«Жалко бабушку — он её ни во что не жалеет. Несчастная, многострадальная. При свидании всё расскажу. И ежели бы не бабушка, давно бы пропал… <...> И что ещё несносно, — что в его делах замешает других, ни об чем не думает, только об себе, и об себе неблагоразумно. Никого к нему не пускают, только одну бабушку позволили, и она таскается к нему, и он кричит на неё, а она всегда скажет — желчь у Миши в волнении». Из письма Елизаветы Верещагиной её дочери Саше по случаю пребывания М.Ю. Лермонтова на гауптвахте.
Не знаю, по какой причине, но сегодня посетителей в музее Лермонтова совсем немного. Перехожу из комнаты в комнату в одиночестве. Вчитываюсь в развешенные по стенам документы канувшей в прошлое эпохи. О Михаиле Юрьевиче кто только не писал (даже меня за один из рассказов наградили памятной медалью — 200 лет поэту!). Если не ошибаюсь, есть даже отдельная часть в литературоведении — Лермонтоведение. И в этом прекраснейшем провинциальном музее каких только артефактов не сыскать! А вот о Елизавете Алексеевне материалов там, увы, мало.
Домик Лермонтова
Ночь с 1 на 2 января 1810 года село Никольское, позже ставшее именоваться — Тарханы. Пензенской губернии.
В Новогоднюю ночь хлебосольные хозяева решили собрать в своём имении соседских помещиков, дабы порадовать их маскарадом с разыгрыванием сцен из «Гамлета». Однако представление пошло не по тому сценарию, ибо отставной капитан лейб-гвардии Преображенского полка Михаил Васильевич Арсеньев, облачённый согласно роли в костюм могильщика, произнёс фразу, не сочинённую великим Шекспиром: «Ну, любезная моя Лизанька, ты у меня будешь вдовушкой, а ты, Машенька, будешь сироткой». В тот момент хозяйка дома не уделила этой фразе должного внимания, мало ли что в сердцах может ляпнуть муженёк, принявший на грудь пару, а то и тройку бокалов дорогого французского коньяка. Ну да — настроение у суженого сегодня — хуже некуда, и причина тому более чем понятна: отсутствие на празднике соседки, а заодно и любовницы помещицы Мансыревой. [Как выяснилось позже, супруга Елизавета, будучи старше мужа на целых восемь лет(!), узнав о похождениях мужа, отправила к ней своего человека с письмом, в котором запретила Мансыревой не только появляться в её доме, но даже появляться вблизи усадьбы Арсеньевых! Существует и иная версия, приведённая в записях П. К. Шугаева: под Новый год к Мансыревой из заграничной службы вернулся супруг, и посему ей Михаил Васильевич стал более не нужен!]
***
Меж тем глава семейства, махнув рукой всем присутствующим, поспешно покинул зал, «достал из шкафа пузырёк с каким-то зелием и выпил его залпом, после чего тотчас же упал на пол без чувств». — Слух о его кончине мгновенно разнёсся по всем комнатам, и помещики поспешили сию же минуту разъехаться по домам. Елизавета же, придя в себя после глубокого обморока, велела тотчас «заложить зимнюю карету и ехать в Пензу». По прибытии в губернский город приказала похоронить мужа на кладбище (Арсеньевой понятно каким образом удалось скрыть факт самоубийства. Иначе покойника не отпевали бы в церкви! И предали земле исключительно за оградой погоста!), произнеся при этом: «Собаке собачья смерть». Пробыла она в Пензе шесть недель, не делая никаких поминовений...
***
Как гласит народная мудрость, «беда не приходит одна».
Четыре года спустя...
Родная кровинушка — дочь, пятнадцатилетнее «хрупкое, нервное создание» на балу в Орловской губернии, где Мария была в гостях, влюбилась в отставного офицера Юрия Лермонтова, лечившегося там от ранений, полученных в битвах с ненавистным французом. После чего безапелляционно заявила, что намерена выйти замуж, ибо жить без этого человека более не может! Неизвестно, как на это заявление отреагировал отец, но мать выбор дочери не одобрила, ибо ясно же как божий день — неровня он, однако перечить не стала. Понимала, что её кровинушка своего решения всё равно не изменит. — Значит, так! — Елизавета Алексеевна демонстративно скрестила руки на груди: — Свадьбу устоим здесь, в Тарханах! И не спорь с матерью. У твоего капитана, насколько мне известно, средств на покупку собственного дома не имеется. Посему жить тоже будете здесь. Имение большое, как-никак более четырёх тысяч десятин земли — всем места хватит! А вздумаете возражать — оставлю без копейки! Ты меня знаешь!
Тарханы. Дом, где жил Лермонтов, и церковь (построена в 1839), где он похоронен. Рис. А.Бильдерлинга, ок. 1880-х гг.
***
В положенный срок Елизавета Алексеевна стала бабушкой. Имя для внука выбирала долго и тщательно. Капитан Лермонтов хотел назвать сына Петром, однако затевать очередной спор с властной тёщей не решился. Елизавета Алексеевна не раз утверждала, что её Мишенька получил не только имя деда, но и прихватил вдобавок его характер: «Нрав и свойства совершенно Михаила Васильевича».
***
А три года спустя помещица безутешно рыдала над гробом единственной дочери.
***
Мария Лермонтова скончалась 24 февраля 1817 года от неизлечимой в то время чахотки на двадцать втором году жизни и нашла последнее упокоение в родовом склепе Арсеньевых:
«Под камнем сим лежит тело Марьи Михайловны Лермонтовой, урождённой Арсеньевой, скончавшейся 1817 года февраля 24 дня, в субботу; житие её было 21 год и 11 месяцев и 7 дней».
Из завещания Елизаветы Алексеевны:
«Оной внук мой будет по жизнь мою до времени совершеннолетнего его возраста находиться при мне, на моём воспитании, попечении, безо всякого на то препятствия отца его, а моего зятя» .
М.Ю.Лермонтов в возрасте 3-4 лет и 6-9 лет
***
О Михаиле Юрьевиче написаны сотни книг. Полагаю, что тщательно изучен каждый день его жизни, но мне, чтобы продолжить своё повествование, всё же придётся вам кое-что поведать. Иначе рассказа может и не получиться.
1827 год. Москва
В этот год Миша, успешно сдав экзамены, был зачислен в Московский благородный пансион на «Нравственно политическое отделение»! (За собственный кошт. С весьма дорогой стоимостью обучения!) Учился хорошо, но своеобразно. — Лермонтов, что вы читаете, и почему не слушаете мои лекции, — преподаватель склонился над учеником, сидевшим у окна и с упоением читающим модный роман на французском языке. — Я и так всё знаю. На экзамене отвечу. — Ну, это мы ещё поглядим, — недовольно проворчал учитель, возвращаясь на свою кафедру.
На экзамене
— Лермонтов, извольте взять билет и отвечать на вопросы, в нём обозначенные! — Не собираюсь и не буду. Я уже давно изучил весь курс, если желаете, могу его целиком изложить! Зачем же мне отвечать на какие-то отдельные вопросы! За год до выпускных экзаменов, и утверждая, что учат плохо и не тому, Михаил покинул стены этого элитного учебного заведения и перебрался (конечно, вместе с бабушкой!) в столицу. Подал заявление сразу на третий курс Санкт-петербургского университета. И… получает отказ. Два года обучения в Москве ему засчитать не желают. Ответ короток: — Хотите у нас учиться, извольте пожаловать на первый курс, и никак иначе! — Ну, раз так… тогда я в армию! Буду служить как отец и дед! Где здесь училище, в котором самое быстрое обучение на офицера? Незамедлительно отнесу документы туда! Через некоторое время, успешно сдав экзамены, Михаил Лермонтов был зачислен в «Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров»! Обучение в школе всего два года. Затем выпускные экзамены, присвоение чина офицера и направление для дальнейшего прохождения службы в одном из гвардейских полков, ибо это элитное военное училище, созданное по инициативе самого Николая Павловича (будущего самодержца Всея Руси!)
***
Обучение, конечно же, платное, и стоит… в десять раз дороже(!), чем в Московском благородном пансионе — тысяча двести рублей в год! Нет сомнения в том, кто платил за обучение будущего офицера?! Бабушка мгновенно сняла квартиру поблизости от школы и выделила внуку (на первые полгода обучения!)… пять тысяч рублей! (По приблизительному условному курсу — один тогдашний рубль — наша нынешняя тысяча!) Прислуга для мальчика: повар, кучер, горничная, лакей, а также продукты, масло, мясо, фрукты и овощи, мука и крупа, ну и, конечно же, отборный овёс для лошадей — собственные, доставленные в Санкт-Петербург из родных Тархан.
***
Елизавета Алексеевна в письме к приятельнице Прасковье Крюковой: «Нет ничего хуже, чем пристрастная любовь, но я себя извиняю: он один свет очей моих, всё моё блаженство в нём».
***
А теперь давайте, хотя бы вкратце, изучим источники финансовой состоятельности «бабушки строгого режима»:
Ежегодный доход от имения — двадцать тысяч рублей. Три четверти принадлежащих ей земель — это пашни.
Семьсот двадцать шесть десятин сенокосных лугов и пастбищ! Следовательно — кормами лошади и другие животные (разведение овец было весьма прибыльной статьёй дохода, так как цены на баранину, шерсть и кожу из-за повышенного спроса были весьма высоки. За один пуд «шерсти овечьей русской мытой» можно было выручить в базарный день до пятнадцати рубликов!)
Собственный винокуренный завод!
В интернете можно отыскать документы, о том, что хозяйка Тархан направляла своих крепостных на заводские работы, имея за их труд неплохое финансовое вознаграждение.
И наконец, самое интересное. Оригинальное коммерческое мероприятие: губернский город. Ярмарочные дни.
— Пётр Игнатыч, — Арсеньева, бесцеремонно опустилась на кресло, стоящее в углу кабинета, — и не надоело тебе в бобылях ходить?! Хозяйство у тебя вон какое большое да хлопотное, хозяйка ой как нужна. — Твоя правда, но сама же знаешь, ещё покойная Екатерина Великая издала указ, согласно которому право приобретения заселённых имений, равно как и крепостных, имеете только вы, дворяне. Вот и приходится мне всё самому денно и нощно… — Так я тебе подсоблю, за этим дело не станет. Есть у меня в Тарханах девка на выданье, и грамоте обучена, и на все домашние дела спорая, да и лицом бог не обидел. — Так ведь крепостная же… — Не перебивай, дай досказать, зачем к тебе прибыла, — Елизавета Алексеевна поднялась с места и, подойдя вплотную к Филимонову, зашептала ему на ухо: "Дам ей вольную грамоту, не за так, конечно, а рублей этак за пятьсот. Шепну ей, что приглянулась она одному богатому ухажёру, готов взять её в жёны без большого приданного. А дальше — твой черёд. Ухаживай за вольной дамой как полагается. Букеты, конфеты, платья да украшения покупай. Уговоришь, так станет твоей навеки. Ну, а на нет, не серчай, и суда нет". (Историкам известно более тридцати случаев продажи крестьянок путём выдачи «вольных документов», деньги за которые платили купцы-покровители.)
***
В этой бизнес-идее не было потерпевших, — девушки получали вольную, состоятельные граждане — невест, а помещица — имела со всего этого неплохой гешефт! Который без счёта тратила на своего любимого внука.
***
Увы, но мне не попадалось ни одного стихотворения Михаила Юрьевича, посвящённого бабушке. А она его творения читала, да ещё как!
***
«Стихи твои, мой друг, я читала бесподобные, а всего лучше меня утешило, что тут нет нонишней модной неистовой любви. <…> Стихи твои я больше десяти раз читала». Из письма Елизаветы Алексеевны офицеру Лермонтову, 18 октября 1835 года
Пятигорск. Музей М.Ю. Лермонтова
Авторские фото музея и картины бабушки Лермонтова
Четверть часа не могу оторвать взгляд от портрета этой удивительной женщины, одновременно сильной, находчивой и в то же время... бесконечно любящей и заботливой. И почему-то на ум приходят строки его секунданта — князя А. И. Васильчикова:
«В Лермонтове было два человека: один — добродушный, для небольшого кружка ближайших друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение; другой — заносчивый и задорный для всех прочих знакомых».
В это утро домовой Даше просыпаться в такую рань не хотелось… совсем.
С усилием, открыв один глаз, девушка поглядела на изящные импортные часики, подаренные ей олигархом Силуяновым.
— Боже! Ну, разве можно так шуметь, да ещё, всего лишь, в пол восьмого утра?! Вот сейчас совсем сильно-сильно разозлюсь, слетаю, на кухню и нисколечко не жалея, сотворю для них какую-нибудь, особо изысканную, пакость! — пронеслось в голове у Даши, и она улыбнулась, перебирая в уме мыслимые и немыслимые чудачества и мелкие неприятности, на которые способны все домовые, причём, с самого раннего детства! И это ещё не считая тех, которым, такие как она, учатся в знаменитой школе ЧАВО[1].
Посчитав, что не умывшись и не причесавшись, приступать к задуманному - это есть, ни что иное, как моветон, домовая быстренько, прямо сквозь стены метнулась в ванную.
Между тем, спор двух мужчин, на огромной кухне дома владельца «заводов, газет, пароходов»[2] Александра Ивановича Силуянова набирал обороты.
— Яша, ну ты пойми, — олигарх подошёл к стоящему на каминной полке фотоснимку и взял его в руки. Ему вдруг показалось, что лицо запечатлённой на нём женщины в форменной пилотке, подмигнуло. Хозяин виллы, быстренько поставил фотографию на место и тряхнул головой, отгоняя то ли дурные мысли, то ли невидимых духов.
Ты мою Иришку, стюардессу помнишь? — обратился он к гостю.
— Ну, разве такую кралю забудешь. Забыл что ли, я ведь тогда в девяностых за ней тоже приударял, но она тебя — бандита, предпочла. Жаль, что в тот же год, вместе со всеми своими пассажирами не небо, навсегда ушла. Сейчас бы у вас двоих уже внуки могли бы по этому дому бегать, в индейцев играть.
— Ага, как же, держи карман шире! Нашему с ней оболтусу, вот-вот тридцатник стукнет, а он, паразит, и не думает жениться. Носится, как угорелый, на своём «Ферари» по кабакам, да ночным клубам, возвращается по утро… и … что странно, всегда один, — при этих словах олигарх многозначительно поднял палец вверх.
— Саня, скажи мне как другу, только честно. Может он того, по нынешней моде, как это сказать, поприличней, — поголубел, что ли? — брякнув такое, компаньон олигарха Самуил Яковлевич Эйлер, вскочил с места, метнулся к бару, вытащил оттуда марочный французский коньяк, поглядел на изысканные фужеры, но наливать в них благородную жидкость не стал, сделал большой глоток прямо из горла.
— На Валентине твоей его женить надо! И как можно быстрее, пока действительно беды не случилось, — нисколько не обидевшись на слова Эйлера, пробурчал хозяин виллы, — капиталы мы с тобой объединили, вот и породниться должны, как цари или императоры, в стародавние времена. Чтобы, значит, всё в семью, в общую, понимаешь, копилку.
— Да, я, что ли, против?! Двумя руками и одной ногой, за! Но моя дурында, того, втюрилась в своего фитнес тренера. И уже того…
— Чего того? — Силуянов рывком поднялся и, вырвав у компаньона бутылку, тоже отхлебнул из горла.
— А то ты не понимаешь? Икряная она уже. Узи мне позавчера подсунула… двойня будет. Так уж извини, как говорится, против природы не попрёшь. Вот с тобой базар перетру, то есть, аудиенцию закончу и поеду будущему зятьку навороченный спортивный центр покупать, сам понимаешь, без этого никак нельзя. В нашем с тобой обществе не поймут, осудят, и за спиной, освистают.
— А мне, что прикажешь делать? — Александр Иванович устало опустился на резную табуретку. Как в стародавние времена, невест из дальних стран приглашать, да смотрины устраивать? Нет у меня на это времени, да и сил, тоже.
— Зачем же смотрины, просто надо красивый спектакль сыграть, — наклонившись к уху олигарха, прошептала прилетевшая из ванны, умытая и причёсанная Даша. Доверься мне! Я всё организую в лучшем виде, ты только мне не мешай, ничего не расспрашивай и делай всё только так, как я скажу.
Услышав это, олигарх повеселел и, улыбнувшись, кивнул «собутыльнику»:
— Ты, Самуля, друг мой из лихих девяностых, ступай. Покупай свой центр, да смотри не бери первый попавшийся, иначе мой сынуля со своей будущей половинкой туда карту ВИП-клиентов ни за что приобретать не станут.
— От такой мгновенной перемены настроения своего компаньона Эйлер чуть не поперхнулся элитным алкоголем, и, не поворачиваясь к хозяину дома спиной, бочком, бочком засеменил к выходу.
Две недели спустя
Внебрачный сын олигарха Семён, вернулся домой, как обычно, то ли с третьими, но скорее всего уже с пятыми петухами. Вечеринка в ночном клубе не задалась. Симпотных девок было мало, да и все знакомые, а хотелось чего-нибудь нового, скажем так, приятного на ощупь, но не вульгарного, а интеллигентного.
Решил побыстрее прошмыгнуть в своё крыло (выделенное отцом) виллы, но неожиданно замер на месте. Что-то или, вернее, кто-то невидимый мешал ему поднять ногу и сделать очередной шаг. Нахально отталкивал её назад! Более того — толкал в грудь и даже несколько раз ущипнул, пребольно...за… мягкое место!
Размышляя над этим непонятным и невероятным феноменом, он был вынужден остановиться у приоткрытой двери, ведущей в комнату прислуги. Нечаянно стал прислушиваться к разговору трёх девушек, сидящих в комнате, за дымящимся электрическим самоваром.
Высокая и стройная Алёна, в накрахмаленном передничке и белоснежном кокошнике, в светлых волосах жаловалась своим подругам:
— Я, между прочим, по профессии экономист, красный диплом МГУ имею. После его окончания создала в городе свою фирму, и всё было бы классно, но Александр Иванович, он же как медведь или скорее, как бульдозер! Всё на своём пути сметает! В общем спасибо ему, что после банкротства, вот эту работу дал, и главное, платит не меньше, чем я там имела. В деньгах я ничегошеньки не потеряла, вот только иоим знаниям здесь применения, увы нет.
— Ой, девоньки. Коль у нас такой разговор, начистоту, зашёл, то признаюсь и у меня диплом, и тоже красного цвета имеется. Флористка и по первой профессии, и по призванию, — Оксана поднялась с места и, взяв в руки кувшин, начала поливать цветы, стоящие на подоконнике, — Люблю это дело больше жизни, так бы и возилась с цветочками да горшочками. Только кому они в нашем облцентре нужны?! Импортные розы да тюльпаны целыми самолётами завозят и тут же оптом распродают. Бизнес, одним словом. Спасибо нашему Силуянову. Вилла большая, комнат много, и в каждой надо, чтобы цветы свежие всегда стояли. А ещё, по второму образованию, я ландшафтный дизайнер. Надеюсь, вам не надо объяснять, что это за профессия, а то могу, мне нетрудно…
— Ну а я подруженьки, — перебила её третья девушка Таня, здесь исключительно по любви. Втюрилась в Сёмку, сил нет как! Бросила фирму свою процветающую и устроилась сюда простой горничной, чтобы только к нему поближе. Хочу одним с ним воздухом дышать. По одним этажам ходить. Видеть его, пусть даже и подшофе[3] нетвёрдо шагающим, зато каждый божий денёк!
Вечер того же дня. Кабинет олигарха
Нерешительно ступая, в святая святых вошли все три приглашённые гувернантки. За огромным столом сидели Александр Иванович и его наследник.
— Значится так, дамы! Я пригласил вас, чтобы сообщить…
— Вы нас увольняете? — бесцеремонного перебила олигарха Татьяна и покраснела до кончиков волос.
— Отец, можно я скажу, — Семён поднялся с места и подошёл к девушкам:
— Мы тут посоветовались, но одно, и самое важное решение принял я сам, без папиной помощи. Итак, только не перебивайте меня, а то… — при этих словах от тоже, почему-то покраснел, но, набрав полные лёгкие воздуха, продолжил, — с сегодняшнего дня Алёна будет уволена отсюда...и… переходит на работу в банк «СилуяновКредит»! Далее. Вы Оксана! Тоже покидаете виллу и отныне будет руководить трестом «СилуяновДизаин»…
— Ну а я? Со мной что будет? Я тут останусь? — переминаясь с ноги на ногу, еле слышно пробормотала Татьяна.
Услышав это, Семён почему-то тяжело вздохнул и посмотрев на отца выпалил:
— Да! Ты тут остаёшься! Но только не в качестве горничной, а в статусе моей законной супруги. И мы, сейчас же едем подавать заявление в ЗАГС.
***
После того как «Ферари» с молодыми покинули территорию виллы, заторопились по своим прежним рабочим местам работы — в банк, и трест Оксана и Алёна.
А Даша, невидимо паря в воздухе, спешила проводить каждую, шепча одно и то же:
— Девочки, дорогие, спасибо за помощь. Вы обе, не только превосходные бизнесвумен, но к тому же ещё и прекрасные актрисы!
Такой классный спектакль разыграли. Теперь я ваша должница, обращайтесь если чё. И на свадьбу уж будьте любезны, не опаздывайте. Для наших милых «горничных» работы будет, ой, сколько... много!
Ну а нам с вами только и остаётся, что приготовить салат под названием — «невеста»!
по материалам интернета
НАМ ПОТРЕБУЕТСЯ:
1) филе куриной грудки — 1 шт.;
2) картошка в мундире — пара штук.
3) яйца — четыре.
4) плавленый сырок — два.
5) лук репчатый — одна штука.
6) майонез — грамм двести.
7) уксус 9 % — одна ст. л..
8) вода — то же самое.
9) сахар — одна ч. л.
10) соль — половина ч. л.
11) зелень — на ваш вкус.
ГОТОВИМ:
Перво-наперво варим: яйца вкрутую, картофель в мундире и филе куриное (его надо варить в подсоленной воде!)
Затем всё это остужаем.
Сырки за час до начала приготовления кладём в морозилку.
После чего лук режем на кубики. Затем маринуем в смеси воды, уксуса, соли и сахара. Таймер на десять минут.
Затем филе режем на мелкие кубики.
Выкладываем салат:
Первый слой. Курица, промазанная майонезом.
Затем маринованный лук и натёртый на крупной тёрке картофель. Также смазываем майонезом.
У яиц отделяем белки от желтков. Трём желтки и выкладываем следующим слоем.
Далее трём подмороженный сырок. Тоже смазываем майонезом.
И только после этого посыпаем наш салат натёртым яичным белком.
Всё это отправляем в холодильник. Таймер на 1 час.
После чего подаём наше блюдо на стол, не забыв украсить зеленью!
[1]— Чародейства и волшебства. Абвеатура, нахально позаимствована у Братьев Стругацких.
[2]— из стихотворения С.Я. Маршака «Мистер Твистер».
На основе реальных событий. Из цикла «Екатеринодар. Дела давно минувших дней»
Екатеринодар1апреля по старому стилю(14-е по-новому)1917 года. Отель «Европа»
— Мань, глянь, как опять наш коммивояжёр кудать намылиси, — горничная Клавдия кивнула в сторону удаляющегося постояльца из третьего номера, облачённого в тройку из дорого английского сукна.
— По всему видать, неплохо енти коммивояжёры зарабатывают, коль ужо второй месяц в самом дорогом номере обитат, — при этих словах Маня тяжело вздохнула и начала с усердием тереть большое окно, выходящее на шумную торговую улицу.
— Ой, глянтика на неё? — подружка всплеснула руками, — никак по нему сохнешь, что ль? Да кто ты, станишница недавняя, и кто он из самой столицы в нашу Кубанскую глухомань приехавший! Тоже мне ровню себе сыскала. Я тебе как лучшая подруга гутарю, брось ты это дело, вишь, какие времена настали, самого царя-батюшку законного трона лишили, не ровён час, что и втора революция может случиться, а ты всё туда же, возле богатенького жильца крутишься, да глазки строишь.
Маня с силой швырнула тряпку на подоконник:
— Революция там или ещё какая напасть, но не наше бабское дело. Пусть у мужиков на то голова болит, а я сюды специально устроилась, чтобы меня в станице за какого-нибудь никудышного казачишку батька с мамкой не сосватали. Как ты не поймёшь, не желаю я весь свой век, коровьи лепёшки нюхать, да с утра и до вечера, по жаре в поле или на току… — девушка недоговорила, а, стерев с лица выступившие слёзы, побежала в подсобку.
***
Между тем обсуждаемый девушками постоялец, совершал свой обычный моцион. Не спеша прошёлся по Красной, свернул к базару, покрутился у здания театра, потом вернувшись к «Европе», зашёл в расположенный в этом же доме, но на первом этаже ювелирный магазин господина Багирова, с интригующим названием — «Уральские камни».
Но вместо того, чтобы рассматривать витрины с товаром, клиент почему-то пялился на расписной потолок.
— Любезнейший, может вам чего подсказать? Мы ведь скоро, того, закрываемся, сами понимаете, канун великого праздника! Целых три денёчка торговли не будет, так что сделайте милость, поспешайте, — приказчик магазина был сама любезность.
— Да я уж давно готов, вот на ту брошь, с изумрудами давненько глаз положил, подарок невесте желаю сделать…
— Так в чём же причина? Хотите, я прямо сейчас распоряжусь, чтобы её доставили, с надёжным сопровождением, прямиком к вам домой. Время сами видите какое, лихое, с этакой ценностью вам лично ходить ой как боязно. Местных за гроши грабят, а уж вашего брата — приезжего, так раз плюнуть! — приказчик потянулся было за колокольчиком, чтобы позвать кого-то, но посетитель его остановил.
— Не стоит беспокоиться. Проблема в том, что у меня на сей момент нет таких денег. Заказал в здешнем банке перевод из Москвы, да вот никак не поступит. Каждый божий день хожу, наведываюсь, а они твердят одно и то же — ждём с! После пасхи точно прибудут. Никуда не денутся.
— Ну так оставьте задаток, сколько у вас на сей момент имеется, и я его с глаз уберу, в сейф закрою, будет вашу любезность дожидаться, — тут же предложил продавец, лихорадочно подсчитывая свой процент, от столь выгодной торговой операции.
— А вот этого делать и не стоит. Вы же вот-вот закроетесь, на все праздники, а я в первый же будний день прямиком сюда, буду наипервейшим покупателем. Тем более что и оставлять вам сейчас деньги мне совсем резона нет. Увы, поиздержался я в вашем городе, уж больно вкусно в здешних ресторациях потчуют, да и других соблазнов пруд пруди.
***
К удивлению и разочарованию Мани и Клавдии, симпатичный жилец из третьего номера, на следующее утро неожиданно съехал несмотря на то, что за третий номер у него было уплачено ещё за двое суток наперёд.
Убирать освободившийся номер не стали. И на то было две причины. Первая — работать на пасху грех превеликий, потом век за него не отмолиться. Вторая — ну кто на праздники в Екатеринодар приедет, да ещё такой номер пожелает арендовать. Благо ни хозяина «Европы», ни управляющего, в городе не было. Оба накануне отбыли куда-то на побережье. То ли с жёнами, толи с любовницами. Гостиничный кучер по секрету проболтался, сам, давеча, их до станции на вокзал, к новороссийскому поезду отвозил.
***
Тишину утреннего дня, после светлого Воскресения Христова улицу перед «Европой» разорвал вопль господина Багирова:
— Разорили! Убили! Без ножа зарезали! Обокрали дочиста!
К приезду полицейского начальства хозяин «Уральских камни» совсем сорвал голос и только молча тыкал в пустые витрины и в дырку на потолке, умело проделанную из находящегося этажом выше гостиничного номера.
Как и полагается, описание грабителя раздали всем городовым и околоточным. Да разве его сыщешь, когда куда ни глянь, везде только митинги да стачки.
***
Дело решили передать в архив, в связи с невозможностью отыскать преступника в установленный срок, а потерпевшему выдали справку, по всей форме, для обращения в страховую контору.
***
Судебный следователь Иван Иванович Лыткарин, был занят важным занятием — подшивал многочисленные показания свидетелей ограбления в папку, дабы затем её прошнуровать, составить опись и отнести в хранилище, как в дверь тихо… поскребли.
— Кого там ещё черти, — чиновник с явной неохотой отложил незаконченную работу и рывком распахнул дверь.
На пороге стояла гостиничная горничная Маня и мяла в руке газету.
— Ну, чего тебе? Иль опять кого-то из постояльцев того, ограбили или обокрали? В таком случае пусть сам сюда явится и заявление пишет, неча вместо себя прислугу посылать.
Девушка от испуга онемела, только отрицательно качала головой и протягивала Лыткарину пожелтевший от времени листок.
Иван Иванович посмотрел на девушку, достал из кармана чистый носовой платок и вытер с её лица слезинку.
— Вы, вы должны… обязаны вот это прочитать, — Маня, наконец, обрела дар речи и буквально всучила следователю злосчастную газету:
— Я давеча в третьем номере прибиралась, ну и нашла её в корзине для бумаг. Кажись важная, очень.
— Кажись, кажись, сменяя гнев на милость, мужчина усадил девушку на стул и стал читать вслух:
Газета «Рижский вестник» 22 апреля 1890 года.
«Праздники Пасхи не обошлись без происшествия – ловкого похищения из кассы купца Богарсукова до 20 т[ысяч] р[ублей] кредитными билетами и звонкою золотою монетою.
Кража эта случилась при следующих обстоятельствах. На Страстной неделе, в четверг, в «Центральной Гостинице» в доме Богарсукова остановился приезжий, потребовал номер 17, который был занят, но скоро должен был освободиться. Никто к этому постояльцу в номер не заходил, но он ежедневно отлучался из гостиницы и приходил вовремя, никем не замеченный в каких-либо неблаговидных целях. При нём был небольшой чемодан и маленький сундучок, а также вид на жительство, который заявлен был в полиции установленным порядком. Дождавшись вечера субботы, когда магазин закрыли на три дня до средыСвятой недели – всё утихло, и каждый христианин начал приготовляться к встрече Воскресения Христа – ловкий вор, посредством взлома пола и потолка, проник в магазин Богарсукова, разбил кассу, выбрал из неё деньги и на второй день Пасхи вышел из номера, замкнув его и оставив в нём все орудия преступления: чемодан, сундучок и проч. Так, злоумышленник скрылся»[1].
— Так это же один и тот же ворюга! — воскликнул Иван Иванович, что есть силы хлопая ладонью по столу.
— Не-а, — парировала посетительница, — с той первой кражи уже двадцать семь годков прошло, а нашему хлыщу-коммивояжеру может быть чуточку за тридцать. Никак не сходится. Но то, что он эту газету от корки до корки прочёл, факт, как говорится, на лицо.
*** Возобновили ли дело о краже в магазине «Уральских камни», по вновь открывшимся обстоятельствам и поймали ли грабителя, то мне не ведомо.
Но вот люди сказывают, что уже в переименованном Краснодаре служили в советских следственных органах некий Иван Иванович и девушка Маня, и вроде бы носили они одну на двоих фамилию — Лыт-ка-ри-ны!
1798 год. Зимний дворец. Кабинет императора Павла Первого
— Значит, так! — Скрестив руки на груди, самодержец расхаживал по кабинету, то и дело поглядывая на стоящего с папкой в руке начальника Коллегии иностранных дел Никиту Ивановича Панина, — отпишите в Великобританию, что государство Российское согласно принять участие в новой европейской коалиции против Французской республики.
— Будем вместе с ними, а также с союзниками нашими: Австрией, Неаполитанским королевством... и… Портой Оттоманской громить революционеров французских. Станем с божьей помощью наступать на них по всем фронтам! Поперву предлагаю изничтожить созданную ими систему малых «республик». Для решения оной задачи предлагаю без всякого промедления послать в Южную Италию против Римской и Парфенопейской республик нашу эскадру под командованием адмирала Ушакова, а они, как зачинатели сей... авант…, я хотел сказать... баталии, пусть шлют корабли своего Нельсона. Граф, подготовьте документ и сей же час отправляйте его на их остров!
[Тут необходимо заметить, что наша страна не всегда воевала с соседней Турцией. В восемнадцатом веке обе наши державы, объединившись, послали свои корабли в Средиземное море, дабы освободить от французов Ионические острова. В течение трёх лет этой русско-турецкой эскадрой успешно командовал прославленный флотоводец адмирал Фёдор Фёдорович Ушаков!]
Первое августа 1798 года. Залив Абукир
Капитаны французских судов находились на совещании на борту флагманского линейного корабля L'Orient. Три тысячи матросов этой эскадры были посланы на берег с задачей — запастись пресной водой. На всех французских кораблях вдоль батарейных палуб были выставлены извлечённые из трюмов пустые бочки. На закате смотрящие вперёд заметили приближение английских кораблей. Однако команды «к бою» не последовало. На L'Orientе наивно полагали, что ни в сумерках, ни тем более ночью Нельсон на атаку не решится. И зря! В 18:30 сигнальщики английского корабля передали сигнал «Огонь открыть!»
***
После блистательной победы над французским флотом адмирал Нельсон приказал линкору «Леандр» взять курс на Великобританию, дабы сообщить королю весть о том, что отныне французская армия, лишённая своего флота, прочно закупорена в песках Египта. Однако добраться до туманного Альбиона корабль не смог, ибо вскорости был перехвачен французами и отконвоирован на остров Корфу.
Стоянка кораблей русской эскадры близ Корфу (Керкира)
— Прибыли! Все живы?! Молодцы. Вольно. Садитесь, хлопцы-разведчики. Почитай, суток двое на ногах?! — Фёдор Фёдорович развернул на столе большую карту острова, — давайте двигайтесь поближе, да сказывайте, чего у неприятеля высмотрели. — В самой крепости гарнизон невелик, чуток поболее шести сотен будет. Однако к ейной главной крепости примыкает ещё парочка. Та, что на восток — старая, а на западе — по всему видать, новая. А на оконечности мыса, того, что с высоким утёсом, ещё имеется отдельная цитадель, от города отделённая рвом широким, — разведчик ткнул в точку на карте. — И ещё видали мы там, со стороны моря, боновые заграждения с железными цепями, — второй матрос поднялся с места и провёл рукой по карте. Сходу туда ну никак не подойти. Заметят и расстреляют за милую душу. — Ну, а с кораблями что? Посчитали, сколько их в гавани скопилось? — Ушаков обошёл вокруг стола и склонился над картой. — Видали там их семидесятичетырёхпушечный корабль «Женере» да пятидесятипушечный «Леандр», у англичан отбитый, пленный, значит, да ещё одни — фрегат «Брюне», бомбардирский, — Да ещё две галеры и четыре полугалеры. — Перебивая друг друга, докладывали разведчики.
***
Через несколько дней русские моряки освободили от французов все Ионические острова, в том числе и Корфу. — По традициям флота морского захваченное у неприятеля судно есть законный приз победителя, — Фёдор Фёдорович похлопал по плечу капитана первого ранга Литвинова, — приказываю поднять на мачте линейного корабля «Леандр» Андреевский флаг! Опосля вместе подумаем, как его на русский манер переименовать!
Санкт-Петербург. Зимний дворец
— Никак мы переименовывать не станем. Англичанин Нельсон его захватил, значит, это есть его законная добыча, — Павел Первый стукнул кулаком по столу, — повелеваю:
Первое. Проявить по отношению к союзнице нашей — Англии — истинное рыцарское благородство и незамедлительно возвратить ей этот «Леандр» точно в том виде, в коем он Ушакову достался.
Второе. Капитану Литвинову передать корабль сей лично... э... капитану Стефенну как полагается по протоколу, всенепременно с подписями и печатями.
Великобритания. Резиденция Английский короля Георга Третьего
— Кто-нибудь может мне объяснить, что это всё значит? — монарх размахивал стопкой бумаг, всматриваясь в лица лордов и адмиралов. — Ваше высочество, Россия — безмерно богатая страна, и их правитель может себе позволить вот так запросто подарить нам корабль. Полагаю, это такой рыцарский жест, рассчитанный на нашу дальнейшую признательность, — молвил один из присутствующих. — Все так считают?! — король положил бумаги на стол и, достав платок, вытер пот со лба: — Они там все сплошь... рыцари, а мы с вами джентльмены! И тоже до последней буквы чтим международное морское право. А оно гласит, что каждая страна имеет право выкупить захваченное судно по цене его реальной стоимости. Будем же благородны и отошлём в Петербург десять тысяч фунтов стерлингов. (120 000 рублей по тогдашнему курсу. Баснословные деньги для простого офицера!) Пусть император Павел отдаст их в качестве приза тому капитану, команда которого овладела «Леандром». И проследите, чтобы наш посол Уитворт всё исполнил в точности и ничего не напутал и, главное, не присвоил!
1800 год. Российская империя
Всем известно, что внешняя политика во все времена — дама капризная. Вот и самодержец всероссийский взял да и рассорился с Англией, повелел, что их посол Уитворт как можно скорее покинул столицу. После чего велел спешно готовить новую военную кампанию, на этот раз против заносчивых и чопорных островитян!
***
Ну, а бравый капитан Литвинов по завершении битв на Средиземном море вернулся на Родину и узнал, что ему, как офицеру, захватившему вражеский «Леандр», положена весьма кругленькая сумма, которую он сможет получить, но только после того как принесёт бумагу, самим государем подписанную! Бравый капитан умел штурмом брать не только вражеские крепости и корабли, но и дворцовые кабинеты. Через год почти ежедневной осады бравый офицер был принят лично императором, который и УСТНО(!) подтвердил, что денежный приз за захваченный корабль принадлежит капитану Литвинову и его команде! Более того, обещал послать людей, способных отыскать нужные бумаги в доме, некогда занимаемым английским послом. Возможно, поручение самодержца было бы исполнено в точности, но вот незадача, пару недель спустя императора заговорщики ударили табакеркой, после чего задушили офицерским шарфом.
Два года спустя
В Российскую столицу прибыл новый посол Великобритании. И, не откладывая дела в долгий ящик, перевел на расчётный счёт российского Министерства морских сил полагающуюся за «Леандр» сумму. Министр Павел Васильевич Чича́гов, увы, не имел понятия ни о каком устном обещании убиенного императора. Краем уха он слышал, что существует некая сумма английских денег, которую надо бы кому-то выплатить. И, не мудрствуя лукаво, он распорядился разделить деньги между всеми адмиралами и офицерами, отличившимися при штурме острова Корфу. Литвинову опять не повезло. Он, выполняя приказ, был откомандирован для участия в очередной коалиции, и снова против Франции. В России его в ту пору не было — он принимал участие в очередной антифранцузской коалиции. На этот раз ему и его матросам предстояло спасать Неаполитанское королевство.
***
По возвращении домой бравый офицер вновь обратился к императору, на это раз к Александру Первому. Новый самодержец тщательно изучил вопрос и уяснил, что выдавать уже нечего, ибо деньги уже розданы и потрачены! Но оставить офицера без заслуженного вознаграждения царь не пожелал!
***
— Ваше высочество, так ведь того, деньги заморские уже того потрачены, всё как есть, до последнего ихнего фунтика, то есть я хотел сказать — нашего рублика, — потея и переминаясь с ноги на ногу, оправдывался Чича́гов. — Павел Васильевич! Вы понимаете, что я не могу отказать храброму капитану в его совершенно законном праве получить свои призовые! Это просто недопустимо. Что обо мне подумают на флоте?! Царь наш не почитает вековой морской закон! — Но… где… — попытался возразить министр. Но самодержец глянул на него так, что тот посчитал за лучшее промолчать. — Выдайте Литвинову двадцать пять тысяч рублей, а остальные оформите как долг вашего ведомства перед ним! Всё, ступайте. Более поручений к вам у меня на сей день не имеется!
***
— Ну что же, долг морского министерства — это всё же лучше чем совсем ничего, — капитан покрутил в руках официальную бумагу, затем спрятал её в сундук и стал терпеливо ждать.
Несколько лет спустя
Так уж распорядилась судьба, что бравый капитан вынужден был сменить морской китель на общеармейскую форму, но с сохранением чина полковника! Однако деньги ни с морского, ни с какого другого ведомства так и не приходили.
1812 год
Уезжая в действующие войско, Литвинов оставил своей жене Авдотье заветную бумагу, присовокупив к ней оформленную по всем правилам доверенность на получение причитавшейся ему суммы долга. Офицерской жене не было времени на оббивание порогов чиновничьих кабинетов, на её руках осталось пяток детей, мал-мала меньше. Но деньги были ох как нужны. Зарплаты мужа не хватало. И женщина написала письмо всемогущему канцлеру Румянцеву. Тот наложил свою резолюцию и переадресовал её просьбу военному министру Вязмитинову.
Прошло ещё три года
Весь израненный вернулся домой полковник Литвинов. Ему уж точно было не до кабинетных вельмож. Кое-как протянул три месяца, да и предстал перед Господом. Вдова поняла, что отныне призовые деньги ей самой ни за что не получить. Посмотрев на пожелтевшие свитки, переуступила их купцу первой гильдии Ф. И. Юдину.
***
Поднаторевший в торговых делах купец тоже не смог победить бюрократические препоны. — Господин Юдин, я вам уж в какой раз повторяю, — чиновник подошёл к просителю и смахнул с плеча того невидимую пылинку: — Вы же сами прекрасно осведомлены, что адмирал Чичагов после упущения самого Наполеона на реке Березине более не мог оставаться в нашей империи и убыл в неведомые мне края. И посему кому и сколько он выплатил призовых денег установить крайне сложно, ежели вообще возможно.
Прошло ещё десять лет!
Теперь в борьбу за законные призовые капитала Литвинова включился его выросший сын, отставной подпоручик лейб-гвардии Семёновского полка. Пару лет он потратил на тяжбу, нет, не с военным ведомством, а с купцом Юдиным. Тот никак не желал переуступать назад доверенность, подписанную Авдотьей. И таки победил. Добился своего. Решил сам, не жалея времени и сил, обивать пороги властных кабинетов. Однако уже в тридцатом году, в сердцах и прилюдно, разорвал все бумаги, подписанные самим царём и его министрами. Дело в том, что в одном кабинете вместо полагающихся ему как наследнику денег с него самого потребовали аж восемь рубликов за изготовление очередной копии какой-то там крайне необходимой справки.
***
Вот и выходит, что захватить вражеский корабль гораздо проще, чем добиться от чиновников причитающихся по международному морскому закону призовых денег!
Прозаик
Автор: paw
Дата: 11.10.2024 16:29
Сообщение №: 197136 Оффлайн
«А причинение бороде и усам любого ущерба (раздирание ли на клочки, жечи ажно таскание) полагался крупный штраф — Двенадцать гривен!»
(Такой же, как за убийство смерда — простолюдина!)[1]
«Русская правда»
***
Отец Петра — Царь Московский Алексей Михайлович, своим указом запрещал стричь и резать волосы по иноземному обычаю, под страхом монаршего гнева!
Негоже русскому люду стричь волосы «по иноземному обычаю», и всё тут!
— Европа, всякая нам не указ! Без бороды, аки — без одежды! Срам, да и только!
26 августа 1698 года (7206 год по старому календарю)
Только что возвратившийся из-за границы после завершения Великого посольства, Пётр Первый велел всем придворным, а так же приказным дьякам, без всякого промедления, явиться в подмосковную царскую резиденцию — село Преображенское.
То, что увидели приехавшие, повергло их в шок! Самодержец самолично отрезал у бояр и людишек из столичной знати их пышные и хорошо ухоженные бороды. Следовавший за ним шут-карлик, подымал с пола клочья волос и протягивал их царю, а тот, никого, не стесняясь горячо их, целовал.
— Подменили царя нашего, батюшку, — шептались в толпе.
— Как есть подменили.
— Нашего в смоляную бочку упрятали, да в море-океан бросили.
— А этого, антихриста, прости Господи, нам прислали.
— Какой срам творит.
— И прилюдно.
— Как есть, оскорбление деяний Руси-матушки.
— Как же теперь на людях-то показаться?
— Ведь засмеют, иль того хуже, грязными каменьями кидаться станут.
— Раньше то, как бывало? Осерчаешь на холопа, да и отрежешь у него клок волос с бородёнки, так разбирательство учинят, на полгода, не меньше. А уж кто посмеет к боярской бороде прикоснуться, так тут же на обидчика штраф агромаднейший наложат. По миру пустят! — Ой, что енто творится?!
— И куды теперича наша Россия-матушка катится?!
— Ваша правда. На вековые устои нашей жизни, кусился.
— Неужто и служителей церкви, того…
— Да быть того не может! Кто же к безбородому батюшке на исповедь пойдёт?
— Правы были старообрядцы, запрещающие сбривать бороды, ибо это искажает изначальный облик человека, богом созданного «по образу своему».
***
— Что вы там за моей спиной шепчетесь? Коль не нравятся деяния мои, так вслух глагольте!
Полагаю, бородёнки свои жалкие сберечь желаете?! Так, то можно!
— Князь Михаил Черкасский? — обратился Пётр к московскому губернатору московскому, и ты Тихону Стрешневу, — желаете свою поросль сохранить? Так или нет?
Оба дружно закивали, мол, желаем, да ещё как.
— Ну, что же это можно. Казна нынче пуста и пополнения требует, — самодержец потёр чисто выбритый подбородок и продолжил:
— Вскорости издам указ «О бритии бород и усов всякого чина людям, кроме попов и дьяконов, о взятии пошлины с тех, которые сего исполнить не захотят. И о выдаче заплатившим пошлину знаков». В ём прописано будет, с кого и какую пошлину брать. Люди состоятельные, царедворцы, дворяне да чиновники станут платить по шестьсот рублей с бородёнки в год.
Купчишки… этак рубликов по шестьдесят. Не разорять же люд торговый. Ну а ежели слуги, извозчики, мелкие чиновники дюже своей порослью, дорожат, то пусть несут в казну, — по тридцать рублей.
С крестьян не будем брать ничего, но для въезда в город пусть выкладывают разовый сбор по две деньги (Одна копейка).
Попов, так уж и быть, трогать не станем. Всё-таки божьи люди, пусть живут, как жили.
Неужели вы все не понимаете, что воны времена нынче будут иные. И любого ратника могут за его бороду схватить, да и мордой об камень!
Апрель 1722 года
Из царского указа.
«Чтобы оные бородачи и раскольники никакого иного платья не носили, как старое», а именно: зипун со стоячим клееным козырем (воротником), ферязи (верхняя одежда с длинными рукавами) и однорядку с лежачим ожерельем. С тех, кто был замечен с бородой и в неподобающем платье на улице, брали штраф, половина которого уходила в казну, а половина тому, кто доложил.[2]
***
Царские указы выполнялись с «ревностью превеликой».
Сохраняли поросль на лице лишь очень обеспеченные люди, (ну и раскольники, и это несмотря на то, что с них, в отличие от остальных православных, за ношение бороды брали двойную плату!)
***
Для пополнения казны молодой царь вводил и другие, малопонятные нам ныне живущим налоги и сборы: с пчелиных ульев, с арбузов и орехов, с коромысел, бань, печных труб, с сапог и хомутов и тому подобные.
Ну а как быть, ежели у владельца сапогов, печи, дров или баньки деньги не было?
Тогда ступай на каторжные работы. И уже там отрабатывай свои долги.
Вот и приходилось решать, что проще, сбрить бороду, топать по московской грязи, в заморских туфлях с пряжками, давиться импортным горьким кофием, кашляя и задыхаясь, курить ненавистную трубку, или, (дабы всего этого избежать) платить солидную деньгу.
***
То там, то сям, в стране вспыхивали стихийные бунты.
Старообрядцы совершали обряды самосожжения. Однако государство Петра день ото дня крепло, росло, превращаясь в могучую Российскую империю, без дозволения которой «Ниоднапушка выпалить не смеет![3]»
***
Взойдя на престол, Екатерина Великая законы «О бороде» отменила. Посчитала, что нынче он утратил силу, ввиду того, поголовное ношение бород кануло в прошлое.
Лишь при царствовании Александра Третьего, «мода» на бороды, вновь вернулась в российский высший свет и лишь потому, что бороду носил сам самодержец.
НУ А НАМ С ВАМИ ТОЛЬКО И ОСТАЁТСЯ, ЧТО ПРИГОТОВИТЬ ИЗВЕСТНОЕ БЛЮДО, КОТОРОЕ называется "борода Амана".
(по материалам интернета)
Его приготовить чрезвычайно просто.
Для начала мы берём манную крупу и круто замешиваем её в воде.
После чего добавляем немного соли, и вымешиваем тесто.
Затем его делим на порции, каждая размером примерно с яйцо.
Поочерёдно раскатываем на столе толщиной миллиметра два.
Нарезаем ножом на параллельные полоски. На каждой делаем надрезы.
(На каждой делаем ровно 12-ть надрезов).
Кладём наши лепёшки на разогретую сковороду с оливковым маслом, сверху посыпаем крупной солью и обжариваем с двух сторон до хруста.
Мы в соцсетях: