Говорят, что время лечит.
Только всех и от всего ли?
Разве может человечий 
Род забыть об этой боли?

Боли матери под сердцем, 
Где дитя носила гордо.
И сама твердила с детства 
Про «священный долг», «свободу»…

Чьей руки слепым решеньем
Сын отправлен на чужбину?
За какие прегрешенья
Он свою подставил спину?!

Время,  может быть, и лечит,
Только доза маловата.
Тот, кто судьбы им калечит,
Должен ожидать расплаты.

В чистом поле,  под берёзой,
Среди скорбных трав поникших…
Матерей скупые слёзы
Не вернут домой погибших. 

Время лечит. Время лечит…
Где ж ты, лекарь запоздавший?
Сможешь ты подставить плечи
В ожидании уставшим?

Или в силах сбросить бремя,
Возвратить отцам потерю?
В то, что лучший лекарь - время,
Извините, я – не верю!

1.Помнишь, милый, георгины мы сажали?
Был цветник тогда невзрачен наш и мал.
Мы украдкою друг другу руки жали,
Ты меня  своей любимой называл.

Припев:
Георгины белые, георгины красные…
Я была несмелая, а любовь – опасная.
Георгины белые, словно дымка нежная.
А любовь у нас была, как моря, – безбрежная.

2.Расцветали под окошком георгины,
Расцветала вместе с ними и любовь.
Мы Георгием с тобой назвали сына –
В честь любимых изумительных цветов.

3.И когда гулять ведём за ручку сына
По тропинке узкой к старому пруду,
Нам вослед кивают важно георгины,
Словно эльфы в заколдованном саду.

Как долго ждали чистые страницы,
Когда перо коснётся их слегка,
И строк искристых полыхнут зарницы,
И задрожит взволнованно рука.
                                                                                                  
И пусть неровен почерк торопливый, 
И сбивчив ритм, и слог не столь хорош,
Слова на лист – алтарь падут стыдливо…
Но искренней и чище не найдёшь.

Они легки, как пёрышки жар-птицы.
Наполнены и светом, и теплом.
Строкою за строкою – из темницы,
Вставая вольной птахой на крыло.

Из подсознанья вырвавшись наружу,
Приобретая голос, плоть и стать;
От бренных пут освобождая душу,
Родится стих, чтоб позже песней стать!

В полдень, дружною толпой
Звери шли на водопой.
Топчут травы сотни ног:
Антилопа, носорог,
Две газели, серна, тур 
(Был он мрачен, зол и хмур),
Три барана, два осла…
Жажда всех к воде гнала.


Возглавляет стадо лев.
Вот зайчишка, осмелев,
Бойко выскочил вперед,
И спешит лесной народ.
Там, за сопкою, река –
Широка и глубока.
Хватит в ней воды на всех,
Будут радость, брызги, смех!


Ускоряют звери шаг.
К речке, гравием шурша,
Подтянулись всей толпой.
Хочешь – пей, а хочешь – пой.
Час, не меньше, звери пили,
Про погоду говорили, 
Про жару и про детей –
Нет важнее новостей.


Первым лев, устав, прилёг
На валун, подставив бок.
После выпитой …воды
Захотелось льву еды.
Мрачным взглядом всех обвёл – 
Не сгодится ль кто на стол?...
Зайцу – знак, чтоб подошёл,
И глядит нехорошо.


Заяц шустрый был зверёк,
Удирать - его конёк.
В два прыжка на сопку влез, 
Дёрнул ухом и исчез.
Даже рявкнул лев с досады.
Голод – не добрее жажды.
Под его суровым взглядом
Приутихло сразу стадо.


Только в нём настрой другой,
Был недолгим здесь покой.
Каждый съесть другого рад:
Друга друг и брата брат.
Кто зубастый - тот смелей;
Кто беззубый – тем страшней.
Травоядных сдуло ветром
За десяток километров.


Пять минут - и у реки
Только лев и мотыльки.


Этой басенки мораль
Рассказать совсем не жаль:
После пира морды бьют.
Дружат все, покуда пьют.

Без тропинки, без дороги
Дождь шагает длинноногий.

По оврагам, по кустам,
По берёзовым листам.

Оставляет дождь следы -
Ямки, полные воды.

Там, где он вчера прошёл,
Я сегодня гриб нашёл!

Юла

По мотивам мифов и легенд Древней Греции

Славные Фивы по праву гордятся царями своими:
Зетом, титану подобным,  - могучим и сильным,
И Амфионом, играющим чудно на  нежной кифаре –
Был Аполлоном ему инструмент для услады подарен.

Крепость вдвоём возводили сыны Антиопы и Зевса:
Зет выносил на себе и огромные скалы, и камни;
Складывал грудой один неподъемные весы –
Нет среди смертных сегодня подобного Зету титана.

Нежные звуки кифары чудесной в руках Амфиона
Были сильней самого музыканта, искусного пеньем:
Сами сдвигались под музыку камни и горы по склону,
И вековые валились деревья, и строились стены.

В жены царям городским были отданы лучшие девы:
Дочь Пандарея, эфеского горного царства владыки,
Стала любимой женою могучего, мудрого Зета.
Сына ему принесла Аэдона с четвёртой попытки.

У Амфиона в чертогах для радости двери открыты:
Там соревнуются в беге, стрельбе или танцах прекрасных
Семеро юношей смелых и столько же девушек ясных.
Видно, любима богами Ниоба, коль так плодовита.

Как ядовито смеется она, повстречав Аэдону:
«Знать, ты пуста, как цветок, на который пчела не садится.
Сына иметь одного – что бесплодной на свет народиться!
В храм поспеши, упади у ступеней в учтивом поклоне.

Выпроси милость богов - попроси у всесильной Латоны –
Сына иль дочь принести в утешение царскому трону:
Двое  детей, хоть и мало, а все же уже не бездетность»
Так при фиванках смеялась Ниоба над женщиной бедной.

Зависть и злоба – плохие советчики в час непокоя.
Мстить собралась Аэдона насмешливой, гордой Ниобе.
Разум, как видно, затмило у матери местью слепою:
С острым кинжалом крадется она в темноте коридором.

В опочивальне спят сном богатырским, Морфеем укрыты
Двое друзей неразлучных – ее сын, кровиночка Итис
И ненавистной соперницы старший, по имени Исмен.
Рок одному уготовлен жестокий: быть подло убитым.

Помнит она, что налево – кровать её милого сына,
Ложе направо прогнулось от тяжести  сына чужого.
Сыну она покрывало сегодня сама постелила:
Выткала пурпуром, сыщете вряд ли второго такого.

По рукоятку вонзается нож в грудь насмешницы сына!..
Тем же путем Аэдона в свои возвратилась покои.
Шепчет в безумстве: «Я всё же, Ниоба,  тебе отомстила!»
И поправляет причёску своею дрожащей рукою…

Дальние горы окрасились алыми бликами света –
Близится утро, и крики в дворце раздаются истошно.
Страшную весть принесли Аэдоне, ещё не одетой:
Итис, убитый, лежит неподвижно в постели роскошной!

Чем измеряется горе – потеря любимого чада?
В алой крови покидает навеки земную обитель
Гордость отца, материнского сердца под старость услада –
Сын драгоценный. Не Исмен был ночью повержен, а Итис…

О, пощадите же матерь, великие боги Олимпа!
Дайте забвения вечного и от безумства спасите!
С мертвого тела вдруг пташка вспорхнула, уселась на липе…
Слышится в песне соловушки скорбно и жалобно: «Итис!»…