Форум

Вскорости,  когда  половина  этого  некультивированного  поля  была  засеяна,  откуда  ни возьмись -   комиссия.

     Увидев  посевной  агрегат,   трое   райкомовских   начальников остановили свою машину,    прошлись  по  полю. « Принципиальный  карьерист»  в одном  месте нагнулся,  выдернул  стебель подсолнечника  (падалицу),  скривил  губы (это  подметил и  рассказал    Зайцев,  шедший  рядом  с ним) и заорал:

        - Это  что  за  безобразие?   Агронома  сюда! Немедленно!!

       - Он  только что от  нас  отъехал!-   ответствовал  Зайцев. 

 Пока  начальник  из  райкома  кипятился  по  поводу  нарушения  агротехники,  на  бригадном  стане  случилось  вот  что.

  Подрулил  председатель  на  стан.  Стоит, беседует с  механиком и  мной.

    И тут  тормозит  райкомовская   «Волга». Начальство   поручковалось . С  председателем, механиком. Со мной  - нет.     

    Контролёр сева, назовём  его Пудиков,  предложил  зайти  в комнату.

             - Есть  претензии  к  агроному,  -  и он  изучающее глянул на меня.

Только  расселись,  Пудиков вскипел:

              - Вы,  товарищ  агроном,  изучали  азы  агротехники?

              - Да! – ответил  я.

              - Тогда  скажите,  в каком  учебнике  сказано  о  том, что  сеют  пшеницу  по  сорному  полю. 

                -  Ни  в  каком!

                 -  А в том  поле, откуда  мы  приехали ?-  И  он  развернул  газету.

                 -  Так  разве  это  сорняк?  Это  падалица  подсолнуха, -   позволил я  себе  улыбку.

            -  Надо  же,- Пудиков  обернулся  к  председателю,-  он  ещё  и улыбается!

                   - Надо  наказать  за  нарушение  агротехники,-  и он назвал  председателя  колхоза  по  имени  и  отчеству  особенно  тепло  и  в  то же  время  с  подтекстом  приказа.

И тут  слово  взял  я:

                     -  Подсолнечника там -  раз-два, и  обчёлся.  Зато  к  вечеру  80  га  закрою.  Так  решил.  Тем  более сводки  погоды  не  радуют.  Это -  раз!  Падалица  вымерзнет  - это  два!  А,  в-третьих,  -  техника  забарахлила.  Подтвердит  механик  Гисцев. И,  четвёртое, -    урожай  меня  не  обидит.  Сроки  оптимальные.               

                      -  Ещё  что  дальше?-  возмутился  Пудиков.

                       - А   дальше  -  к  агрегату!- И я  улыбнулся    Пудикову.

   К  утру   задождило.  Ехал  я на  стан  бригады  и  возмущался про себя: «Накажут,  ироды!  Конечно,  70  рублей  с оклада  в 140  рублей -  это  половина.  Лучше бы закатили  строгача.  Ладно,  посмотрим  летом,  чья прорастёт  правда!  Хотя  райкомовским…  она  не нужна.  Рейд  проверки  исполнен - и  порядок.  Прессой  освещён? Освещён!  А  ты сей,  торопись.  Ещё  впереди - о-го-го!  проверок!  Такая  у  власти  работа.  А  снять  с должности – слабо,  не  посмеют.  Снять  в посевную  страду  даже  карьеристу  Пудикову…  не  с  руки.  Он  это  понимает.  Пропесочил  и доволен.  Да  видел, видел  довольство  на лице,  чего  уж там - не скрывал бы.    В принципе,  я    прав!   Но  принципом  сыт  не будешь!»  

      Посигналили. Оглянулся. Механик   Гисцев.  Он  сообщил  о  том что,  болен  бригадир,  но  на  словах  он  передал:   «Наказали  рублём  зря,  не волнуйся.  Это  меня,  коммуниста,  чехвостили  и в  хвост,  и в гриву,  а  ты -  беспартийный,  хотя  копейкой  зря  учат ».

    Сев  бригада  закрыла  в сроки.   Холодильник   «Минск» посевщикам  не  вручили. Мол, есть  упущение  в  агротехнике…

  Однако  вручили  команде Зайцева  премию  за  второе  место.  Зайцева- коммуниста  тоже  попесочили -  за  недогляд   на  севе, и потому -  лишь  деньги.

      Весной  той  подсолнечное  поле  благоухало.  Выглядело  по  мощи  всходов  даже  лучше,  чем  другие. Забегая  вперёд ,  обмолвлюсь,  что  по  работе  случились и  другие  нелады  с  её  величеством  Агротехникою. 

Вызрела   в  сезонные  сроки  кубанская  зима.  На  Кубани  она иногда бывает   снежной.  Но  это  скорее  для  жителей  подарок.  Много  снега -  много  хлеба, гуторят  в  таких  случаях   казаки. Зима  оказалась  не  только  снежной,  а  и  морозной. Мороз  сковал  гладь  речек.   Снег  пригнул  кроны  лесополос.  В  такую  пору  всегда  с  поля  вырезаются  пробы  озимых.  Потом  в  комнатных  условиях  отращиваются.  По  мощи  отрастающих  стеблей  судят  о степени  перезимовки . Обычно  это -  обязанность  агронома  бригады.

          - Что,  Владимир  Иванович,  запрягаем  лошадок  и в  поле  за  образцами? – Побеспокоил  меня   Сергей  Павлович,  ездовой  бригады.

        -  Пожалуй,  пора.  Погодка   сопутствует   намерениям.      Ветер  стих.  Морозец  терпимый.  Санки  быстры! -  философствовал  я,  складывая  в  сани  штыковую  лопату,  ящики  для  образцов.  –  Сначала   в  поле  «Ажера»  (озимый  ячмень),  а  потом  на «Безостую» ( озимая  пшеница).  

    Санки  скользили  ловко  и  легко,  оставляя  позади  приутюженные  полосы  снега.

        – В  какие  времена  ещё  так  прокатимся,  Иванович?! –  Радостно  и  возбуждённо  молвил  Сергей  Павлович,  но – о – о,  залётные!  Разомнёмся,    дорогие  лошадки!  Давай,  давай!   Красота- то  сказочная!

     Зашли на  середину  поля. Вырезали почвенные образцы.  Затем   переехали  на  пшеничное  поле.   Стали  разворачиваться  на  стан  бригады.

           – Ох, -  вырвалось  сожаление  у  Павловича,-  уезжать  не  хочется!   Красота!  Безбрежное  белое   море  снега!   Сколь  живу,  а  впервые   столь  навалило  снежка  нам.  Это  радостно,  а,  агроном?  Молчите?  Вас  тоже  заворожили  просторы?

          -  Ага,  тоже!

   Дома,    на  окне,    одну  часть  образцов отращивал.  Другая  часть -  в  правлении   колхоза,  в  кабинете  главного  агронома   Григория  Ивановича   Климова.    Когда  в половину  высоты  отросли  стебли, мы с Григорием  Ивановичем   внимательно  осмотрели их.   

           - Мне  думается,-   сказал Григорий  Иванович,-  что нам всё-таки придётся  озимый  ячмень  пересевать  яровым.  Побеги «Ажера»  слабоваты,  узел  кущения   отпустил  слабые  корешки ,  смотрите  вот  сами.

            - Поживём,  увидим!  У  меня  дома,  на  пробах,  гуще    кущение.  Вторичные  корешки  мощнее!  Растает  снег,  увидим  воочию  картину  перезимовки,- рассуждал я,  делая  свои  выкладки  супротив сомнений    главного.

          Проснулась  весна. Обогрела, озеленила  поля. Распрямила  кроны  лесополос.  Напоила  звуками  просторы.   Набрала  обороты. И только  поля  озимого  ячменя закрыты  жёлтыми  простынями,  под  которыми  кое-где  пропущены  зелёные  иголочки. В  одном  из  наиболее  жёлтых полей  стоят  двое.    

        - Так  что,  тут  …  пересевать  или  оставлять?    Хотя  слово «оставлять»,  думаю,  неуместно, -  сомневается Григорий  Иванович.

      -  Уместно! – Возражаю. -  Во-первых,  корни у  проб дома  убеждают  в    надёжности.  Во-вторых, -  подкормим.   Книга  «Поле  зовёт»  академика  Лукъяненко  кое - чему  научила . 

        – Уверен,  Григорий  Иванович, поле  оживёт,  порадует.   Надеюсь  на  мощь   верхних  корешков  от узла  кущения.  – А что  касаемо  отчёта  о  пересеве, отчитаемся  вместе  с вами. Обсею  только  края!

    Главный    технолог  колхоза  походил  по  полю  то  сюда, то  туда,  раздумывая.  Потом  сказал:

      - Вот  что,  все  поля  пересеять!  Это  решено!  Вы  ещё  молоды. Набедокурите,  накажут   крепко  рублём.  А  это  вам  надо?  У  вас семья!

        - Да  причём  тут  семья? - возмутился  я.    Читал  Лукъяненко!  Он  что,  не  прав?  Сами  прочтите.  Дам  книгу.

         -  Хватит!  Пересевать!

  Распрощался,  и -  по  газам!

И  вновь я  утром -  в  поле.    Решил  побеседовать  с  растениями.

      - Как  самочувствие?-  Погладил  пожелтевшие   листочки  ячменя.-  Молчите?  Понимаю:  зябко  было.  А  не  надо  ничего  и  говорить,  вид  ваш  аховский,  а,  с другой  стороны,   верю    в  вашу  силу, в вашу  способность,  товарищ  ячмень.   Верхним  ярусом  корней  закрепитесь  в  почве.  И мало-помалу   вырастут  стебли.  Не  правда ли, «Ажер»? Зимы  бывали более лютые,  как  мне  говорили  старожилы, а ты урожай  давал. Хорошо,  пока.  Через  два дня  заеду!

     И всё - таки  вернулся я  на  стан  бригады  с  тревогой  в душе. А  прав ли?  Хорошо,  завозим  яровой  ячмень  только на  два  поля.  Дальше - по  обстановке.  Собственно,  агрегаты  на  мази.   Начинаю  обсев  краёв  полей.  А там -  где  наша  не  пропадала?

    Поля, все 240  га, были  обсеяны.  В  сводку  полетели другие данные:  пересеяны  яровым  ячменём.  Это  был  риск,  основанный  на выводах  академика   Лукъяненко.  Попозже  семеновод  колхоза  «секрет  о  пересеве» узнал, узнал  и  главный  агроном, и  председатель,  но  было  поздно:  сводка  в  районе,  семена  в  поле.  

      Стал я наблюдать  за  полями  с  особым  напряжением. Когда  ячмень  выбросил  колос,  в  душе  подрос  островок  правоты.  Он   радовал    атласным  блеском  листочков  на стеблях.  Когда  же  колос  затвердел,  оформился,  то  каждую  ячмённую  зерновку я готов был    осыпать  поцелуями. Ура!  Получилось!  Получилось!   Похвастался  на  правлении  главному агроному.  Он  сказал,  что тоже  наблюдал,  смотрел,  как отрастает,  радовался.   Пожал  руку. 

          - Не  забудь  дать  почитать  книгу.     

    Перед  жатвой  на  полях  ячмени  прошли  апробацию. Семеновод, обследовав  все  поля,  два  из  них записала  как  семенные. Самые  лучшие  семенные  участки!   Края  полей  до  уборки  были  обкошены  на  зелёный  корм.   

    Приказом  по  колхозу   мне  выдали  премию  15  рублей,  почти  десятую  часть  месячного  оклада.   Заседание колхозного   правления завершалось.  Шел  11-тый час ночи. Я дремал и особо не  вникал  в суть  обсуждения,   только  ждал,  когда  завершатся  прения. Думал: « Дочь  спит,  а  папка  на работе.   Уехал  рано -  спала,  приеду - заснула.  И некогда  увидеть ребенка  за такой  работою. Сегодня -  воскресенье, придумали же  правление  собрать.  Пора  к дому!»

            - Корнев,-  слышу   голос  председателя Кудинова,-  у  нас    предложение -  перевести  вас  в  новую  бригаду.  Мы расформировали  поля  4-ой  бригады.  Вы уже  достаточно  опытны, хотя  и молоды,  поэтому доверяем,  в паре  с  коммунистом  Иваном  Николаевичем   Серговым, нужно организовать  новую  бригаду  номер  семь.  Члены  правления  не  возражают.  А  как  вы,  Владимир  Иванович? 

        -   Согласен!- выкрикнул я, а сам подумал: « Скорей  бы  до дому до хаты.  Глаза слипаются».

овым  назначеньем  по  -  своему.  Завела  мотоцикл.  Вывела  на шоссейную  дорогу .  И  покатила   мимо  церкви в  сторону  здания  новой  бригады.  В  душе  ворочались противоречивые  чувства. Сработаюсь  ли?  Доверие  оправдаю?  Или…?  Бригада  новая,  сборная.    Ничего,   всё  будет чин - чином.  Чего  сомневаться: агротехника  одинакова,  разве  что  люди  другие.  Стоп!  По-моему, въехал   в  ворота?  Сюда? Да, - сюда!   

                         Бригадир Сергов

    А теперь  воспользуемся  волей  случая памятью.  Она  сохранила ту  встречу,  как  подарок  судьбы.   И  вот  о чём   память поведала мне.

  «   Хорошо,  Владимир,  слушай,  как   было.   Едешь  ты  на  своём  коне. Минск -  его  кличка.  Глушишь мотор. Около  шелковицы  стоит  среднего  роста    мужчина. Наверное,  бригадир? Да,  так  и есть!  Двор  пуст:  ни  техники,  ни  людей.  Ничего  себе…  бригада…  новая!? Всматриваешься в загорелое  лицо.  Так  это  он  оглянулся  на  тебя,  когда  назначали  в  бригаду,  когда  ты  сказал  своё  «да» на  правлении. 

Помнишь его крепкие  ладони.  Цепкие.   Когда  ты упомянул  имя своего  отца, он снял  вельветовую  фуражку.  Распались  густые  волосы. Помнишь его доброе  лицо?  Оно  не  вызывало  сомнения в его  порядочности.   Глаза  приветливо  смотрели  на  тебя.    Показалось,  что  это  глаза  твоего  отца.  Я  даже  непроизвольно  вздрогнула…

         Тебе  явно  везло.  Это    потом ты  осознал,  поработав  с ним  год. Во-первых,  понял,  почему  именно  ему  поручили  бригадирство. Знает  каждый  поворот  участков.  Ещё  подростком работал землемером  в  этих  местах.  Во-вторых, так трепетно  и  любовно называть  пашню пашенкой - я  не  слышала такого  ни  от  кого. Даже  те  курганы,  что  были  в  полях  севооборота,  были  его  друзьями,  когда он   определял  на  глазок  расстояние  до  них. Не  один  раз  с их высоты он  любовался  разливом  пшеничных  колосьев.

  У меня  всё.  Далее  пиши сам - от  своего  имени».

        - Место  наше  не  новое, - Сергов    напряг брови,  слегка  касаясь их ладонью, - что-то детское было в этом движении.  Тут,  во время  болезни  твоего  батьки,  была  кладовая.    Ещё  помню:  масло  за  трудодни  получал в этой  кладовой.

          –Да? -  удивился  я.

          – Представь,  Владимир  Иванович,  именно  так  и  было.

          -  Так  вот,- продолжил  бригадир,- технику  нам  не  передали.   Завтра - послезавтра  прибудет.   Дальше – механизаторов    дадут  тех,  кто  ближе  к  бригаде.  Понимаю, нам  будет  накладно, но будем  налаживать  дело  вместе.  

       … Подкатило  время  со  своими  объёмистыми  ладонями  и  спрашивает:

         «А  чего  это  вы,  товарищ агроном,  «чухаетесь»?   Шкворни  у  тракторов  смазали?    Ждёте,  кто  бы   соединил  с  сеялками?  Непорядок,  непорядок! Ан -  пора,  пора  уж!..»

   Услышал я сетование времени,  сидя  под  лапасом,  похлопал    по  крышке  сеялки   CПЧ   (её в  то  время поставляла  одна  из  стран СЭВ) и  решил: «Пора!»

         Подошёл  бригадир:

     -  Изучаем?

        - Завтра  отрегулируем,  чтобы  на погонный  метр  укладывала  3-4  семянки  подсолнуха. Не  так ли,   Иван  Николаевич?

        -  Совершенно  так.   Тогда  трём  растениям  хватит  и простора,  и  питания.  Завозите  семена, и, согласно спелости  пашенки,   посеем.  Побеседуйте  с  трактористами,  а я  -  в  поле.  Проверю  предпосевную  культивацию.  Пахарь там  у  нас  особый:  глаз  да  глаз  нужен,- и,  протерев  ладонью   бровь,  пошел  к  мотоциклу. 

       Когда  зафырчал  железный  «конь», он  сел  и пригласил  меня: 

               -  Махнём   в поля,  проведаем  их,  заждались  нас. 

            – Ага!

            - Значит,  покатили.

Объехали   поля,  а  когда  возвратились  во  двор  бригады и убедились  в  готовности сеялки,  бригадир  дал  добро  на  сев.       Приехали.  Подождали   сеялочный  агрегат.

          -Заруливай,- попросил   Сергов  тракториста,- и этак метров  с пяток  протяни  сеялку.  Проверим  с агрономом глубину  высева  семян  и их  количество  на  погонном  метре.  Тракторист  исполнил  просьбу.

       - Смотри,  Иванович,- бригадир шёл  вдоль  рядка, и, нагибаясь,  в  разных  местах   брал  в  ладонь  землю  и мял  её,  - ещё  пашенка  сыровата, мажется.  Глубину  сева  и  расстояние  между  семянками подсолнуха  не выдержим.  А  семена-то -   элитные! Загубим  - позор нам с тобой.  А нам  он  нужен? – и  посмотрел  на шагавшего  рядом  тракториста. 

       -  Значит,  торопиться  не будем,- я  присел   у рядка  и  тоже  помял  землю. 

Когда  тракторист  отъехал,  Иван  Николаевич  снял  любимую  вельветовую  фуражку,  пригладил  волосы,  посмотрел  на  небо , улыбнулся:

        - А  погодка  шепчет  нам  тоже:   «Не торопитесь!»   Ветерок  низовой подсушит  маленько  пашенку, вот  мы  в  неё  и высеем  семена  как положено. А? А,  вы,  Иванович,  махните  на  Минске  к  соседям. Посмотрите  их  сев.  Будто   мимоходом  проезжали.

     - Всегда,- подсказывал  бригадир, - надо  знать, что  да как  соседи делают. Такую  же  работу.  И, если что  хорошего  или   нового увидишь у них, то примени и  у  себя. Это  важно  для  повышения  знаний  по  специальности.  Запомните.  Пригодится.  Не  первый  десяток  живу  на земле.  Меня  тоже  учили  старшие.

        - Понял, спасибо.  Учту.

        – Садись,  заброшу  в  бригаду,  да  смотаюсь  на  обед  до дому. Не  забудь заскочить пообедать  и сам,  а то  исхудаем  с тобою.

    Поля  соседней,  четвёртой,  бригады были  рядом. Поставив  мотоцикл  в  ряд  лесополосы,  к ясеню, я   вышел  в поле.   Навстречу  катил сеялочный  агрегат.

     Не  отвлекая разговором  тракториста ( узнал   соседа  по улице),  зашёл  подальше,  где  уже были высеяны  семена  подсолнечника. Проверил  глубину  заделки  семян и  их  количество  на  погонном  метре.

    Возвратившись с поля соседней бригады,    рассказал  о качестве  сева. 

      - Не  по уму  сев: семена ложатся в твёрдое  ложе  борозды,  сама  пашня  толком  не  подсохла.  Тоже  мне -  передовики  сева,- горячился  я.

     Слушая    внимательно (это  было видно  по лицу),  бригадир тоже выглядел возмущённым.

     -  Да это – преступление! - Сказал  Сергов  в  сердцах  и даже  закурил.-   Ладно,  у них  своя  голова, а у нас -  своя. Мы  повременим  с  заделкою  семян. Пусть  пашенка  наша  дозреет. Конечно,   на  планёрке  попилят за  нерасторопность.  Но, Владимир,    ты не  дрейфь,  прорвёмся.  Скажи,  если  прижмут,  что  нам  виднее состояние почвы, что  губить  элитные  семена нельзя.

Бригадир  как  в воду  глядел.

    -  В  четвёртой, в  шестой сеют,  а вы ещё  ни  сотки не  удосужились  посеять! -  Разносил в  пух  и прах  отговорки  бригадира  главный  агроном колхоза. - Вы,  Корнев, -  молодой  специалист. А , Сергов,  Сергов, вы-то что  не  торопитесь?

     Исподволь гляжу  в лицо   Сергова,  а тот мне моргает - так  условились : мол,  молчи, пусть выговорится. 

     Понятно, молчу. Молчит  и Сергов.

      - Я  Вас  спрашиваю, Сергов,- выходит  из  себя  главный  знаток полей.

     - Мы  работаем по  велению  пашенки,  пока  она  доспевает,-  спокойно,  с достоинством  отвечает Сергов

    - Хорошо,-  стихает  жар  разноса у главного,-  посмотрим.  И  даже  соглашается  с доводом  бригадира, -  доспеет, так доспеет…

Когда   земля  упрела, Сергов,  разминая её  на  пальцах, сказал:    «Пушок,  милая,  пушок.  Просит  семян».

       Прямолинейщик сева  Криволапов  опустил  сеялку  СПЧ на  пашню. Она  сама  под  своей  тяжестью с семенами опустилась  на  заданную  глубину  заделки семян,  к тому ж в рыхлую,  пряную  землицу  и – пошла, милая,  вперёд, пошла! 

         - Ну, с Богом, -  молвил  бригадир, перекрестив сеялку, удаляющуюся  в сторону  благоухающей  ленты  лесополосы.

В этот и в другие дни  сеяли вплоть  до темноты, потом  включали  фары и… сеяли, сеяли. 

    Так  что  отсеялись  в лучшие  сроки.  А когда  на  планёрке удивились,  то  один  из  бригадиров,    с  завистью,  сказал:

          «Сергов  и Корнев  - колдуны!»

         -  Всё так,-  довольно  улыбнулся  главный  технолог,  план  сева  закрыт.

       После,  когда  возвращались  с планёрки,  Сергов,  кивая  головой,  в такт тряски  мотоцикла по-отечески поучал:

        -   Не  торопись  дело  делать,  но  и  не  медли. По  опыту  знаю:  и выговор  схлопочешь,  и  других  шишек,  но  знай  своё  дело крепко!

              … Август.  Поля в  золотисто-янтарном  цвете. Несмолкаемый  гуд  пчёлок.  Трепетно  и радостно  душе, приволье  мыслям. По  полям  колхоза -   комиссия.  Осматривает  их состояние .  Вечером,  почти  на закате, члены комиссии зарулили  и к нам.  И сразу - восторженные  речи:

           - Ваши  поля  удивили   одинаково роскошным  цветением.   Будто кто  сверху  равномерно  опрыснул  золотом.  Самые  лучшие  поля  колхоза! Молодцы!

           - Зато нас с агрономом  долго  склоняли, записывали  в отстающие, -  как всегда,  не вытерпев, сказал,  как выдохнул,  бригадир.

    Один из  проверяющих  понимающе улыбнулся.  

      … Подоспела  незаметно  уборка.  Равномерно и полновесно  выспели  корзинки  растений.  Склонили  головы  в ожидании  комбайнов.  Они  сделали  своё  дело. Урожай  в тот  год  был  у  многих  бригад  до 17 центнеров    масличных  семян  с  гектара.  Наши же  поля выдали   за  наши  труды и беспокойство  30  центнеров  с гектара! Приезжали,  проверяли, думали, что  у нас  лишние  гектары  приплюсованы, и  потому  такой  рекорд.  Но…походили,  поокали,  а факт  был  налицо.  Интересовались  нашими  цифрами и учёные.

  … Время  - вода. Я вбирал чужой  опыт ,  копил свой. Наград  не  заработал. Прочили  в главные агрономы  в  одно  хозяйство   края.  Переехать  не  решился.

               Несостоявшийся дебют

     Как-то в  обеденный  перерыв  позвали  к  телефону.  

          - Алло!  Владимир   Иванович,  вас беспокоит  сотрудник  районной  газеты Борис  Петрович.

        – Добрый, день.  Слушаю.   Вы  по поводу  заметки  в  номер?

        -  Нет, нет!  Ваши  заметки  печатаем  с удовольствием.  У  нас  предложение. Оно  такого  порядка.    Есть возможность отшлифовать   способности  в  редакции в качестве  литературного  сотрудника   сельскохозяйственного  отдела.

     От неожиданного  предложения  не  нашлось  сразу  ответа.

        - Алло,  Владимир  Иванович, ваш  ответ,-  просьба  из трубки. - Почему  молчите?

        -   Не молчу.  Думаю.

Из  трубки подсказка:

         - Пока, на  первых  порах,   будете  приезжать в редакцию    автобусом, а  там  будет  видно.

     Мне  показалось, что   подсказка уговаривает.

       «Явно  кого-то  заинтересовал. Есть  свободное  место. Там  меня  знают  по  публикациям  на  агрономические  темы. И - намёк  на  жильё  в перспективе…»

          - Хорошо,  согласен!

          - Тогда  несколько  вопросов  для  редактора.  Остальное  после  приезда .

           -  Слушаю.

            - Вы  женаты, дети есть?     

             -Да.   Дочь  и сын.  Жена - агроном.

              -  Это  хорошо.  Найдётся  и ей  место.  Значит - согласны, хорошо. С  председателем  Кудиновым  вопрос  обговорили.    Не возражает. Сказал: «Выдвиженец  достойный!»

Так   нежданно- негаданно я  стал    литературным  сотрудником  районной  газеты. Ещё  со  школьной  скамьи   увлекала  журналистика.  Надо  сказать,  что  курсов  тогда  при  редакции  не было.   Это   осуществилась  позже, в  период  учёбы  в  институте.

      Писать  в газету    было  скорее  хобби. Увлечённость  не  проходила,  а скорее  укреплялась.  И вот   -  сотрудник  газеты.  На  первых  порах   практиковался   на  местных  темах.

         Один  факт  запомнился   в таком  виде. Редактор  дала  задание:

      – Рядом  -  райком  партии,  через  дорогу. Сходите  и возьмите  соцобязательства  соревнующихся  совхозов.  Один  лист хозяйства у меня,  второй - у заведующего  сельхозотделом  райкома  партии.

     Задание -  одна  нога  тут, в редакции,  другая – там: то есть дело максимум  десяти  минут.

    Возвратился    не  через  десять минут,  не через  полчаса, а через  час. В кабинете  редактора с  лёту, ещё  не закрыв дверь, услышал  вопрос:

        - Владимир  Иванович,  Вы,  что  там,  чаи  распивали  для  знакомства?  Жду с минуты на минуту.  Теперь  срочно  готовьте  материал. Всё - таки  что  задержало вас?

      – Понимаете,  Ирина  Сергеевна, заведующий   долго  рылся  в  своих  бумагах то  там,  то сям.  Сижу,  наблюдаю.   Смешно  стало.  Нигде  не  найдёт.  Как  будто  мыши  съели!  Она  улыбнулась:

       - Хорошо.  Готовьте  материал.

 Так я,  начинающий  сотрудник газеты,  познавал «довольно трудную» работу райкомовца. Его  бы   на  расстановку  растений  свеклы  в  колхоз.  На  неделю.

 Новое  задание  было  таковым.

        – Поезжайте в станицу  Константиновскую,  на  ферму колхоза.  Там  организована  трёхсменка  на дойке. 

    Добрался  до  фермы,  представился  бригадиру.  Походил  по территории,  побеседовал  с доярками, с  трактористом,  заглянул    в «красный  уголок».

       То,  что  увидел,  что  узнал  из бесед,  правдиво  описал  в статье.    Писал   о  том, что  доярки носят  коровам в ясли  силос  корзинами:   транспортёр по  вывозу  навоза не работает.  В  «красном  уголке»  запылён  даже  портрет В.И.Ленина. Знамя тоже  в толстом  слое  пыли. Упомянул  о том, что около  здания, в зерновых сеялках,  ещё  со времён  царя  Гороха  семена. Они  проросли. Не очищены    высевающие  катушки,   поржавели  от   остатков  удобрений.

   Прочла  редактор материал  и  «зарубила»:

            - В таком  виде  не пойдёт!  Тут  такое  написано:  про  знамя,  портрет.  Конечно,  всё  верно,  но  нас  не  поймут, особенно  меня.

   Вновь  переработал  материал. Представил. Вновь  заставили  переработать  так, «как надо!»    Не  выдержал:

           - Ирина  Сергеевна,  душа не лежит  врать  напропалую!

         -  Хорошо,  понимаю.  Положите  на  стол. Идите.

         Испортилось  настроение,  подумалось : «Вот  тебе, бабушка,  и  Юрьев  день.  Не  в свои  сани влез, то-то  ещё  будет».

        Сижу - хандрю. Зашел  заведующий  сельхозотделом  редакции  газеты «Светлый  путь»,  успокаивает:

          - Хватит хандрить!  Давайте   подкрепимся.    Тут недалеко    столовая.

  Пошли  в столовую  около храма.

     -  Перекрестись  и забудь  хандру! – Посоветовал  он.  -  Храм  этот, кстати,  редкая  историческая    ценность.

   За столом  состоялся  мужской праведный  разговор.

       -  Владимир,  не  тушуйся.  Не  переживай!  Такие  времена!  Правда  -  особо  не уместна.  Да и сам  подумай: когда  её  благотворили?  Самому  иногда  противно.

       Я    хлебал  борщ, а он, мой  начальник  отдела,  говорил, говорил,  будто  исповедовался батюшке, винясь за  порядки, за гонения на  правду. Я  слушал, мотал  на  ус.

           - На  пенсию  выхожу, поэтому  сочли нужным  тебя  пригласить.  Передам должность.  Пока  учись,  как  надо  писать.

               -  Да  противно  врать, - выпалил  я.

                -  Да тише, меня  тут знают: что   за птица  и из  какого  гнезда. Пойми   правильно.

Допили  компот,   глянул на  часы, подсказал:

                -  Редакторша  не  любит  опозданий.

По  пути в редакцию Иван  Петрович,  на  правах  опытного  газетчика,  пережившего  не  одного  редактора и первого  секретаря  райкома партии,  учил  уму- разуму.

                -  Если  есть    в портфеле  наработки  материалов  недельного плана  редакции, то  опоздания не  в счёт.  Его   на стол – и свободен,  ищи  новый, или  кати  по заданию.  Вот  так!

         Рассказывая    премудрости  газетного дела, мой непосредственный  шеф, как я  потом  заметил, был  внимательным   человеком,  откровенным  в суждениях.    Он оглядел моё одеяние и, как  бы  ненароком, заметил: 

      - Владимир   Иванович,    советую  заказать   новые  брюки.  Есть,- он  улыбнулся, -  толковый  портной.  Тут, недалече.  Сходи  к нему.   Позвоню из редакции.  Сам в клиентах.  Давно.  Нет-нет,  да  заскочу.  Прими  к сведению:  захаживаем  в кабинеты райкомовского  начальства.

         Портной   встретил  радушно,  будто  давнего  знакомого. Снял  нужные  размеры для  пошива  брюк, особо  уговорил  прибавить  сантиметры  в талии:

           – Понимаете,  в перспективе при   вашей  работе  пригодится,  посолиднеете. Я обшиваю  райкомовских  товарищей и то же самое им советую. Они,  улыбаясь  мне,  не  возражают,  понимаете?

     Я согласился,  мысленно  видя  себя в  достойном  обществе. Записывая размеры  для  пошива брюк,  портной то  и  дело  спрашивал,  откуда я   родом,  где  работаю, в качестве  кого.

         Брюки он   сшил из  материала, который    сам  и выбрал. 

     Заметил,  что  приём,  потом  примерка   были  важны.  Конечно,  я  понимал,  он  не просто  мастер  своего  дела,  а  давний  знакомый    Ивана  Петровича. 

     …Скрипела ось  земного  шара,  скрипело  и мое перо, перо  штатного  работника  редакции.  Врабатывание  в специальность  протекало  с  переменным  успехом. Хотелось  видеть  перспективу  с  квартирой. Но  эта мечта  была  маяком  перспективы.  Ясности     не  было. 

 Неожиданно, как снег  на голову,  редакторша извещает, что мне  надо  явиться  в отдел  райкома  партии,  а точнее,  в отдел  кадров.

     «По  какому такому  поводу?»  -  недоумевал я,  подходя  к  кабинету начальства. Вошёл. Навстречу  поднялся солидный мужчина  пенсионного  возраста.

        - Садитесь, -  предложил,-  побеседуем. Суть  вызова такова.  Ухожу  на  пенсию.  Нужна  замена.  Вас рекомендовала  редактор.  Мы тут, в свою  очередь, о вас  навели  справки. Вы  нам  подходите: отец - политрук бывший,  мама  ваша в колхозе  с  14  лет. Образование  высшее,  агрономическое,  плюс  на сегодня  вы литературный сотрудник   газеты.   Постажируетесь,  войдёте  в курс дела.   Работа  с партийными документами, которые  приходят к нам, -  важная. Кроме  всего прочего,  будете  посылать  руководителей  на курсы переподготовки  и так далее. Разговор  перешёл  на другие  темы. Я  сидел  и внимательно  слушал.     И тут   вопрос: 

         - Вы с  какого года  в партии?

         -  А я  беспартийный!

Кадровик  озадачился:

          - Вон какое дело,  а  жаль!  Жаль, жаль! А отзывы  о вас положительные.  Он задал  ещё  несколько  вопросов,  и мы  расстались.

         Поездки в редакцию за 25  км  стали  не с руки.  Квартирный  вопрос  завис.  Попросился  в  бригаду  агрономом.  Председатель  не  возражал.

    Не легла  на душу  работа  газетчика.

           -  Земля зовёт, - пояснил   редакторше при  подаче  заявления.  

          -  Не  неволю!- И  Ирина Сергеевна  черкнула  роспись, добавив: -  Надеюсь,  нам  будете  писать. Это  важно. 

         - Хорошо  постараюсь.

         В этот же день я отбыл  в  колхоз. О не состоявшемся дебюте партийной работы   не сожалел. Видно,  карьеристской  жилки так и   не  приобрёл.

     Прежде,  чем  оформиться  агрономом   в колхоз,    попытался    устроиться на  работу  в другие  места. Главное -  жена бы не  протестовала в случае  переезда.  Наметил  в  районе, где  проживали    родственники,  заехать  в  плодосовхоз, попытать  счастье.    Через  брата  жены   стало известно, что  там  имеется  вакансия на должность  агронома.  Об  этом  и пойдёт  речь .

« Кубаньвино»

         В  Выселковском  районе  организовался  плодосовхоз.  К тому  времени, когда я  решил  туда  приехать, в  совхозе были  высажены плодовые  культуры  на нескольких  гектарах.   Предстояло  площадь   сада  расширять. Требовались  специалисты.  Вначале  решил  осмотреться. Зашёл  в отдел  кадров.  Выяснилось, что директор  в отъезде,  и потому  все  вопросы по специалистам  решает  только  он. С разрешения  бригадира, он  исполнял  обязанности  агронома,  ознакомился  с посадками в поле.   Потом  уехал  к  родственникам  жены. Благо,  что  недалеко. 

Я стал ждать  возвращения  директора  из  командировки.  Периодически  звонил  в  отдел  кадров  плодосовхоза. Когда  прибыл  в совхоз директор, договорились  о встрече.     Рассказал   о себе.  Показал  документы об образовании.  Нашлась  и общая  тема  разговора: о  сортах яблонь,  груш.  В основном  тех,   растущих  на  постоянном  месте, в поле.  Прошлись беседой  по  перспективе  сада. За  беседой  заметили,  что,  оказывается,     есть  у нас обоюдные  интересы и  по  плодоводству.  Договорились  о  новой  встрече  на  природе, на берегу  речушки   Кирпили.

         Родственник  жены  забрал  на своём «бобике»  директора из города  Выселки,  и мы  причалили  к берегу  реки «улаштовать»     детали  работы.

         Недалече  шелестели  камыши. Спокойное  течение  реки  и  беседы   под  водочку  с колбаской  вошли  в своё  русло.  Незаметно  летело  время.  По одной, по  одной, а    почти не  хмелели.  Пришлось  почать  вторую, холодненькую,  из  глуби  дна  речушки.

     Недалеко в камышах  пела  песенку  птичка  камышинка.    Разговор  по душам  тёк   полным  ходом.

   Обсудив  вопросы,  рассказав столько,  сколько  упомнил каждый,  анекдотов,  принялись  собираться  отъезжать. Оказалось,  что  директор  удивлён  тем, что  я  не  прочь приголубить бутылку  водочки.  Я   и сам  удивился  этому.  В жизни  обычно  ни  грамма!  А тут, нате  вам: на  пару  с директором  «уговорили»  две  бутылки. Позже я узнал и причину удивления директора. Оказалось родственник  жены сказал ему :

        - Да  Владимир вообще  не пьёт! Даже  в гостях! 

         Трудоустройство  не  состоялось.  Директор  ждал  месяц,  а потом  принял  агронома. Прочил меня  в управляющие  отделением,  а когда узнал, что я  беспартийный, принял  решение   не ждать меня.

      Я    не  унимался,   продолжал  искать  место.  Правдами  и  неправдами  отыскал  телефон  одногруппника.  Он  работал  парторгом в одном из хозяйств  Краснодарского  края. Приехал  к нему  домой.  Стали  обсуждать  как по-умному   встрять  в  совхоз. Оказалось,  что  все  кадры  на  местах.  Выгнать,  грубо  говоря,  некого и не за что.

          И Василий, итожа  застольную беседу,  сказал  напрямую, как казак казаку:     

         - Володя,  крепись  и жди.  Вытурю  тут  одного  кандидата  на увольнение, тогда  сразу  дуй  ко  мне.   А  пока давай ещё  по    рюмочке,  закусим  за успех,  а по коням, конечно, завтра.   Посмотри тут   кино,  а я -  по  делам  партии к одному  партийцу. 

   Ждал  месяц.  Получаю  письмо.

      «Извини,  не  получится. Переводят в другой  совхоз - по блату. Нахамил  руководству, дошло до  кулаков,  я был  того… и чуть  не врезал одному. Знаешь, бываю  иногда  горячим.  Не обессудь,  Володя.  Привет  жене».

   Неожиданно   на  семейном  совете  зашёл разговор  о  том,  что,  имея  определённые и ещё   не применённые знания  в  виноградарстве, я мог бы   попытаться устроиться  в  виноградарский  совхоз.  Предположили,  что    и жену,  тоже  агронома- виноградаря,  примут  на  работу  с  превеликим   радушием. Одна  квартира и два  специалиста -  неплохой  вариант для начальства   совхоза. В  те незабвенные советские  времена в крае было  объединение  «Кубаньвино» .  Оно  располагалась  в  Краснодаре.  В  него входили  ряд  совхозов  Северного  Кавказа.  Оно,  и только  оно имело  информацию  о  потребностях  кадров в  совхозах.  К  тому  времени  организовывались  и новые  совхозы.

 Я прибыл  в Краснодар. Предложили  должность  главного  агронома  в только  что  организованном  совхозе,  недалеко  от  города  Нальчика, на  землях  овцесовхоза.       

     -  Поезжайте,  осмотритесь.  Туда  на  днях назначен  директором  опытный  бригадир  виноградарской  бригады из  одного передового  совхоза, -  благожелательно  посоветовал   кадровик «Кубаньвино».

  Это-то  заманчивое  предложение я   принял,  не  раздумывая. Главный,  так  главный.  Поедем  туда да  разведаем,  что там  за  места  и  как  там живут  люди  Кавказа.

     Добрался  на  перекладных до    автовокзала   Нальчика.  Спросил  в кассе:

        - Каким транспортом  доехать  в совхоз?

 Ответили,  что удобнее  выйти  на  дорогу,  за  угол  квартала.  Там  часто едут  машины  в сторону  овцесовхоза  и  как  раз мимо  конторы  нового  совхоза.  На удачу  поднял  руку, и тут же  притормозила  грузовая автомашина.  Шофер  открыл  дверцу, пригласил  сесть и только  потом  спросил,  куда мне нужно.  Разговорились. Он  расспрашивал, откуда я  и  по какому  делу  в совхоз. Узнав, что  рекомендуют  главным агрономом,  оживился. Поведал  о местах,  куда  едем,  о нравах жителей, об их гостеприимстве.

      – Русских  уважают.  Народностей здесь много.  Я  по  национальности  балкарец.

   Приехали.

    - Вам   туда,- и он  указал на здание,-  там контора, и директор там.

  Я   подал  ему в руку  деньги  за  проезд.

         – Что вы!  Уберите в карман!  Вы -  наш  гость,  а с гостей  брать  деньги  у нас   не принято.

 Пожали друг  другу  руки.   В  приподнятом от  приятного  знакомства духе  направился  в  контору. Доживающее  свой  век  здание  конторы  походило  на  казацкий  лапас .

           -  Можно  зайти ?-  Бодро  спросил  я  мужчину,  сидящего  на  венском  стуле. 

           -  Конечно, можно,- и он протянул  крепкую  ладонь. -   Вы – агроном?  Мне  звонили  по поводу Вас.  Я – тот самый  директор.  Недавно принял  дела.  Бумаги  разбираю.  

    Просмотрел  документы:трудовую книжку, диплом, паспорт.

         -  Значит,    коллеги,  Владимир Иванович.  Из  одного  гнезда -  плодфака  КСХИ. Отлично!  Совхоз, - улыбнулся  он, -  вот  этот  сейф,  шкаф,  стол, стул и карта  совхоза  на  стене.  Есть  ещё полгектара  саженцев в школке.  Несколько  бульдозеров  пригнали,  скрепер  для  выравнивания  участков.  Планируется  вся площадь  виноградника под  полив.  

     Установка  сверху  такова. Директор,  главные:  агроном и инженер – русские,  зам  по хозяйству -  из  местных. Я пока  один. Вы -  второй.    Можно  начинать,  деньги  выделены. Будем  осваивать. Так, что  ещё?  Ах, да!  Квартирный вопрос!  Поживёте,  как  и   я  на  первых  порах, на  квартире.   Начинается  стройка.  Первый дом -  мой,  второй,  естественно,  – ваш,  и  так  далее. Школа в овцесовхозе,  где-то  семь километров. Будут  возить.  Кроме  русского языка, второй в школе - местный.  По  правде, моя  половина, жена,  бастует  по  этому  поводу.  Ничего,  всё  наладится. 

  Я   спросил:

      -  Вы  сразу  из  бригадиров  да  в директора.  Не  страшно  ответственности, а?

Помедлив с ответом,  директор  сказал:

     - Пока  виноградник  заплодоносит…через  четыре  года,  мы  с вами  будем уже  опытные  специалисты. А  с опытом  жить  не страшно,-  улыбнулся директор. - Так  что  поехали  смотреть  технику,  поля.

  Он  потянулся,  привстал  на  носки :

     - Засиделся!  Пора  на  вольный  простор,  товарищи  агрономы. 

  Вышли  к полям. Когда  обозрели   все,  договорились о том, что   для  принятия  решения  мне дается месяц, после  чего он  оформит  на  эту должность другого  человека.

    Но жена    категорически  отказалась  переезжать  « в такую  даль, на Кавказ».   И вторая   причина для отказа  нашлась   - необходимость для и  дочери изучать  неродной  язык.  Поэтому  послал  я   письмо директору   с отказом  от должности  главного  агронома.  Ради  справедливости  надо сказать:   об этом  сожалел.

                 СТРАНИЦЫ ИЗ  ДНЕВНИКА

         …Покойная  мама  всегда ,  при  любом  удобном  случае   говорила ,   что польза  от дела только  тогда бывает,  когда  ум  уподобляется  светлячку: виден  в темноте. А   еда  полезна  тогда, когда её  «просит» желудок.  А не тогда, когда  она обворожила  взгляд  и,  по  его велению, ты руку   протянул  к ложке.     

         Памятуя о маминых  словах,   приступаю  доверить  свои мысли   бумажным  листам. 

          Слова   души  вспорхнут,  потом  присядут  на клавиши  компьютера, и он,  компьютер,  всезнающий  маг двадцать  первого  века,  выпустит их в свет,  образуя  текст.  А  там, быть  может,  окажется случай,  и мои строки увидят  глаза  спонсора,  мои мысли проникнут  в  его  сердце. Текст, а точнее, слова  души  сложатся  в книгу.  И  её  узнает  другая  душа. Быть может!         А пока  суть да  дело, присягаю  своей  совести  выдавать на гора  лишь  то, что действительно тревожит, то, что именно  в данный  миг  жизни  стучится  в фибры  моего  сердца.  И соблюсти  эту, считайте, присягу -  дело   моей  чести.

     Возможно и то, что  написанное мной никто  и  никогда  не  прочтёт. Сие  вполне  допускаю.  Однако  этот  факт  ни на  йоту  не заставит  меня  усомниться в моём  искреннем  желании писать. Главное  -  это  нужно  мне.

     Итак,  сегодня   3 января  2015  года. 

            День  чуден.  Малооблачный.  Безморозный. Поселковая  публика  -  праздная.  Каникулы взрослым  и детям. Плюс  рождественские  дни на  носу.  Надо бы  на  масло  и хлеб подзаработать к пенсии. Потому -   базарую! 

 Выношу на «базар»  бочковые  огурцы,  квашеную  капусту,  тёртый  хрен с   томатным  соком.   Многое  из  этого  ассортимента  готовила «министр  сельского  хозяйства» , заботушка - жена. Я  же, к слову, был   в  должности  подсобника. И вдобавок к этой земной пище выкладываю пищу духовную – свои книги.  

         За  прилавком стою  один - одинёшенек.  Позади,  за  спиною,  шуршат  шины  машин.  Шуршание  беспрерывное:  торопятся  по  своим  делам,  точнее, по  своей  личной  орбите- суете.

   Я весь -   в облаке  ожидания,  поэтому  взор поднимаю    в небо.    Озерки  неба  ласкают  душу,   звёзд  не видно,  но знаю:  смотрят  на  меня,  на безлистные  тополя,  на  крышу  школы,  на  лужи  вчерашнего  дождя.  И  им  всё  равно,  купят  что- либо  у меня  или  нет! А  мне  не  всё  равно.  На месячную   социальную  пенсию в  7250 рубликов  не  выжить.  Её, пенсию,  обгрызает  коммуналка,  праздник,  лекарства.  Такие  времена,  и потому  хочется  сшибить копеечку. Я  не  один  такой  «базаровой».  Таким путем приспосабливаются  к  «эпохе  свободы»  многие  пенсионеры- селяне.

     Ладно, хватит,  Вова, хныкать. Вчера мимо моего  прилавка проехал  катафалк.  Тому, кто  там,    уже  всё  равно,  какова  у меня  пенсия и какая  причиталась  покойному. Радуйся: небо  дарит  миг  жизни!  Посочувствуй  всем, кто  сегодня  в  траурном  одеянии. Посочувствовал?   Молодец!  Жизнь  продолжается!!!

   …Никто ничего  не  покупает.  Идут  мимо, изредка  бросая  взгляды на  товар.  И  ни  слова,  ни полслова! Совершаю  променад . Встаю с  доски, которая  вместо  стула у насквозь  продуваемого  пенсионерского  прилавка. Мимо идет  с сыном  знакомый  армянин.  Приветствую:

       - Бареф! ( То есть «добрый  день»).

Он  ответствует   улыбкой.  Листает, возможно, ради  приличия,  книги:  «Вдоль  по  жизни», «Тяга  земли».  Я,  на  всякий  случай предлагаю:

          - Купите  сыну! 

 Он сообщает  сыну:

          -Так  вот  чем  Володя  занимается.!

Я  советую:

        - Пусть  ваш  сын тоже учится  сочинять. 

Он в ответ :

    - Сын  будет  по  другой  специальности  учиться!  

  Предполагаю про себя:  «На  торговца».

    …А минут за десять до этого  подходил  знакомый  пенсионер.  Смотрел,  смотрел  на книги  и  говорит:

       - Это   божественная  литература?

 Я улыбнулся :

 - Нет!   

            Он  пошаркал  обувью   у  еле  живого  прилавка.  И,  опираясь  на  посох,  удалился,    тяжело  передвигая  ноги.Согбенная  его  фигура  говорила  о  нём  всё:  о  преклонном  возрасте,  о  здоровье, и о том, как  мало  у него  лет впереди . «Ах,  ты  жизнь- зазнобушка!» - Подумалось мне тогда.

Не  смолкает  шорох  колёс  на  главной  улице  посёлка  Садовой.К  месту  сказать:  садовых деревьев - с гулькин  нос.  Фрукты  едим  египетские,  а груши…аж   аргентинские!   Да,  братцы- казаки! Вырубили  в  Кубани  сады.  Есть малая  толика  деревьев,  но даже  не на  всех улицах.        На   главной улице Садовой  -  привоз  по  субботам  и вторникам.  Машин в  дни  привоза – считай,  химзавод  работает.  Успевай, селянин, дыши выхлопными газами!

      Ну, что же, это -  плата    за  прогресс!   Не тот  климат когда-то   был  в  посёлке  колхоза  имени  Ворошилова .  По  гравийной  улице  шествовали   быки да  лошади, запряженные в телеги.    Было, да сокрылось  временем, поставив  в  метриках памяти    запятую. Многое  бывало. Не  терзай  сердце  о прошлом,  Вова,  базаруй.  Смотри -ка,  движется  толпа,  авось -  без -  небось, остановятся. Приманят  банки их взгляды, глядишь, купят  что- либо. Но -  мимо, мимо – к автобусной  остановке. Н  -  да!  Пролёт, милая  надежда, пролёт. Копошится  мысль: пора  собирать  хабари.    Стоп, стоп!  Валит  молодёжь!

     - Читать любите?

Смущены.

   - В каком  классе?

     -В пятом.

      - Купите вот эту   книгу.  Там  мини-поэма «Про  деда  Смыка,   хлебопашца    и  казака».  Пригодится на  уроке  кубановедения.    Там    портрет с наградами.  Медаль, два  Георгиевских  креста.

Помялись, помялись.  Плечами  поводили. 

         - А  зачем она  нам? Учебник  есть! Интернет!

Немного погодя, к прилавку  подошёл  мужчина лет  пятидесяти.

     – Здравствуйте!- И  руки  повисли  над  банками  с  закаткой.

Не  совсем  ещё отмытые  от  мазута руки подсказали ,  что мужчина    недавно имел  дело  с ремонтом  машины.

      Размышляет,  что  купить, а я  тем  временем  «читаю»  его  образ. Довольно  стройную  фигуру  плотно  облегает  спецовка. Глаза лучат   добро. Хорошо  развитые  руки.  Ладони, можно  предположить, спортивные.

           – Можно  сюда, на  прилавок,  положу  пакет?

          - Конечно.

В пакете   бананы, яблоки, кусок  мяса,  бутылка  газировки.

           – О, - вспомнил,-  мне  баночку   хрена  в свой  пакет.  Огурчики  бочковые?

           – Да.

          – Тогда  с  кило.

Купил и  поспешил  к машине,  стоящей  на  дороге.

  … Нависли  рваные  тучи.  Заметно  похолодало.  Усилился  ветер. По  телу  поползли  мурашки. Я запихнул   всё с прилавка  в  две  сумки и,  подвесив  их на  велик; покатил   домой, раздобыв  немного  деньжат -  довесок  к пенсии на хлеб  и  масло.

         Пока  катил своё  авто, наползла  на  тело дрожь,  ноги   захолонули.  Холод тем  временем крепчал и крепчал.  Дома  жена - заботушка   молвила:

       - Не  надо  было в такой  день  выходить. Люди-то перед  праздниками  запаслись  всем.  

… Брезжит рассвет. Голову  тревожат  мысли.  Они  возбуждены.   Вспомнилось, как покупал шариковую ручку  с подорожавшей   пастой. Надо  же: в два раза!..  Стоил  стержень  5  рубликов, стал -  10  рублей. Подорожание  объяснили   повышением  доллара. Крепись,  Россия,  жмут тебя  баксами.    Ещё  не будет!  Ладно,  господа  заморские,  приворожили  свободою.  Пригвоздили - так  точнее!

  …Взгляд  пробежал  по  окошечку в мобильнике,  отметил  время.  Утро.       06.27.  14.02.2015. Минуту  назад я был  моложе! Цифры,  что ж вы   так безжалостно   «выпиваете» моё  лицо?!  Морщин  добавилось. Веки  набрякли.  Понимаю: такое  случается  со всеми людьми, нечего в зеркало-время   пялиться. Оно же  Вас  не  беспокоит, вопросы не задаёт.

 И  сам  себе говорю: « Пиши;  пиши,  пока повествовательный  запал  не иссяк, пиши, торопись, писака  заревый.  Ведай  всё дневнику, авось,  прочтут  да  подскажут : «Надо было лучше высыпаться,   писака,  а не письмоводителем  по утрам быть!»  Или  ещё  пуще:  «Собирался  бы  на свой  базар да  базаровал».

Да,  можно торговать,  если  есть  товар да место  не заняли  ранние  продавцы.

    …Однако  пишу.  Побудили  писать  не  только  бодрые  мысли.Основательно  горланили  петухи.  В три  ночи - во всю  ивановскую .  Около  шести  утра – во всю мощь горла.  Разве  уснёшь?  Глаза - на  часы. Секунды,  как блохи, прыг  да  прыг! Н -  да, дополнительно  ко  всему   заверещал  чайник, пуще  будильника   старался.    Не до сна.  Некогда, да и не время  вылёживаться.    Утро - божественное  утро! – это  как  раз  время  прогулки для ума. 

  … Проснулись  мысли  и  бродят  по строчкам сверху  вниз  по  белому  полю  листа, сверху - вниз, сверху -  вниз. Строчки  им что?   Да  просто  барьерные  планки. Не  более.Логика  их  не сдерживает.  Хоть  ходи  по  строчкам,   хоть прыгай. Логика  не вожжи им!  Голова  им  - тарантас!

     …Утренние  мысли,  как  ни  крути ,   говорливые.  Могут  такое  рассказать,  что  ахнет товарищ  Ум! … Всё- таки прекрасно  Душе  от того,  что  жизнь дарит  институт памяти во  владение  человеку.  Я  бы  сказал, что  мы,  люди,  у неё  -  студенты:  то туда запасаем мысли,  то оттуда  их извлекаем.

         Подсознательно  или  нет, читатель  этих  строк  их  оценит, подправит  логически,  а, быть может,  ни  на   йоту не  согласится.  И это  будет  справедливо.  Может  они, мои мысли, выстроенные в строчки,  лишнюю  рюмку  опрокинули  за  воротник,  да и глаголют,  что попало,  не похмелившись  с утречка.

    Быть  может,  тут  вина  стресса?  Скажем, автора  строк  не упомянули  на  презентации  журнала.  Как бы то  ни было, автор  расстроился.  А  надо бы, наоборот,  взбодриться. Хотя бы  ради  того, чтобы замахнуться  на  роман  с плавающим в  мозгу сюжетом. Эвон,  как можно  выздороветь!!!  

 …Из  уличных просторов доносится  тявканье собачонки , уверенное в  своём  превосходстве: «Гав! Гав!» Зато угомонилось  петушье  племя, небось,  крикуны завтракают,  как  порядочные  господа  перед  отъездом в офис. Небо, к моей  радости, подсинили. Светлые  заводи  в небе ширятся.  Искрящий свет  лампочек  Ильича на уличных  столбах дрожит.

Всё явственней  очертания  домов. У  форточки  любимая  сосна Палласа помахивает зелёной  умытой  игольчатой ладошкою.

         …Тикают размерено  часы: тик- так, тик-так!И  я  уже  в  новой мысленной  обновке. Побоку  вчерашний  стресс!  Несварение слов - это уже  история.   Меня   оттуда  выпроваживает  память.  Вова,  живи!

…Густеет  синька  в  небесном полотне.  Некоторые петухи  вскрыли  голос. Слушали  новости  да  подзабыли  о  пении,  а,  может,  их  завтрак взбодрил, и они  надумали  обнародовать новые  песни  о  прелести  утренней  погоды.…Мои мысли уже  не мои, а ваши.Люди, как я вас люблю!!!

                        15 февраля   2015  года.

 Около девяти вечера. Побудила  и пригласила к  клавишам компьютера  мысль- непоседа. Подчиняюсь тебе, госпожа Мысль. А  вы, господа- читатели,   соизвольте     далее  читать мою   маленькую  повесть. Снисхождения за её качество  не  вымаливаю. Толково  покритикуете - буду  благодарен.

 А  речь вот  о чём.  К  вечеру я  устал  основательно  -  на огороде.  «Проснулись»  кое-какие  болячки; потребовались   процедуры  у рефлексотерапевта  Евгения. Он оказался мастером своего дела.   Даже  врачевал группу  альпинистов  в Гималаях.     Впервые пришёл я к нему, стал  жаловаться: глаз  краснеет,  поясница  ноет,  рука  не действует, то  да сё.   Словом ,  просил помочь.Пока  он  настраивал  аппарат, я набросал  мысленно пять- шесть  штрихов  к портрету доктора.  Невысокого  роста.  Худощав. Тело  спортивного  склада. Сильные  руки (оказалось, он ещё  и классный  массажист).   Добрый  взгляд.  Неторопливая, логически  выверенная  речь. Движения сосредоточено продуманы. Вот  всё, что схватил глаз.  Сев на стул,  я замер в ожидании.

            - Ну-ка,  как там глазки? 

 Осмотрел.

            - Есть  проблемка! Надо  показаться  врачу - глазнику,  а пока  подлечим  аппаратом ДЭНС.  Слышал  о нём?

             - Нет!  Откуда?  Я агроном.

Приладив  аппарат  к моему глазу, он стал  рассказывать  о себе.  Я  вслушался  в рассказ.

       - Я,-  он  улыбнулся  загадочно,-   родился  32 –го  мая  75  лет  назад на  золотых  приисках.

        - 32-го  мая?- удивился  я  и дёрнулся  телом.

       - Не  дёргайся,  держи  аппарат  на  одном  месте!  Не сдвигай! -  Он подправил аппарат  на  глазу.

      - Жень,  не  смеши посёлок  Ольховку. Нет  в календаре  32-го   мая!

Он,  не улыбаясь,  вполне  серьёзно произнёс :

        - Говорю,  есть -  значит  есть!

Я не  выдержал:

           -Покажи  паспорт!

Он  спокойно ответил:

               - На  прописке  он.  Потом покажу!

Я - за своё:

               - Рассмешил  Ольховку, так  не  смеши Европу! Нет  32-го  мая!

       - Есть! - Слушай  далее.    -  Тайга  кругом,  сто  вёрст  в округе -  тайга.  Бабка  приняла  меня.  Когда  мать  брала  метрики,  регистратором  записей  ведал  мужик.  Мама  говорила, что  это  было 3-го мая.  Был мужик пьяненький.  Записал  в  документе дату моего  рождения  -  3-е  мая,  а   сидящий  рядом «коллега  по   штопарику»  буркнул ему:

- Очнись, второе  мая!

-  Да,- кивнул  регистратор, – и к тройке приписал  двойку. Потом  ахнул, но  времена  были  сталинские,  не  дай  бог, какие  строгие. Решил, что  бумагу  уж  не исправить.  Дрожал заведующий  метриками и трезвел,  по  глазам было  видать.

- Пусть!-  и шлёп  печать! И странно  пошутил,  глядя на маму:

 - У вашего  сына  будет  самый  длинный  год.

     - Вот  так было!   32 –го  мая в этом 2015 году мне исполнится  75  лет.  Это,- и лицо   Евгения   вновь  озарилось  улыбкою,-   где-то  между  31-го  мая и  1-го  июня. Как  раз  в середине!

     Я шёл   к дому,  переосмысливал  рассказ  Евгения  и  вспомнил такой  факт из  армейской службы.  В  нашей  роте служил  азербайджанец.  В  солдатской  столовке  сидели  рядом. Оказалось,  парень  с  юга страны   армейские  20  граммов  сливочного  масла, положенные  на  завтрак, не  употреблял. Почему? Объяснять  не стал. Положил на  кусок хлеба мне: «Ешь!». Кроме того, он был  мастер рассказов  о природе своей  малой родины, о людях, друзьях. Незаметно мы сдружились. Как- то в разговоре он упомянул  о  том, что в паспорте,  который    сдал при  призыве  на службу, не значится  месяц  его  рождения. Просто указан  год  и  всё!  Конечно, я не  поверил тогда.&nb

   В КЛАДОВОЙ  ПАМЯТИ

         хранятся  образы  тех,  кого  на земле  нет. И в какую -то  минуту эти образы   неожиданно  вспыхивают,  как  факел.  И  ты  их  видишь  будто живьём.

     Вот  к  этому я попробую  прикоснуться  словом.  Что  получится,  судить  не  мне.

       Моя  память - в  станице.  Она  идёт  от калитки  к калитке по моему  любимому  переулку.  Вот  её, памяти,  оттиски.  

          Я  у   калитки  бывшего  родного   очага - дома.  Он  смотрит  на меня, уже  не юнца,  а деда.  Смотрит  невесело.  Рамы  обветшали.  Крыша  покосилась.  Ставни  окон  поблёкли.   Внутри  никто не живёт. Пол –дома  -  в штате  сарая.  Но  основа  его, стены,  держатся. И дом ещё  бодрится  при  виде  меня.   Рад встрече.  Ему  известно, что  я сейчас  собираюсь  делать.  Он машет  мне ставней: « Шагай  же  вдоль  контура  бывших заборов, мимо тех  калиток  и ворот,   которых  уже  нет, как нет  и живших за ними людей». 

  Делаю  первый  шаг от калитки  за угол  изгороди.

      – Здравствуй, лужок детства!  Помнишь  меня? 

        Лопушистый  уголок, густая  трава.  Сюда я часто  приводил  корову.  Здесь, где-то здесь -  лихорадочно  ищу это  место – мы, мальчишки, играли  в дука, чижика,   футбол.  Прохожу  далее. Глазами  памяти  отмечаю   плетёный  забор из  лозин  орешника,  сарай. У стены  росла  бесплодная шелковица, удивляя  узорчатыми  листьями.

 Отмечает  память  фигуру  человека.  Он  что-то  перебирает  на подворье.  Имя его, имя?  Не  могу  вспомнить!  Зато  помню образ хозяина  -  тихого, степенного, не ворчливого. Он имел  несколько  ульев  пчёл, корову, к которой  иногда  посылали  меня  «по  молоко»,  как говорили  родители. Имя? Наконец , вспомнил!  Степан.  А  хозяйки имя?   Силюсь  припомнить – не  выходит. Потом, быть  может, вспомню.  А  пока -   штрихи  портрета.   Утиная  походка:  качь  влево,  качь   вправо.  Всегда  в чистом  фартуке.  Когда    принимал из её рук  кувшин  молока,  случалось,  угощала  мёдом.

         Она, как и многие сельские женщины, была трудягой.   Огородные  грядки – в порядке.  В доме  уют  и чистота. Ещё  бы  вспомнить  фамилию! Не  идёт  на ум.  Ходит  её  фамилия по  лабиринтам памяти, да  не  спрыгивает  на  лист. В  памяти всплывает  то,  что  было   это  подворье  добротное,  всё  к месту  и по  уму;  хоть  колотые  дрова, хоть  сено.  Теперь  на этом  месте  ни хаты, ни ульев, ни  бассейна  для сбора  воды с  крыши,  ни колодца, выложенного внутри кирпичом  до дна,  ни «журавля» с ведром. Местами  о подворье   напоминает  глина,  кирпичи, камни  да  засыпанный  зев  колодца!  А  вода, вода была  - зубы  ломила, пьёшь -не напьёшься!

     Теперь  на  месте  забора - заросли  белой  акции  да царственный  на  вид   ядовитый  сорняк  болиголов   вперемежку  с травянистой, усыпанной чёрными  бусинками плодов  бузиной.   Огород, в бытность  вылизанный  мотыгою,  густо  зарос  многолетними  сорняками.   Огород – излюбленное  место  кротов.   Тут  множество земельных  пирамид.   Со  счёта  собьёшься в два  счёта!  А фамилия бывших хозяев так и   не  вспоминается…

         Шагаю дальше, делаю  с десяток  шагов. Ага, вот тут,  кажется,  была  калитка.  Заходил не раз..  Тут жила  тётя  Маруся  Войнова.  Это  была  дородная,  но швыдкая,  то  есть как  мотор,  женщина. Работница  ещё  та, каких  белый  свет  любит.  Мотыгу  на плечи -  и  в поле на прополку.  Или  вилы  на плечо - в  поле  пшеничные  валки  на  стерне  переворачивать  после ливней  для  просушки. Безотказный  в работе  человек.  Почётный и уважаемый  была человек.  А цветы  в её  палисаднике были  -  загляденье!   Ассортимент:  розы, пионы, бульденеж, ирисы, гладиолусы.  В  дом   войдёшь,  сразу  ступишь на  цветные  чистые самотканые  половики. И на окнах  заросли  цветов. В общем,  комната  чистюли,  и   руки у неё были  туда,  куда  надо. Но  за  огородом особенно  не ухаживала. Теперь-то  понимаю,  почему. Намаешься  в поле   с  раннего    до позднего  времени, так не до  огорода! Да ещё  руки  болели. Готовила  им всегда  растирки, мази.  То себе, то  людям. Маме  моей  для  ног  готовила. И то сказать  -  10  км  в поле, да назад.    Раньше  в поле   не подвозили. Лошади  были нужны  позарез  для других  дел.   

          Жила  тётя Маруся, сколько  помню ,  одна. Потом,  когда уже  еле-еле двигала  ногами, её   забрала  к себе дочь. Слышал,  куда-то на север. Оказалось,  не по климату ей. Но  деться некуда. Там  и померла. 

      Сейчас  в её доме бытуют приезжие. Откуда? Не знаю. Не в курсе. Не  в  курсе, так  не в курсе -  иду  тропою  памяти  далее. Объёмно  перед взором  сужается   и переулок, западная  его  сторона  прижимается  к дорожке,  которая  ужом  вьётся  у забора, чтобы  потом неожиданно остановиться,  оглянуться  назад  и выбежать  на  обширный  луг.   

       А  я  тем  временем  остановился  пред  дощатыми  воротами  бабы  Поли.  Имя  её выкатилось  из  сусека  памяти  - и на лист. Знать,  не все   сусеки заплыли жиром.   И минуты не  стою  у забора,  её  пёс  бросается  навстречу.  Его  останавливает  цепь.  Он  озлобленно  рычит,  подпрыгивая.  Чего  рычишь?  Я  не  в школу  иду!  Я  тёть  Полю  вспоминаю. Да  и  ты -  в  прошлом  времени. Моя  память  благодарит  тебя  за рык, который  вот  только  сейчас  вспомнился,  вспомнились и  ульи  пчёл  у  твоей  будки.

         Хозяина  твоего,  как  всегда,  нет  дома.  Он  уехал  на заработки  в Сибирь. Частое  его  отсутствие помешало  запечатлеть  его  образ. Но кое-что  я  бы, пожалуй,  мог  припомнить. 

     …Как  было  в те годы?  Идёшь  мимо этого двора  в школу, непременно  глянешь  на  ульи, а  тебя пёс облает.  Если  недалеко  хозяйка, вышедшая  на  лай  пса, то  она  глянет,  кто  мимо проходит, да  вновь  в хату.  Больше   ничего вспомнинается. Одна  пыль  того времени.   Чего  ж её встряхивать – иду  далее, вдоль  забора,  у  которого  та  же  кустовая чёрная  бузина,  лопухи, крапива.  Я,  естественно, в том,  прошлом, измерении.

         Переулок  наклоняет  дорожку,  её  уклон  упирается   в  плетень,    густо  заросший  древовидной   бузиной и  побегами белой акации. В  пяти- шести шагах - хата  Дюкаревых.  Пока  представлял  себя  идущим  по этой   скользкой  в дождь  тропе  в школу,  припомнилась  фамилия:  Дюкаревы.

    Имя  хозяйки  подоспело бы   в строку. Но   оно  там, в том времени.  А ведь  не единожды  здоровался. Да  ещё говорил спасибо  за груши  и  яблоки  медовки.  Вкусные,  насквозь  светящиеся.  Таких  теперь  нет.  Разве  что польские или турецкие, обработанные  в  восковом  тумане, чтоб довести их  до  русского  рта без  единой  микробной  помарки.

Ладно, в сторону  привозы  из-за  бугра.  Своим  добром  запасаемся. И яблочным, и  овощным.  Очухались,  а  то  за  бугром  санкциями  придавили.  Вывернемся, господа. Не  на  тех  удавку  накинули! Однако Дюкаревой  покойной  это  неинтересно.  Я  и она -  рядом, в том  времени, то есть  при социализме,  и  слово  свобода по  газетам, по книгам, где–то  там.   И она,  протягивая  на  ладони  яблоки,   спрашивает:

         - Суй яблоки   в портфель!  Двоек там нет?-  И тут же. - Отец  в больнице? 

         Давно   это  было.  Сейчас  на том  месте  пустырь.   Акаций  рощица полонила территорию сада, подворье.  Всё  в лабиринтах  времени. Иду  в обратный  путь, мимо  хаты  Лавровых.  Тут  жил  друг детства  Толик.  Он  и я  -  не  разлей  вода. Он  давно  умер.  Однажды  зимой  он без спроса  взял  батину  централку, то  есть  одностволку  старого  образца.  Зарядил.  Вышел  пальнуть   в  ворон  за угол  хаты.  Казаковал  гололёд.  Толик,  заходя  за угол,   поскользнулся.  Приклад  -  об  ледяной  камень  и… бабах!  Прямо  в висок. Взвёл –то курок  заранее, спешил.   Похороны  лучше  не  вспоминать!  Рвётся сердце!  …вот  так, лучше  помолчу… 

     Около  Лавровых  дом Сахновых.  Дед  Сахно,  царство  ему  небесное, был  истым  виноградарем. Многому  меня  учил. В  те  времена  славились заграничные  сорта винограда:  Португизер,  Воловье  око и другие, не чета  современным   сверхранним  и ранним.  Но  это  уже  другая  тема.  Имя  деда Харлампий  упоминается  в рассказах. О его  сыне Григории и невестке  Любови написан  мини- рассказ «Два  слова  о любви». Конец рассказа  плачевен, но то, что описано, -  правда.  Григорий  не  смирился  со смертью  жены  Любы  -  прыгнул  «солдатиком»  в колодец.  Н-да! 

    За  подворьем  Сахновых    был  двор  Холадниковых.  Жила   там  девочка  Валечка.     Симпатичное  создание  в белом  передничке, в белых  колготках.  Улыбчивая,   добрая.  Задачки   по  математике  щёлкала, как  семечки. Мне  помогала  в учёбе.  Отца  её  я не знал, а  маму,  добрейшего  человека,  уважал. За  отзывчивость, за сострадание  к другим. Это   понимаю  теперь,  прожив за  70  лет,  а тогда?  Любил  их  семью.  Часто, по делу  и без оного  заходил, как  к себе,  в  их  хату.

          Валина мама,  худощавая,  неугомонная  в делах  и в колхозе, на поле,  как  все  тогда,  работала  за  трудодни, то есть, за «палочки». Так именовали  в беседах  трудодни.  На  плакате, в бригадах,  на ватмане за  каждый  день  писал счетовод цифру - 1,15 , то есть один трудодень.  Трудодни -  стаж  работы.  Мужикам в год полагалось   280  выходов,  женщинам на 50  меньше.   Если  есть  280  выходов, то выработал  годовой  стаж,  а ели  нет,  то «проболтался, товарищ  колхозник».

         Рядом  с  Холодниковыми   соседствовал  двор  Тютюниковых. Хозяин - инвалид.  Пасечник.   Когда  он  улыбался,  то широко  открывал  рот. Поругивал нас,  пацанов,  по–отечески.  Не читал  морали, как теперь  понимаю.  Пацаны  и я  на него  не обижались.  Обладал  хорошей  памятью.  Говорок  был  особый, шепелявый.  Соседи  его уважали  за  неподкупную  доброту.  Он  был постоянно  в разъездах с  пасекой.

    …И - всё!  Северная  сторона  переулка  от  Тютиниковых    плавно  сворачивает   за  угол, на гравийное  шоссе, которое  приведёт    до  клуба, до магазина. Вернее  - приводила.  В  клубе  в недавнюю бытность  фермер  хранил  зерно.   Клуб  выкупил  в период «прихватизации»  на пару  с  другим  фермером.   Магазин, куда я   ходил  много  лет, помогая  родителям, стал  его  подворьем. 

От  клуба  шоссе  вело  к церкви, к  школе, на  машинотракторную  бригаду  и далее  - на кладбище,  где  многие  станичники, о которых  упомянул, покоятся  с миром.  Если б  они  знали, какие  сейчас  времена…  

         Успевай  - живи!  

***

То, чем дышим – поколеблен -

 Воздух  Правды, что с  тобой?

Бить  поклоны, чтить  поклоны?

Иль к свободе на отстой?

Выдох  твой застелен ложью,

И… подвешен  над землёй…

Сколько можно? Сколько  можно?

Воздух  правды, что  с тобой!?   

*** 

Павших  Души  все под небом:

К нашим лицам  головой.

Память мира, требуй,  требуй!

Их  вернуть   пора домой.

Высь благая  бесконечна,

Хватит  имени  одной

Снизойти к Душе и вечно

Слыть  вернувшийся, живой!

 ТРИ     СЕСТРЫ 

Когда   проснутся  фонари,

Цвета   теней  прольются,

Тогда и эти  три  сестры

Моей  Душе  коснутся! 

Втроём   присядут  на  кровать -

Кому  они  не  любы?

Им  есть,  поверьте,  что  сказать,

Поверьте  в это,  люди.

Они  поймут  и страх,  и  боль,

Растопят лёд  разлуки.

У   них  живой,  любезный  взгляд, 

Надёжнейшие   руки.

Они  постарше,  чем Луна,

Поверьте, кавалеры,

Вам  их  известны  имена:

Любовь!  Надежда!  Вера!

 ***

Я  хочу  присягнуть: и   романсу, 

Прозе  сочной, улыбке  стиха,

И  ловить, ту  минуту  у  шанса -

Озаренье  позвать  свысока!

***

Запахло  яблоками  в  доме…

И  детство  повернулось  вспять: 

Представил:  яблоки  в  истоме,

Под   козырьком   листвы  висят.

 И,  ахнув  с  веточек  упругих, - 

Где   накачали   аромат,

Меня  позвали,  сада  друга,

войти в  ухоженный, тот   сад!        

***

 Юные дни – не бездельники -

 Просто   они   собеседники!

 И,  иногда, греясь грёзами,

 Ввысь  улетим – станем звездами!

     ***                               

Доброте раскрою  окна,

Жду: когда  она  влетит.

Но  – она так  одинока…

От  дождя  обид  дрожит.

Цитата от АНАПСКИЙ (2016-10-31 20:12):

* **

О,  мать – Россия,  бедолага,

Слезу  солёную  смахни.

Своё  могущество  и флаги

С  дороги  века  подними!

***

Когда  примкнёт   взор  в девять  «Время»,

Душа  раздумьями  полна,

Стремится  мыслить  в  русле  темы:

«Ещё    кому она   должна?»

                 Олигарху 

Ты  цепко  жил  и  хапал…

Купи  старушке  хату.

Потом  молись  и  Богу!

Живём  не  так  уж  долго.

  ***          

  Есть  в  любви  моей  окно,

Где  всегда   светлым - светло!

Даже  в темень  светится!

Сколь  живу –  не верится!!                  

Полуфантастические рисунки    

                             А.  Взором           

    … За окном распахнута светлая    ночь. Она светла от отражений  постеленного серебристо- белого ковра.  На нём  в белой меховой шапочке и  сапожках стоит  художник.  В руке кисть. Ресницы присыпаны инеем.  Взор  задумчив.

       «Не  рано ли я зашёл  в гости, В Анапу? - думает Ноябрь. 

Б. Словами

     … Ходит-бродит, хозяйствует Ноябрь .   Белизною  слепит и  манит:

                «Выходи! Воздух продаю  на  вес!».

                – Некогда! - отвечает  повествовательный Зуд.

                 « Что же клацай клавишами!»

  Присел Зуд,   коснулся    глади стола,  посапывает. Рядом  сказитель  и маг века телефон «Нокия». Из  квадратного оконца пристально - искоса  смотрят цифири:   04:10  19.11.2016.

    Сосредоточенный  взгляд  Зуда   обежал  потёртую, верхнюю  одежду мобильника и отметил:

            «Пора бы заменить, да «пензия» видать не соглашается».

… Указательный  палец ставит тут точку и завещает  рисунок литературным Обозрениям.