Да ладно, чего ты залупаешься? Я ж по-латгальски – что вижу, то и пою…

- Так и я по-латгальски. В лоб – и амба. К ебени фене!

Алекс, услышав перепалку коллег, сделал посыл в их сторону:

- Э, чангалы, вы что, с дуба рухнули? Едрить вашу бемоль! Как малые дети. Не умеете пить – завязывайте. По машинам, и спать!

- Ещё чего! – ответили кусты. – Праздник в полном разгаре, я требую продолжения банкета. За ВДВ!

- За музыку! – перехватил Юрис.

- Ни хера! – возразил подошедший Сашка. – За ВДВ и Афган! За всех моих друзей, кого привезли домой в цинке!

- Ладно, – согласился здоровяк, – сначала за ВДВ и Афган, а потом за музыку. Алекс, присоединяйся. Где тебя черти носят?

- Да я уже здесь, не ори. Глоток за ВДВ и Афган, и глоток за музыку!

- Тёзка, а чего тебя Алексом зовут?

- Саш, это меня немцы в Гамбурге окрестили, а я не стал возражать.

- А у меня в Гамбурге не пошло. Один раз попробовал, и баста.

- Санёк, чтобы пошло, надо в городе пожить, завоевать его и полюбить. А потом, я же на Репабане ночью с немцами работаю, а днём в центре бомблю.

- Ты рисковый мужик – это же бандитский район, особенно ночью.

- Поэтому он мне и дорог. Меня знают и проститутки, и их хозяева, местные бандюки и шпана. И даже полиция здоровается. Короче, этот город меня принял. В центре тоже со всеми музыкантами дружу, каждую пятницу на канале сабантуй устраиваем.

- И что, врагов совсем нет?

- Да вроде нет. Санёк, я же своими эмоциями управлять научился, и чужие стараюсь в самом начале остановить. Нельзя отвечать на зло злом, получишь обратку – мама не горюй! Поэтому и нет у меня врагов. Каждый человек достоин уважения. Даже пропойца бомж заслуживает сочувствия. Он же был нормальным человеком. А что опустило его на дно, мы не знаем. И судить его за то, что он не похож на нас, мы не имеем права. Да и судьи кто? Оглянись вокруг, и ты поймёшь, что мы одного поля ягоды. У всех две руки, две ноги, голова… ну разве что цвет иногда разный. Но всё равно – люди. А если мы родственники, все до единого? Так что нам делить?

- Сань, это чистой воды демагогия. Ты по натуре пацифист и пытаешься всех одеть в свою одежду. Но в мире гибнут тысячи людей от войн и от голода. Если они родственники, то почему друг друга мочат? И заметь, делают это под прикрытием Бога: у каждого свой, и Он – главный, остальные от лукавого. Нас убивали под именем Аллаха, мы же благословлялись Святой Троицей и тоже мочили духов. Так что же получается? Боги воюют, а нас в цинк закатывают? А где любовь, сострадание, милосердие? Я ни хрена ни понимаю в противостоянии этих богов, и есть ли они на самом деле. Но люди их ищут, и с упоением уничтожают себе подобных. Аллах Акбар! – бабах – и сотни убитых и искалеченных. Во имя Иисуса Христа! – бабах – и тот же результат. И где правда? Саня, это чистая шиза. Мы все во власти Дьявола. Секс, деньги, власть… и быдло. А людей нет… и Бога нет? У меня мозги кипят!

- Тёзка, всё гораздо проще. Ты же признаёшь факт наличия дьявола? Так почему отказываешься от присутствия Бога? Несколько лет назад я сам закатывал Ему истерики по поводу смерти сына. Во всю глотку орал: «За что?! Что я не так сделал? Где твоя любовь?!!» Обкладывал Его диезами и бемолями.

- А Он что?

- Да не Он, а я сам. Легко обвинить Всевышнего в смерти ближнего. Человеку всегда нужен стрелочник, но Бог поругаем не бывает. Вместо того, чтобы орать «За что?», задай себе вопрос: «А зачем?» У меня тогда что-то щёлкнуло, и заслонка упала. Не ищи Бога в церквях, сектах, мечетях и синагогах; Его там нет.

Ошарашенный собеседник вылупил глаза:

- А где же тогда Его искать?

- В себе. В каждом из нас есть частица Бога. Наша задача – достучаться до неё и жить в согласии, отбросив все свои мирские заморочки, ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу мыслят о духовном.

В разговор вмешался Юрис:

- Мальцы, вы что? С глузду съехали? Сегодня же Лиго. Давайте я лучше баб по телефону закажу, а то пиво греется. Пить будете, или как?

Александр решил поставить точку:

- Не, ребята, я пас. В машину, и спать. У меня завтра сложный день.

- Слушай, Алекс, а если тебя сильно обидят или ударят? Неужели не ответишь? Зло должно быть наказано? Или не факт?

- Знаешь, раньше навалял бы здюлей, а сейчас не уверен. Делая зло, думай о том, что рано или поздно оно к тебе вернётся, но уже в гораздо большей степени. Закон бумеранга, старик. Так что, думай, прежде чем кого-то обидеть. Ладно, гуд абенд. Их мус шлафен. И вам советую: хватит жрать. На посошок – и в люлю…

Утреннее солнце пригрело машину. Александр проснулся весь мокрый от духоты. Он встал и быстро привёл себя в порядок. Достал из багажника бутылку газировки, с кайфом помылся. Часть – на голову, часть на лицо и на спину. Ну вот, освежились, теперь можно подумать и о завтраке

Невдалеке на парковке суетился Юрис. Было непонятно, ложился он или только собирается ложиться. Сашкиной и Серёгиной машин не было.

- О, Алекс, привет. А я вот кофе сварганил. Будешь? Кружку неси.

- Спасибо, старичок, иду.

Тут в глаза Александру бросился выразительный фингал на лице коллеги. На его немой вопрос Юрис выдал:

- Во, бляха муха, отметили Лиго с земляками, мать их за ногу! Посидели у моря…

- Да ты что? Кто же наехал?

- Сашка-афганец. Ему моя критика не понравилась. Я сказал, что джаз так  не играют, что у него не джаз, а порнография.

- А он что?

- А что он… взял, и обозвал попсой голимой. Меня, с консерваторским образованием!

- И ты, конечно, обиделся.

- Не то чтобы обиделся, просто твою бутылку кефира ему на голову вылил. Он же сам говорил, что за слова надо отвечать.

- Понятно. Преподнёс ему мастер-класс по джазу. Ну что, научил играть?

- Да какое там! Он же сразу в стойку. Говорит – давай биться будем, а я его срать послал. Буду я с дерьмом связываться! Хочешь бить? – бей! А он, сука такая, возьми, и долбани! Очки разбил… хорошо, глаза целые. А очки фигня, заеду в оптику, куплю новые. Обидно просто, праздник испортил. Я ему этого никогда не прощу! Если бы стали драться по-честному, ему бы дырса была. Заломил бы на раз. У него по-моему с психикой лажа. Афганский синдром.

- Старик, успокойся. Бумеранг найдёт своего хозяина. И ты запомни одну очень простую истину: обидеть музыканта может каждый, но только не коллега. Слова тоже имеют силу. Давай, брат, беречь друг друга и словом, и делом. Мы же сеятели добра… или ты не согласен? А с пьянкой завязывай, до добра не доведёт…

*

По приезду из Германии ждал сюрприз. Нинок, хитро прищурившись, проворковала томным голосом:

- Милый, а ты бы женился на мне ещё раз?

Александр опешил:

- Это как? Развестись, а потом по новой? Что-то я не догоняю логику вашего каприза, мадам.

- Да нет, всё гораздо проще. У нас тридцать лет скоро, и мы эту дату отметим венчанием в церкви. Только в православной не получается, там заморочек много – ты же католик у меня. Вот я и договорилась в католической. Надо только проповедь о покаянии прослушать, потом покаяться. А венчание через две недели. Я хочу с тобой не только здесь, но и там быть. Навечно, понимаешь?

- А чего тут непонятного? В молодости я делал предложение, теперь ты. Всё понятно. Как законопослушный подкаблучник, безоговорочно принимаю столь убедительные аргументы и скрепляю их поцелуем. Чмоки-чмоки.

Глаза жены сияли от счастья, она нежно прижалась к мужниной груди и прошептала:

- Я тебя люблю. Я очень сильно тебя люблю…

- Ну вот и договорились: тридцать лет отметим венчанием и с друзьями. Я тебя тоже люблю…

*

Александр даже не подозревал, что таинство покаяния снимет с него непосильный груз вины за смерть отца и сына. Обливаясь слезами, он будет искренне молить о прощении за содеянные грехи и обиды, нанесённые близким людям. И ещё о том, чтобы всё зло на нём остановилось, чтобы эта эстафетная палочка, передаваемая из поколения в поколение, сгорела у него в руках. Возможно, предки и не ведали, что творили, всё равно, Господь, прости их! Искренность ли обращения, или страстное покаяние дошло до небес, Александр не знал. Затуманенным взором он обводил пространство церкви и машинально повторял за падре слова благодарственной молитвы Господу, а телом ощущал некую лёгкость, до этого ему неизвестную…

                                                *   *   *

…Много воды утекло с тех пор. Нинок с головой окунулась в стихи. Её израненная душа просила полёта. Она настолько растворилась в образах, что оказалась членом Союза писателей России. Александр воевал с болячками и тоже пытался что-то писать о своих жизненных опытах. Они периодически зачитывали свои новоявленные опусы друг другу. Потом вдруг соединились в общей работе над книгой «Моё сердце – саксофон»…

Они радовались победам над инфарктами и инсультами и предавались воспоминаниям о безрассудной молодости. А на днях наткнулись на видеокассету своего венчания. Посмотрели целиком, от начала до конца. Как всегда, Малыш прижалась к плечу мужа, и тихо сказала:

- Какие мы молодцы – всё у нас по уму получилось. Я тебя люблю…

- Так и я тебе уже сорок второй год талдычу, что тоже…

- Ты меня «тоже», а я люблю! Где обнимашки?

*

Звонок по скайпу из Англии:

- У нас беда – не знаем, что с Дашей делать. Совсем от рук отбилась. По-моему, у неё уже кто-то есть. Дома не ночевала, пришлось полицию подключать. Блин на фиг, что за дела! Она же ещё малолетка… что делать?

О, молодёжь, о, нравы! Старо, как мир. Но это уже другая история…

Легенда, миф или реальность?

Легенда, миф или реальность? 


(Продолжение)



...Последствия нашей победы сказались уже через неделю: организаторы феста лишились своих рабочих мест, а участники надолго попали под бдительное око органов госбезопасности…


*


На какой-то отрезок времени клуб ГВФ превратился в музыкальный мегаполис андеграунда. В одном помещении по очереди отрывались бэнды:

- «Пилигрим» под руководством  Дмитрия Федотова;
- «Зга» – музыканта-экспериментатора Николая Судника;
- «Превращение» – Леонида Глезера;
- и группа гитариста Валерия Дудника.

В другом – «Атональный Синдром».

В подвале Михаил Литвином музицировал с джазовым саксофонистом Владимиром Колпаковым.

И это всё, не считая студенческих составов. Шиза полная!

Но видимо для музыкального донорства студентов этого объёма полифонической какофонии было мало. И в один прекрасный день ко мне явился Леонид Недбальский (бессменный руководитель и организатор джаз-фестиваля «Ритмы лета») и попросил помочь с залом для проведения концертов:

- Понимаешь, «Октобрис» становится на капитальный ремонт, и фестиваль под угрозой срыва. Помоги!

В результате джазмены Советского Союза бомбили ГАФ два лета подряд – до полной реконструкции дома культуры «Октобрис». Релакс был потрясающий! А главное, очень вовремя: именно эти годы для меня оказались невероятно сложными из-за противостояния с чиновниками местного розлива…


Чуть позднее на сцене театра-студии «ТЕСТ» отрывался непревзойдённый гитарист-виртуоз Валерий Белинов со своим бэндом «Поползновение». Он ставил на уши и студентов, и своих фанов. Человек-легенда, которого знали все, независимо от возраста.

Сожалею, но один раз я ему отказал. Не могу вспомнить посредника, который пытался натиском меня сломать:

- Концерт срывается, нет зала!

- У меня вечером спектакль.

- Но это же Белинов, мать твою за ноги!!!

- Милый друг, даже если бы это был сам Раймонд Паулс, я бы ответил: «Насрать». Планировать надо заранее!

Думаю, что если бы подошёл сам Белинов, беседа пошла бы в другом ключе, ибо, как талантливый человек, Валера начисто лишён апломба, и мы смогли бы найти альтернативу. Но из песни слов не выкинешь…

Прости, старик, но только таким образом я мог отделаться от того назойливого коллеги… в ущерб тебе.


*


Именно на этот период приходятся и самые удачные выступления «Атонального Синдрома». У Олега как будто открылось второе дыхание. Он много работал в камерном ключе с Сёминым и Аблемитовым, делал записи и выступления в «Тандеме им. Холминова» с музыкантом-экспериментатором Валерой Шепплертом. Исполнял РЭКовские обязательства в бэнде клавишника Моторного (вместе с Тасей, хотя уже и не женой). Искал новые ходы в реализации художественных планов «Синдрома», помогал мне, как режиссёру, в музыкальном оформлении спектаклей. Иногда даже выручал лидера «Нового поколения» Ледяева в аранжировках песен для группы прославления новоявленной «церкви»…

И это всё – спустя шесть лет после вердикта врачей: «Два-три года, не больше…»

Непостижимо. Нормальному человеку не понять. Ну как можно неизлечимо больному инвалиду так пахать? Абзац полный! Ведь для окружающих он уже «не формат», б/у и списан со счетов. Одним словом «некондишн»…

Ага, только не Олег! Он, казалось бы «неадекват», с успехом решал адекватные задачи, как бы противопоставляя себя обществу: «Да, инвалид. Да, болит. Да, да, да, глотаю лекарства! Ну и что из этого? Мозги работают, пальцы бегают, ноги волочатся. Значит, что? – живу! Движение для жизни, музыка для души!» Сконфуженные журналисты спешили ретироваться к более сговорчивым членам группы. Кто знает, а вдруг по голове настучит своей тростью?

Пик творческой активности Олега приходится на приезд в Ригу известного немецкого кларнетиста-авангардиста Ганса Кумпфа. Виновником их встречи стал ваш покорный слуга Аксёныч.

За неделю до этого Курёхин пригласил меня в Питер. Надо было сыграть в духовой секции его бэнда «Crazy Orchestra Music». Состав оказался внушительным – человек пятьдесят. Это были музыканты из Литвы, Питера, Москвы и Архангельска. Не буду перечислять, ребята все заслуженные, засвеченные на фестах и в прессе. С этим составом работали гости: Элтон Дин и Ганс Кумпф. Репетиция длилась часов шесть. Отрабатывались отдельно духовая, скрипичная и струнная секции, а потом уже всё соединялось с ритм-секцией и определялись сольные проходы по отмашке Сергея, который умудрялся играть на клавишах, саксе и дирижировать всей этой махиной. Процесс увлекательный, но начисто лишённый козыря «Атонального Синдрома» – спонтанности. Всё запрограммировано, выверено до нотки и отточено. Выступление имело оглушительный успех у публики и прекрасный отзыв от Фимы Барбана.

Некоторые критики утверждают, что «Синдром» возник благодаря Курёхину. Неправда, он возник гораздо раньше, и беспристрастные свидетели тому – записи его концертов. А Серёжа, будучи талантливым музыкантом, перенял форму, но не ухватил главной фишки «Атонального Синдрома» – спонтанной импровизации, которая, к сожалению, невозможна при таком большом скоплении музыкантов разных стилей и направлений.

После выступления удалось пообщаться с Гансом. Он, заинтригованный «Синдромом» напросился поиграть с нами. Без согласия руководителя дал добро на стыковку. Олег обрадовался, поскольку Кумпф записывал всё на стерео-диктофон и появлялась возможность сработать на диск.

- А что, вдруг прокатит? Давайте определим состав и обговорим структуру выступления. Как Кумпф работает?

- У Серёжи он сначала играл на кларнете, а потом следил за записью.

Продумали всё до мелочей. Основное, якобы, выступление состоится в «Аллегро», а ночью на запись будем работать в клубе железки «Кайя», поскольку в ГАФе появление такого странного гостя, как Ганс Кумпф, было бы небезопасно из-за пресловутых стражей госбезопасности. Уж больно подозрительно часто он стал ездить в Совок по гостям.

Конспирация прошла на высшем уровне. Отыграли программу. В джеме присоединились Раймонд Раубишко и Ивар Галиниекс. Потом посидели слегка и разбежались по домам, предварительно оставив Гансу адрес и время встречи.

В «Кайе» встретились за полночь – и сразу за работу. Немец настроил свою технику, и мы погнали. У нас не сохранилось той записи, зато Кумпф выпустил диск «Путешествие по Прибалтике», где на одной стороне Серёжа Курёхин со своим бэндом, а на второй «Атональный Синдром».

В ночном музицировании приняли участие:

- Олег Горбаренко (клавиши, духовые);
- Сергей Сушко (ударные);
- Нежат Аблемитов (скрипка);
- Сергей Сёмин (гитара);
- Михаил Никитин (бас-гитара);
- Александр Аксёнов (духовые);
- Сергей Пичугин (акустическая гитара);
- Геннадий Эдельштейн (электрогитара с кучей примочек);
- Ганс Кумпф (кларнет).

Встреча затянулась до пяти утра. Уставшие, но довольные как слоны, мы посадили гостя на такси, а сами ещё час глотали кофе и обсуждали удачные моменты музыкальных сцепок. Олег получил мощный заряд положительных эмоций.

После этой записи, по приглашению Николая Судника – талантливого музыканта-экспериментатора, кларнетиста и руководителя группы «Зга» – в Ригу приедут Сергей Летов (духовые) и прекрасный виолончелист Владислав Макаров. Я организовал им совместное выступление с «Атональным Синдромом» в клубе РКИИГА.

Много позже я продолжу работать с этими ребятами и в Москве, и в Смоленске, и в той же Риге, но Олега уже не будет. Да и «Синдрома» тоже…


*


У меня была идея фикс: соединить в одном проекте Серёжу Курёхина и Олега. Не один раз я приглашал Сергея с его «Поп-механикой» в Ригу на нашу сцену, но Олег, словно обиженный ребёнок, каждый раз отказывался, считая, что не может играть с музыкантом, укравшим его идею. Глупая детская обида. Два талантливых лидера, мыслящих одинаково, не должны быть конкурентами, ибо несут на себе один и тот же музыкальный крест чудаковатых идей в эту странную и чуждую для них реальность. Жаль. Вполне возможно, что в соединении эти два таланта могли внести новые краски в современное искусство.

Я бы, наверное, слукавил, если бы умолчал тот факт, что к рождению Рижского рок-клуба Олег имел самое прямое отношение. Сначала нам удалось собрать музыкантов-неформалов вокруг себя и объединить их в некую организацию под прикрытием Управления культуры. Она носила скромное название «Клуб современной нетрадиционной музыки». Но Управление культуры поспешило избавиться от такого хлопотного явления и с облегчением передало нас в руки молодых комсомольцев, послушно ведомых авторитетными органами. Куратором стал активист – инструктор горкома комсомола А. Сорокин, который решил прислушаться к совету «старших товарищей» и внедрил уже готовую и проверенную схему Ленинградского рок-клуба. На общем собрании в «Аллегро» по единодушному решению музыкантов хомут председателя клуба надели на растерявшегося лидера группы «Поезд ушёл» – молодого и перспективного Андрея Яхимовича. Он оставался на этом посту и честно выполнял свои обязанности вплоть до развала Советского Союза.

Потом отдушиной для музыкантов станет кафе «Саксофон», гостеприимным хозяином которого окажется Геша Эдельштейн. На долгие годы в уютном подвальчике на улице Стабу поселится музыка, старые «перцы» будут ностальгировать, молодые – демонстрировать новые имена, а Гешка – радоваться, как ребёнок, своему капризному и невероятно прожорливому детищу, сосущему «бабки» из его основного бизнеса. Хлопотно, но приятно…


*


С Олегом отношения становились всё более напряжёнными. Я с головой окунулся в театр, совмещая гастроли по Северу с музыкальными проектами в Питере и Москве. Олежка же, ввиду осложнившегося состояния здоровья, пытался что-то организовывать в Риге. В некоторых выступлениях я охотно принимал участие, но от чего-то и отказывался из-за нехватки времени. Олега огорчали мои «выкрутасы», и со временем мы стали общаться, как старые приятели, сохраняя улыбку на лице, но с абсолютной холодностью в душе. Сейчас я сожалею. Многое в наших отношениях зависело от меня – здорового человека, не отягощённого болезнью своего товарища. Но… слишком много лет мне приходилось что-то решать, доставать, не давать, огорчаться, переживать… – а в итоге сдаться под натиском давящей ситуации, осознавая при этом и силу таланта Олега, и его обречённость на предсказанный результат, который  изменить был не в силах никто.

Да, все кто окружал Олега в той или иной степени лицемерили, вынуждая себя улыбаться и всячески подчёркивать, что ничего особенного не происходит. Просто жизнь такая паскудная, а в остальном всё хорошо… 

Его родные сломались под прессом психического и морального давления, которое исходило от самого Олега, а врачи настоятельно рекомендовали отправить больного на лечение в ЛТП. Так, на всякий случай, а вдруг поможет…

По иронии судьбы Олег попадает в образцово-показательное заведение – ЛТП «Иецава», расположенное недалеко от того места, где когда-то проходил исторический фест. Мало того, замом начальника по режиму оказался его старый добрый знакомый, в бывшем хиппарь и разбитной малый, руководитель некогда нашумевшей группы конца шестидесятых «Breaking Glass» Алексей Бабенко.

Вопреки режиму и бдительному контролю персонала Олег находит единомышленника и собрата по несчастью, в прошлом неплохого гитариста Гену Алексеева. Вместе они замутят проект «Delirium Tremens», который даст им возможность скрашивать свои серые будни на долгий период времени. На свободу они отскочат вдвоём и до конца будут вместе.

Шикарная квартира на Алунана будет разменяна, родные окажутся в Золике, а у Олега в старом доме на Кулдигас будет своя однокомнатная квартира, вмещающая рояль, диван, несколько полок с книгами и нотами, с маленькой кухонькой – закутком без окна – и вешалкой для верхней одежды. Для друга найдут шикарную раскладушку, выброшенную на помойку. Так, вдвоём, они и будут коротать время, наслаждаясь свободой от режима, и иногда позволяя себе музицировать вне зависимости от времени суток…


*


Однажды поздней ночью настойчивый телефонный звонок поднимет меня с постели:

- Александр? Алло! Аксёныч? Это Алексеев! Извини, что так поздно. Олег зажмурился. Я взял его записную, а ты в ней первый. Вот и позвонил… что делать? Хотел его маму найти, но её нет в книжке, представляешь?

Спросонья не въехал:

- Кто зажмурился?

- Олег! Тьфу, как же его погоняло?.. Вспомнил – Пилот! Пилот умер!.. Знаешь, мы у него джемовали, такой классный музон замутили, он дал мне оторваться, а сам вырубился. Иду на коду, смотрю – Олег по клавишам как шандарахнет фейсом, и на пол почему-то сковырнулся. Подбежал, а он жмура уже сыграл! Пытался реанимировать – без толку. Сердце не дышит… бля!!! Да он уже холодный! Я не знаю, что делать! Са-а-а-а-ня, что мне, блин, делать?!! Найди маму! Маму найди!!! Бляха муха, я же теперь бомжевать буду!..

Этот вопль отчаяния надолго застрял в моих ушах.

- Старик, не паникуй! Вызови «скорую», они зафиксируют смерть и позвонят ментам. Те подтвердят её протоколом осмотра и вызовут труповозку. Будь до конца с Олегом. Маму найду и сам ей скажу. Всё. Держись! Узнай только, в какой морг его увезут…


*


Похороны прошли очень тихо. Родные и группа музыкантов – друзей, которым Олег был небезразличен, – попрощались с ним на Болдерайском кладбище и скромно помянули на квартире у мамы в Золике. Как во сне, говорил какие-то слова утешения Людмиле Николаевне, на долю которой выпало по жизни такое испытание. Но до конца я смог осознать её горе только на похоронах собственного сына…


*


Через три года в Доме Москвы собрались осколки «Атонального Синдрома» и впервые провели свой концерт – последний – без записи и без Олега. Зрители и его сестра были благодарны. Попрощавшись с Олегом мы закончили историю «Синдрома», ибо с уходом лидера угасла и жизнь самого коллектива.


*


Я поделился впечатлениями о своём товарище Олеге Горбаренко, который заслуженно вошёл в летопись отечественного андеграунда как великолепный пианист, незаурядный выдумщик, шоумен и чудаковатый человек, волей случая ставший пожизненным инвалидом, не вписавшимся в эту сумасшедшую реальность. Словно метеор, он ворвался в жизнь и сгорел в безбрежном пространстве Вселенной.

Но след остался…


____________________________________


Александр Аксёнов. Декабрь 2016 года.       


          

Ночной эфир

https://rockclubriga.bandcamp.com/track/memory-1995

Щука в чужом саду

Где же Ты спрятался, Боженька?