Предвестие

Рассвет сегодня выдался кровавым
- Снуют по небу черные стрижи.
То вниз - то вверх, налево и направо,
Неугомонно режут виражи.

Душа поэта

Два ангела сортировали души.
В рутину окунаясь, не спеша.
Налево - хуже, вправо - чуть, получше.
А вот еще несчастная, душа.

Был месяц май

Был месяц май, цветущий абрикосом.
Дурман сочился маковый с полей.
А на душе моей стояла осень,
Израненная клином журавлей.

Был месяц май, сирень еще кипела.
Весенним буйством, наполняя сад,
А на душе кружился, то и дело,
Осенний, бесконечный листопад.

Откуда грусть живет во мне такая,
И страсть к дождям октябрьским, грибным?..
Ты упивалась запахами мая,
А я любил осенний, горький дым.

Был месяц май - канун жары и зноя,
Асфальт, еще смолою не поплыл,
А я желал осеннего покоя,
И пару журавлиных белых крыл.

Лететь за клином, рассекая небо,
Пролиться с туч серебряным дождем.
Хочу туда, где никогда я не был...
Но только я не стану журавлем.

Был месяц май. Свои тугие косы
Клонила ива, веткой до земли.
Весна вокруг, а я опять про осень,
Где дождь грибной и в небе журавли.

***
За окном моим листья кружАтся багрянцем и падают.
Восковая свеча догорает чадящим огнем.
Вечер в небе рисует пастельными красками радугу,
С одиноко летящим под нею на юг журавлем.

Я сегодня не пил, и меня не считай ты пропойцею.
Просто грусть накатила тоскою зеленой на грудь.
Мы забыли с тобой обменяться по осени кольцами,
Или просто решили друг друга опять обмануть.

С виноградной лозы, перезрелая падает ягода,
Алой струйкой зарделась на сжатых до боли губах.
Догорает с закатом размытая красками радуга,
Затерялся журавлик, летящий на юг в облаках.

Эта осень надежд, оказалась на деле разлучницей.
И за ней уходя, укрываясь цветастым платком,
Ошибаешься ты, выбирая в дорогу попутчицу.
...А свеча-маячок догорела давно за окном.

Песенка обиженного

Обещали - не приехали,
говорили - не пришли.
Не поздравили с успехами,
а ведь вроде бы могли.
Я внимания не требую,
но обидой гложет грусть.
Вот возьму под белой вербою,
я до чертиков напьюсь.

Рейс

Повторяя бегущей строкой,
объявили посадку на рейс.
Значит снова в разлуке с тобой
резать крыльями кромку небес.
За холодным железным бортом,
бесконечная стелется даль.
В белой дымке растаял твой дом,
и цветущий над домом миндаль.

На себя забирая штурвал,
улетая под самую высь,
самолет высоту набирал,
а хотелось немедленно вниз.
За окошком одни облака
Словно кто-то разлил молоко.
И молочная эта река
уносила меня далеко.

Стюардесса смотрела в глаза,
предлагая холодный "Боржом".
А по мне бы, вернуться назад,
в твой покатистый старенький дом.
Только я продолжаю лететь,
за улыбкою пряча печаль.
Значит песню придется допеть,
про увядший над домом миндаль.

Петля судьбы

"Отдать коня, вернуть полцарства"
- решил, опомнившись король.
Но нить судьбы, петлей коварства,
уже свою сыграла роль.

Вторую половину в карты
с короной вместе проиграл.
Жену увел, под склонность фарта,
какой-то датский принц... Нахал!

И даже "меди" нет для яда,
одним глотком вопрос решить.
Петля коварства - вот награда,
судьбы затянутая нить.

Бредет король по весям плача
с пустою нищею сумой.
И не коня, хромую клячу,
ведет понуро за собой...

Предвыборные куплеты
(шутка)

Бесплатно водку раздавали...
и даже тем, кто не хотел.
Культурно было все вначале,
потом случился беспредел.

Без разницы

Отбродила осень брагой

Однако

Однако, что за времена?..
На перекрестие веков, 
посеяв в поле семена, 
взрастили племя дураков.
Всего и вся во всем боясь,
платок накинув на роток,
смиренно падает под власть,
едва пробившийся росток.

Однако, мир уже не тот.
Все изменилось, все не так,
и где тот самый Дон Кихот,
что лез бесстрашно на "ветряк".
Стоят сто тысяч Дульсиней,
вдоль трассы, прелестей парад.
Когда-то были мы скромней,
когда-то... "триста лет назад".

Однако, что за времена?..
Сажали хлеб - взошел сорняк.
Все необъятней целина,
за дураком стоит дурак!
Так дайте трактор с бороной,
поглубже все перепахать.
Пустить ростки на перегной
ко всем чертям под "вашу мать..."

Все отчетливее проседь

Все отчетливее проседь,
все печальнее глаза.
Холоднее стала осень,
мерзнет голая лоза.
Виноград собрали к сроку,
зреет доброе вино.
Только мне вот, одиноко
рядом друга нет давно.

Старый Город

Надвигалась ночь на Город Старый,
сладкой дремой расползалась тишь.
Краем, проплывая месяц шалый,
опустился на покатость крыш.
Между бойниц, по стене сползая,
воскрешая память прошлых дней,
по ступеням Караван-сарая,
тень скользила в пантеон теней.
Крался я за ней под сводом башен,
пробираясь в глубину веков,
не тревожа колыбели нашей,
цоканьем подбитых каблуков.
Слушал над утихшей чайханою
шорох полусонных голубей,
а за древней крепостной стеною,
новый город в радуге огней.
В дизельнно-бензиновом угаре,
в бесконечной суете машин,
ты не затерялся Город Старый,
отливая славою седин.
Мимо Башни ДЕвичей, к причалу
улочками узенькими вниз,
я прошел по нашему "Началу",
и вдыхая предрассветный бриз,
в грудь вбирая запахи Хазара,
не скрывая гулкости шагов,
разбудил любимый Город Старый,
цоканьем подбитых каблуков.

Снова осень

Клубок дорог

Клубок дорог - клубок опасных змей,
судьба рисует кистью на картине.
Какой идти? И где мой Моисей,
что проведет меня через пустыни?
Бездушия рассыпанный песок,
вздымает тучей надо мною ветер.
Да, здесь хоть пулей прострели висок,
пройдут смеясь... и даже не заметят.
Потомок гуннов, наводивших страх
на цезарей пирующих на злате,
сегодня я в расплавленных песках,
в изодранном гиенами халате.
Считая день за днем промером миль,
иду пытаясь одолеть барханы,
Сочится кровь, кружится пеплом пыль,
и покрывает слоем грязи раны.
Как не упасть и быть во всем сильней,
собрав всю волю одолеть дорогу?
В моей пустыне не был Моисей,
а фараонов, как ни странно, много!

Судилище

Вчера судили скопом Честь,
клеймя ее позором.
В суде судьей сидела Лесть,
а Зависть - прокурором.
В присяжных свора подлецов
из стаи Подхалимов.
Нашли свидетелей - Лжецов,
что проходили мимо.
Связали Правду по рукам,
стянув умело путы.
И не нашлось ей место там,
где правили Иуды.
Молчала Скромность - адвокат
- скромна была излишне.
С тоской на фарс, бросая взгляд,
смотрел с небес Всевышний.

Сегодня расстреляли Честь.
Стреляла - Месть!..

Дом

Покатый дом с покатою судьбой,
глазницами окон глядится в осень.
Решили наверху: "Дом нежилой.
Снести его..." И на рассвете - сносят!

Зашелся лаем старый, дряхлый пес,
охрипший от бессилия и злости.
Но так решили:"Покатый дом - под снос!"
а где-то там зарыты были кости.

К подвальным перекрытиям под рев
бульдозер пробирался ближе... ближе...
Чихал мотор. По воле рычагов 
он лез вперед, и разбегались мыши.

И только кошка, утащив котят,
вернулась в дом, с врагом в бою сразиться.
Глаза на пятитонный шар глядят,
"Какой пустяк" - подумала тигрица.

Сносили дом. Работы через край,
но что-то все не так, не ладно что-то.
...Летела кошка в свой кошачий рай,
отдав себя последнему полету!

Тутовник старый плакал по корням,
что ковш срезал без жалости железный.
Срубая лес, шагаем мы по пням
и зависаем над бездушной бездной.

Стелил отборным матом пьяный бомж,
лишившись враз последнего приюта,
смотря на то, как беспощадный ковш,
терзал клыками сердцевину тута.

-------------------------------------------------

...Стоит высотный дом, на месте том,
и вроде бы построен он неплохо.
Но пуст, который год, холодный дом.
Где рос тутовник - куст чертополоха!

Не новогоднее, но...

Облом

Уже заряжен арбалет,
уже оттянута стрела.
Судьба прицел с мишенью лет,
на перекрестие свела.
Уже слетелось воронье,
на долгожданный скорбный пир.
Из всех щелей ползет гнилье,
не к месту выскочил Сатир.
Копытом джигу отстучал,
под колокольный перезвон.
Веслом ударил о причал,
трудяга - лодочник Харон.
Уже доволен тамада,
распорядитель панихид.
Наемных плакальщиц орда,
надела траурный прикид.
Глядят в окно, с надеждой ждут
последний выдох с губ моих.
Как много их столпилось тут
с вопросом - "Жив или затих?"
Но вдруг старуха, что с клюкой,
согнав с очей моих налет,
сказала всем, махнув рукой:
"Да, он всех нас переживет!
Стрелу немедленно в колчан,
и уберите арбалет!
Поэт скорей мертвецки пьян, 
но не мертвец еще поэт!"