Мои ответы на вопросы «Круглого стола», который организовал литературный журнал «Парус» (декабрьский номер)

Тема: Роль русской литературы и литературного журнала в современной России

1.Играет ли русская литература сегодня какую-либо значимую роль в обществе?

2.Какова, на Ваш взгляд, дальнейшая судьба отечественных литературных журналов?

3.Какие литературные издания или деятели отвечают в наше время чаяниям русского человека?

4.Должна ли русская литература трансформироваться с учётом современных потребностей, или её задача — консервация ценностей и сохранение традиционных форм?

5.Изменились ли задачи, стоящие перед писателем сегодня? Если да, то в каком направлении?

Алексей КУРГАНОВ

1. Для ответа на этот вопрос надо определиться с вопросом: а что собой представляет сегодняшнее российское общество? Оно представляет собой, в первую очередь, общество материального (не духовного!) потребления. То есть, именно материальные запросы стоят на первом, определяющем месте и, то есть, налицо кризис духовности (и не в последнюю очередь — из-за отсутствия чёткой государственной идеологии).

Отсюда ответ на поставленный вопрос: нет, русская литература, как современная, так и прошлых лет, в современном российском обществе никакой значимой роли не играет. Как человек пишущий, признаю это с искренней горечью, но признать вынужден, потому что сие — очевидный и не требующий никаких дискуссий факт.

2. Думаю, что ничего более печального, а тем паче — трагичного и, тем более, смертельного уже не произойдёт. Тиражи т.н. «бумажных» журналов по сравнению с советскими временами просто смехотворны, таковыми оставаться и будут, но это, понятно, не из-за дефицита бумаги, а, в первую очередь, из-за падения читательского спроса.

И в ближайшем, и в дальнейшем будущем будет происходить укрепление начавшегося симбиоза между электронными и «бумажными» вариантами отечественных литературных журналов, что вполне понятно и совершенно логично: уже сейчас практически все «бумажники» имеют свои электронные версии, а электронные журналы, которые изначально задумывались как таковые, наоборот (обычно это случается раз в год), выпускают свои «бумажные» варианты, в которых собирают наиболее значимые, по мнению редакций, тексты. Лично я такое развитие событий приветствую, потому что, на мой взгляд, оно вполне оправданно.

3. Конечно, издания и деятели патриотической направленности. Уточняю: не оголтело патриотической, шапкозакидательской, типа «солдатушки, бравы ребятушки», а патриотическо-гуманистической, имеющей своей основополагающей целью показ русских характеров во всех их (порой — весьма нелицеприятных) проявлениях. К литературным изданиям именно такого направления отношу журналы «Русская жизнь», «Веси» (Екатеринбург), «Северная Аврора «(Петербург), «Южное сияние» (Одесса), наше коломенское литературное издание «Серебряный дождь» и, конечно, организатора сегодняшнего «Круглого стола» — журнал «Парус».

4. А вопрос «должна-не должна» не имеет под собой реальной основы, потому что выбора-то нет. Конечно, русская литература будет учитывать современные потребности, даже не так — ей придётся учитывать современные потребности, как и всякой иной литературе, иначе она превратится в некий «свод правил», этакий «кодекс примерного поведения», коими именно русская литература никогда не была, не является и, надеюсь, никогда не будет — и, как говорится, слава Богу!

5. Нет, не изменились. Писатель как был, так и остаётся отражателем жизни, но никак не её воспитателем. Воспитанием должна заниматься именно семья, а уже на вспомогательных ролях, так сказать, на «подпевках» — школа и общество, но никак не литература. Писатель должен давать повод, толчок для размышлений, а они, эти размышления, у каждого — свои, и у каждого разные. И это хорошо, это просто замечательно, потому что именно в этих разнообразии, разноплановости и противоречиях и заключается само понятие и глубинная суть человека.

Цитата от kurganov (11-02-2014 23:21):

Цитата от kurganov (11-02-2014 23:21):

Цитата от kurganov (11-02-2014 23:21):

Цитата от kurganov (11-02-2014 23:21):

Цитата от kurganov (11-02-2014 23:21):

Цитата от kurganov (12-02-2014 00:38):

Не всё так просто, Алексей! Жюль Верн и Марк Твен писали свои книги в таком же обществе "золотого тельца".

Некоторые мысли о современном русском «великом и могучем»

Современными литературоведами уже давно признан тот факт, что идёт стремительное сближение русских языков литературного и разговорного. Не возьмусь судить хорошо это или плохо (хотя тоже глупость: факт не может быть плохим или хорошим, поскольку это не мнение, а именно что факт, субстанция, так сказать, не подлежащая сомнению),  и когда  и, главное, с чего это слияние началось. Здесь у каждого, кто интересуется советским и постсоветским литературными процессами  наверняка есть собственные точки отсчёта. Лично у меня их две: повесть ( извините, поэма, хотя так до сих пор и не пойму, почему Веничка определил именно такой жанр) «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева (уточняю – РУССКОГО писателя) и знаменитые «гарики» большого ЕВРЕЙСКОГО поэта Игоря Губермана. Но это так, лирическое отступление (хот и вполне уместное), а возвращаясь к  вопросу сближения «литературщины» и «разговорщины» лично для меня же в создавшейся ситуации занимателен один неожиданный аспект, который может – и обязательно возникнет! – из-за этого  слияния.

Если по артистизму и эмоциональной привлекательности русский язык проигрывает тем же итальянскому или грузинскому, то по эмоциональной    н е д о с к а з а н н о с т и,  вполне сознательной     н е з а в е р ш ё н н о с т и   фразы он несомненно  и давно находится « впереди планеты всей». Вот конкретный пример – выражение «Сейчас как врежу!» (или более эмоционально окрашенная, его нецензурная транскрипция. Недаром Шукшин именно вокруг этой фразы разыграл сцену в купе между главным героем и профессором-фольклористом, которого играл Санаев). Действительно, у русского человека эта фраза не вызовет никаких вопросов – иностранец же не поймёт её совершенно, потому что по своей природе он совершенно реалистичен (помните известное изречение Сергея Довлатова: «Американец – человек реалистичный. Разводится – бежит к юристу, а не к Толику водку жрать». Но это так, к слову.) И действительно: «сейчас как врежу!» - а как это «как»? Что означает в здешнем конкретном контексте это междометие «как»? Нет ответа. Можно ещё более запутать вопрос, вплоть до абсурдности: «сейчас как охерачу!» - и опять россиянину будет всё ясно и понятно, а иностранец запросто съедет у с ума (вот ещё одна идиома – «съедет с ума»): «хер» это, как известно, одна из букв старославянской азбуки (аз, буки, веди и так далее). В таком случае, что же получается? «Сейчас как оазбучу (можно, хотя и с натяжкой, допустить - обукварю)?». Оазбучу что, оазбучу как, оазбучу зачем, а ещё лучше – накой? Да, тысячу раз прав был сатирик Александр Иванов - «велик могучим русский языка!».

Алексей Курганов

 Олимпийские - незатейливые, или В городе Сочи – нас не догонишь! (миниатюры)

 Болт бежит? Все бегут!

Февральский вечер. Муж и жена сидят перед телевизором, смотрят сочинскую Олимпиаду. Муж смотрит с интересом, жена – за компанию, потому что ей все эти спортивные страсти глубоко по барабану. Хотя одну фамилию и даже имя она всё-таки знает.

         Жена: Вась, а Болт бежит?

          Муж: Какой Болт?

         Жена: Откуда я знаю какой… Уолт!

         Муж (снисходительно усмехаясь): Темнота ты дремучая! «Здравствуй, Кланя, Новый год!». Болт летом бегает, на сто метров. Летний, тоись, атлет. Чего ему сейчас там, в снегу, делать? А Уолт это Дисней. Который Микки Маус.

         Жена (поняла свою оплошность, но сразу, вот так запросто, сдаваться не собирается. Характер такой.): Ну и что, что атлет? Чего он, приехать, что ль, не может? У него денег, небось, куры не клюют! Взял и приехал! Делов-то!

         Муж (кисло морщась): Кто про что, а вшивый всё про дуст… При чём тут деньги? Хотя может, и приехал. Просто так. Посмотреть. Чего не приехать, если в кошельке шевелится?

         Жена (явно приободрённым голосом): А я об чём? Его ж никто там бегать не заставляет! Чё там, бегать, что ль, некому… Да, Вась! Чего тебе не сказала-то! У Ряшкиных Лидка замуж выходит!

         Муж (не отрываясь от телевизора): Какая Лизка?

         Жена (всё так же восторженно): Да Ряшкина же! Лизка! Ну, ты чего? Лизку, что ль, не знаешь? Высоченная такая. С бородавкой! У ей ещё спереди зуб кривой!

         Муж (не отрываясь от телевизора): Я к ей в рот не залазил… Это которая в кондитерском работает?

         Жена (обрадовано): Ну! Вспомнил?

         Муж: Вспомнил. Так он ж вроде замужем.

         Жена ( с лёгкой досадой): Замужем Шурка. А Лизка – холостая. Да не об этом я сказать-то! Знаешь, за кого выходит? За негра! Настоящего!

         Муж  (ехидно ухмыльнувшись): За Уолта?

         Жена: За кого?

          Муж: За Болта. Который Уолт. Ты мне телевизор дашь сегодня посмотреть?

         Жена (моментально обидевшись): Да смотри жалко, что ли! Поговорить, и то не с кем! Всё смотри и смотрит… чего там не видел… лучше бы ведро вынес… И в магазин сбегай. А, Вась!

         Муж: Чего?

         Жена: В магазин, говорю, сбегай! А я пока картошку разогрею!

         Муж (понимается из кресла, потому что передача кончилась): «Сбегай»… Нашла Болта… Давай по быстрому. А то сейчас бобслей будет через пятнадцать минут.

         Жена: Кто?

         Муж: Болт на санках! Какая тебе разница? Чего  брать?

         Жена( обидевшись): Луку пару головок. Селёдку. Буханку. Вроде всё… Да, соли пачку! (грозит пальцем) И смотри мне!

         Муж: Раз нельзя, тогда пивка.

         Жена: Только пивка!

         Муж: Две.

         Жена: До получки ещё неделя. Одной хватит.

         Муж: Тогда двухлитровую.

         Жена (ехидно): Со стокова пива будешь сцать криво.

         Муж: Не бэ! Мимо толчка не промажу! Болты не мажут! Болты скрипят!

         Жена (меня ехидный тон на решительный): Я тебе сказала!

         Муж надевает ботинки, берёт сумку и выходит из квартиры. Жена идёт на кухню, включает газ, ставит на огонь сковороду с картошкой. За окном совсем темно. Февраль. Вечер. А Болт всё бежит и бежит. Куда бежит? Зачем? Накой… За селёдкой, «накой»…

Всё на «ха»

Телефонный разговор:

         - , Алё, Серёга! Смотришь? Наши – молодцы! Восемь – пять! Первое место!

         - Какое первое? Проиграли три-два! Ты чего смотришь-то?

         - Как чего? Олимпиаду! Чего ты сказал?

         - По словам: наши – проиграли – американцам – три-два.

         - Какие американцы? Гондурас! Выиграли восемь-пять!

         - Нет, ты какую-то не ту Олимпиаду смотришь.

         - А их много, что ли?

         - Вроде одна. В сочах.

         - Ну и я, которая в сочах! Восемь-пять! Ты чего, Серёг? Чего молчишь-то?

         - А ты какой вид смотришь?

         - А х… его знает. Кажется, на «хэ».

         - Ну, правильно! Хоккей! Три-два. Наши проиграли.

         - Какой хоккей! Я же говорю: на «хэ»! Хёрлинг! Восемь-пять! Гондурас – в жо … Ну, ты понял!

         - Да! Тяжёлый ты случай. Клиника. Всё на «хэ». Ты не помнишь, до скока сейчас в магазине дают?

         - До восьми. А у тебя чего? Всё, что ли? Ну, ты проглот!

         - Не рассчитал. Значит, до восьми? Ещё полчаса… Ладно, побегу. Должен успеть, а то в пол-девятого бобслей начнётся. Чего ж я, как дурак какой, буду бобслей трезвым смотреть?

Специалисты

Февральский вечер. Двое сидят перед телевизором, смотрят сочинскую Олимпиаду. На столе – бутылки с пивом и тарелка с копчёной скумбрией. Сразу видно:  настоящие  спортсмены.

         Один: А  хоккей-то сегодня будет?

         Другой (убеждённо): Конечно, будет! Видишь, дефьки лёд моют. Готовят поле к матчу.

         Первый (недоумённо): Чего моют? Какие дефьки?

         Второй (кивая на экран): Так вот же! Швабрами!

         Первый (гогочет): Не, Васьк, ну ты дурак! Какой же ты дурак, Васьк!  Вася-дурачок! Дубина стоеросовая! Простофиля недоделанный!  (чувствуется, что обзывания доставляют ему удовольствие. Они поднимают его в собственных глазах.).

- Это же спорт такой! Называется херлинг. Или шопинг… В общем, хрен его знает, но это у них не швабры, а клюшки такие. И дефьки эти не уборщицы, а спортсменки.

         Второй (недоверчиво): Спортсменки? Со швабрами?

         Первый: Да какие швабры? Это я так назвал – швабры! А на самом деле никакие не швабры, а такие ихние специальные клюшки!

         Первый: Чтобы лёд мыть?

         Второй: Чтобы на лёде играть. В этот самый шопинг.

         Второй: А шайба где?

         Первый: А шайба вот, между ними!

         Первый: Между какими?

         Второй: Между дефькими!

         Второй (удивлённо): Такая здоровенная?

         Первый: Такая здоровенная.

         Второй: Ну и…?

         Первый: Чего «и»?

         Второй: Смысл-то какой в этом ихнем хоккее? Где ворота? Куда забивать?

         Первый: А смысл, чтобы перед этой швабро.., тьфу, чёрт, шайбой лёд тереть  этими самыми швабрами, чтобы эта шайба быстрее катилась.

         Второй: Куда?

         Первый (уже раздражаясь): Ловить верблюдА! Чего ты ко мне приканителился со своей шайбой? Я откуда знаю куда? Вперёд, на Бухару, патронов не жалеть!

         Второй: А где ворота-то?

         Первый (уже орёт): Какие на х … ворота, дубина? Где ты их здесь видишь, эти ворота? Какой же ты всё-таки дурак, Васьк! Настоящий остолоп! А ещё в школе «четыре» было по физкультуре!

         Второй (тоже обижаясь): А чего ты сразу орать-то? Если знаешь - объясни, а не сразу орать!

         Первый: Как тебе можно чего объяснять, если тебе невозможно? Чего ты узнать-то хотишь?

         Второй: Всё! Где ворота, где шайба, где клюшки, где дефьки! Хотя  дефьки – вот они. Куда они денутся, эти дефьки… Они никуда никогда не деваются… Они мне уже во где со своими беременностями, эти дефьки…

Первый (язвительно): А ты всегда  только девок и видишь. Ума-то нету!

         Второй: Да пошёл ты…!

         Вспыхнувшую было ссору прерывает окончание матча и появление спортивного комментатора, который объявляет, что сейчас будут транслироваться соревнования по бобслею.

         Второй поворачивает голову к первому, выжидательно смотрит на него.

         Первый: Это на санках.       

Второй: Бабы?

Первый: Почему бабы?

Второй (кивая на телевизор): Сказали жа - бабслей…

Былое и думы

- У меня один знакомый есть, Иван Сидорыч Матрасов. Серьёзный мужчина, весовщиком работает на мукомольном складе, в свободное время поёт хором в нашем Дворце Культуры. Так вот Иван Сидорович всё время думает. Всё время! День, ночь, снег, жара, сытый –голодный, выпимши – не выпимши… Всё думает и думает, думает и думает! У него, бывает, уже мозги закипать начинают, уже волосья из лысины начинают снова вылезать, а он всё думает, никак остановиться не может! Вот ведь напасть-то! Гаже водки!

- А о чём думает-то?

- Да обо всём! Вот, например, печально известного бизнесмена из тюрьмы освободили после десятилетнего пребывания. Иван Сидорыч как только узнал, то сразу лоб наморщил, губёнки выпятил, глазёнки закатил… Сразу понятно: ушёл в процесс - отчего его освободили, да почему, накой и с какого хе… боку? Я ему говорю: Иван Сидорыч, друг любезный, товарищ ты мой сахерный! Нах… зачем он тебе сдался, этот освобождённый бизнесмен? Он-то, в отличие от тебя, ни о чём, кроме денег, не думает – и правильно делает, потому что берегёть себя, любимого! Вот и ты тоже избери себе какое-нибудь спокойное и совершенно чтоб безвредное для мозга  и волосьев думательное направление и чеши только по нему, никуда не сворачивая! А думать обо всём на свете – это же запросто в психиатрический дом можно угодить! Мозги могут не выдержать такого дикого в своей постоянности напряжения!

- А он чего?

- Да ничего! Сгорбился, рукой так огорчённо махнул, дескать, чего ж теперь поделаешь, если таким вот мозговым уродом я в жизни уродился! Видать, судьба моя такая горемычная и совершенно беспросветно задриапнная…

- Да, дела… И давно он так?

- Чего?

- Ну… думает-то!

- Да уж лет пятнадцать… как жена от него к парикмахеру ушла, так он и погрузился в эти самые раздумья…

- А чего ушла-то?

- Злоупотреблял категорически. В подпитии становился буен. Чуть чего – сразу в глаз. Вот она и…

- Какая интересная жизнь! Выпивает – плохо, думает – тоже ничего хорошего. Как жить?

Лифчик для инфаркта ( в общем-то, грустный рассказ)


У одной моей знакомой, некоей Клани, появилась, наконец, личная интимная жизнь с одним гражданином средних лет и средней же внешности. Кланя продавщицей работает в привокзальном магазине, в хлебобулочном отделе, и познакомились они потому, что мужик этот у неё постоянно булки покупал. Вот, значит, ходит он и ходит, булки покупает и даже при этом даже так недовольно хмурится, хотя ничего и не говорит и  никаких претензий по качеству их сомнительной свежести не высказывает. Вообще, вопрос: куда ему столько булков? Это прямо удивительное терпение нужно иметь, чтобы столько их регулярно сжирать!

         Вот Кланя первой и не вытерпела. Ну, чего, говорит, опять тебе, что ли, булку дать?

         - Ага, - ответил гражданин и впервые почему-то сконфузился (может, оттого что она первой заговорила). - Вот эту. За тринадцать рублей.

         - И как ты их, дядя, только жрёшь? – фыркнула Кланя. – Я прямо удивляюсь на твой неразборчивый аппетит! От таких булков можно запросто язву заработать. Или нервное заболевание.

         - А я не себе беру, – вдруг смущенно улыбнулся гражданин, и от этого застенчивого смущения и этой смущённой улыбки стал удивительно похож на  князя Гвидона из кинофильма «Сказка о царе Салтане», когда он с навеки любимой мамой по морю в бочке катался.

         -  Это я собаке. Я ей в миску эту булку топором порублю и молоком залью, чтобы размякла - вот она и чавкает. Она же всё равно уже без зубов по причине старости. Ей всё равно, какую гадость кушать.

         Вот так и познакомились. Мужик (его, оказывается, Вадей звать, Вадимом Никодымычем, тридцать восемь лет, не женат и не был, однокомнатная на Пионерской, двадцать тысяч – оклад, участок – шесть соток с летним домиком, машина «Жигули»-«копейка», водку почти не пьёт, зато курит «Яву» с фильтром по восемь рублей - пачка) оказался на удивление очень положительным человеком. Опять же нормировщиком работает на карандашной фабрике, а не каким-нибудь бандитом с большой дороги, которому только подмигни – потом слёз не оберёшься.

         Окончательно сблизились уже у него на «фазенде». И таким этот Вадя неугомонным оказался – прямо мечта любой порядочной женщины! Угомонились уже под утро, и Кланя от непривычки только к обеду в себя пришла. Вот ведь, подумала, довольно потягиваясь в кровати, какой чёрт попался, хотя с виду совсем и не скажешь. Даже специально надетый французский лифчик китайского производства разорвал от страсти. Нет, этого самого Вадю надо решительно и бесповоротно брать за хобот, пока какая-нибудь другая булочница нахально не увела!

         И всё шло нормально (да какое там нормально? Восхитительно!) -  и сама же Кланя всё дело чуть не погубила! Показалось ей, видишь ли, что грудЯ у ней маловаты. С чего это ей такая глупая мысль в голову пришла – совершенно непонятно! Всё же ведь прекрасно развивалось, и Вадя к ейным грудям никаких претензий не предъявлял! А вот нет, вбила себе с голову: недостаточного они размера – и  всё тут! Эх, прямо зла на эту глупую Кланьку не хватает! А ещё булками торгует!

         Но ведь давно известно: если женщине чего в голову въедет – всё! Хоть умрёт, но по-своему сделает! Вот она  и пошла а  в узко специализированный магазин, и купила себе специальный лифчик со специально надувающимися чашечками. Домой пришла, померила – ух, здорово! Пятый, а то и шестой размер! Раздувается прилагающимся к грудям насосиком буквально за полминуты! Ну, теперь Вадя окончательно ошалеет от такой неземной радости!

         И, действительно, сначала всё шло точно по плану. Когда после ужина и совместного телевизора подошло время для очередного совместного сближения, наша Кланя, загадочно улыбаясь, прошептала на ухо своему любимому нормировщику:

         - Вадик, а я тебе сегодня приготовила пикантный сюрприз… - и  перед тем как окончательно завалиться на ложе любви, она, всё так же загадочно улыбаясь, спряталась за ширму, достала насосик, подсоединила и накачала. Но вот досада: увлекшись этим делом, слегка переборщила. И только она собралась их слегка сдуть, но тут Вадик в койке до того громко и сладострастно застонал, что Кланя плюнула на процесс запланированного сдувания, решила: и так сойдёт -  и выпорхнула из-за  занавески во всей своей ошеломляющей, совершенно несдутой красе. Увидев подругу в таком ошеломляющем бюсте, Вадик натурально лишился речи.

         - Любимая Кланя! – прошептал он пересохшими от впечатления увиденного губами. – Я даже и представить себе не мог…

         И сначала робко, а потом всё крепче и крепче начал хватать её за надутую часть её грудного организма.

         - Вадик, осторож.. – только и успела начать предупреждать Кланя, как раздался оглушительный хлопок! Это лифчик не выдержал таких яростных вадиковых стискиваний и оглушительно взорвался прямо в его сладострастных объятиях. Нормировщик, оглушённый и ошеломлённый взрывом, моментально побледнел, схватился за сердце и свалился в глубоком обмороке. 

         - Что с тобой, любимый? – забеспокоилась Кланя, тряся над личиком возлюбленного остатками взорвавшихся грудей. Вадик приоткрыл один глаз, увидел прямо перед собой ошмётки телесного цвета, подумал что-то совершенно уж ужасающе-непоправимое, дёрнулся как умирающая скаковая лошадь и  прохрипел «умира…». Прямо настоящая трагедия в духе Шекспира! Эх, Кланя! Тебе не булками – динамитом торговать!

         Из больницы Вадик выписался через три недели. Кланя встречала его у главного входа на специально нанятом такси.

         - Вадик, я тебе торжественно обещаю, что больше никаких подобных сюрпризов делать не буду, - грустно заявила она и посмотрела суженому в его скорбные глазки.

         - Хорошо, любимая, - слабо улыбнулся чересчур впечатлительный Вадик. – Надо было всё-таки предупредить, тогда бы и не было у меня никакого обширного трансмурального инфаркта, из-за которого я целую неделю находился в реанимационном отделении в состоянии между небом и землёй.

         После чего они горько расплакались на плечах друг у друга и отбыли домой, где Кланя заранее приготовила праздничный обед с борщом, селёдкой «под шубой» и, конечно, поллитрой. И все пошло по-прежнему, всё опять стало тихо-мирно-благородно, если не считать того, что Кланя не поленилась-таки сходить в тот сексуальный шоп и хлопнуть ту продавщицу по её ничего не подозревающей физиономии. Та в ответ не растерялась, врезала ей правым боковым, и таким образом восстановила потерянное было равновесие. Впрочем, это уже совершенно другая история…

Алексей Курганов

ТРАГЕДИЯ В СТИЛЕ РЕТРО, или И БЕЗДНА ЕЯ ПОГЛОТИЛА НАВЕКИ...

(элегическая поэма о буре неземных страстей и горьком разочаровании напоследок, навсегда и накой. Исполняется прерывающимся от волнения и обречения голосом. Сопровождается яростной игрой на всех музыкальных инструментах, особенно на деревянных, а также скорбном барабане)

Эпиграф:

- Полуистлевшая, она лежала у дороги… -

( Бодлер)

Графиня сидела в скамейке у пруда,

Вздыхала без стонов и слов.

Красавца младого она поджидала,

Гусара с фамильей Уёв.

Ну, где ж тя, красавец, на лошади носит

И где ты чего позабыл?

А может, резвишься, скотина такая,

Средь разных весёлых кобыл?

Пред ними сверкаешь своими .удями,

Поганый собак-ловелас!

Графиня платочком глазок промокнула

( Чивой-то попало ей в глаз).

Тут шорох раздался в кустах у беседки,

Почудится звон эполетов.

Но вместо гусара на улицу вылез

Денщик его, Васька Коклетов.

Уёв передал вам, гражданка графиня,

Промолвил ей Васьк напрямую,

Что с вами уже не желает сношений,

Продолживать жизнь половую.

Что бабу себе присмотрел он другую,

Моложе, красивей, богаче.

И папа у ей – настоящий фельдмаршал,

И мама – богатая кляча!

У вас же совсем никакого богатства,

Лишь только графиньево званье.

Короче, послал он вас, барышня, на хрен –

И нету козлу оправданья.

И Васька, мерзавец, закончив посланье,

Как будто назад провалился,

Оставив графиню в тоске и печали.

Такой вот трендец приключился!

Чего ж теперь делать, подумала дева,

Живот свой рукою огладив.

Десятый уж месяц как я в положеньи..

Всё! Хватит! Завязывать надо!

Взошла из беседки на берег прудОвый –

И каркнули мерзко вороны.

Свалилася в воду, зажмурив глазёнки,

Сверкнули на ей панталоны.

И горько рыдали графиньевы слуги,

По барыне глупой тоскуя.

Её закопали всё там же, у прУда,

Как будто собаку какуя.

Резюме:

Не верьте вы, девки, гусарам смазливым,

Они соблазнят и забудут.

Живите с такими, как Васька Коклетов,

Они вами верными будут! 

МАТ под ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ ЗАПРЕТОМ?, или КАК ВАС ТЕПЕРЬ ОБЗЫВАТЬ?

( актуальное интервью)

( опубликовано в еженедельной газете юго-востока Подмосковья «Грань» № 27 (1205) от 08 июля 2014 года)

С первого июля вступил в силу федеральный закон, запрещающий использовать матерные слова в театре, кино, литературе и СМИ. Закон, как этого и следовало ожидать, вызвал в обществе, прежде всего среди деятелей культуры, очень неоднозначную реакцию. Мы тоже решили обсудить эту очень болезненную тему, и  поэтому наш внештатный корреспондент, культуролог Сергей Коновалов беседует с коломенским литератором Алексеем Кургановым.

         - Алексей Николаевич, знаю вас, как литератора, скажем так, не чуждого острому словцу. Поэтому понимаю, что ваше отношение к вышеназванному запрету однозначно отрицательное. Отсюда вопрос: а, собственно, почему вы так к этому запрету относитесь? Исключительно из личных творческих мотивов или здесь есть что-то ещё?

         Курганов: Вы угадали. Да, я отношусь именно так потому, что всегда с большим недоверием относился к разного рода запретам, выходящим за рамки действующего уголовного законодательства. Причин такого недоверия много но, пожалуй, главная из них – такие запреты просто-напросто НЕ РАБОТАЮТ. Конкретных примеров – великое множество, я даже не собираюсь их здесь приводить, потому что каждый из читателей газеты видит и слышит их практически ежедневно.

         - Я понял вас: имеете в виду запрет на курение в общественных местах и там же употребление пива и спиртного. Поэтому предлагаю ограничить сегодняшний разговор рамками именно литературы.

         - А для литературы тема мата совершенно неактуальна. В каких сегодняшних текстах вы видели его открытое использование? Если он есть, то только в виде отточий. Кроме того, существует множество , скажем так, обходных путей. Конкретный пример: если я напишу «… твою мать!», то любой читатель без всякого труда догадается, какое действие я имею в виду. Но ведь мата в этой фразе нет! Значит, она, что говорится, неподсудна. Другой пример: название буквы старорусского алфавита – хер – крест. Фраза из Гоголя: « На сие письмо хер наложил». В переводе на современный русский язык: письмо перечеркнул. Разве можно запретить это слово? Это же будет просто нелепо!
         Другой аспект: использование мата в русской литературной классике.  Что далеко ходить – наша неугасимая светочь Александр Сергеевич Пушкин и сам был не чужд в своих сочинениях пустить «забористое»словцо, и, например, очень ценил стихи Баркова, который, как известно, писал преимущественно матерными словами. Кстати, Пушкин даже написал поэму «Тень Баркова» с использованием соответствующей лексики. А примеры Лермонтова, Солженицына, Бродского и многих, многих прочих – с ними что делать? Больше не издавать? Вы это можете себе представить? Я – нет.

         - То есть, вы решительный противник запрета на мат.

- Если огульно, то да. Я реально смотрю на положение вещей. Считаю, что запрет должен распространяться только на СМИ и на публичные выступления. Аудиовизуальная продукция, фонограммы, любые виды носителей с ненормативной лексикой должны быть снабжены специальной упаковкой с текстом: «содержит нецензурную брань». То есть, предупредить потенциального читатели или зрителя, что в данное конкретное произведение содержит матерную лексику. Это будет вполне достаточно, потому что, повторяю, в обыденной, разговорной речи этот запрет действовать не будет. В других случаях вместо матерных слов будут использовать эвфемизмы. Но это не то же самое, что матерные слова. Эвфемизм не может передать всю силу мата, потому что он по эмоциональной и выразительным способностям даже сравниться не может с оригиналом.

- Вы, Алексей Николаевич, нарисовали достаточно безрадостную картину. То есть, как матерились у нас на улицах – так матерится и будут.

- Ни один здравомыслящий человек в этом и не сомневается. Да, это достаточно грустно, но давайте же смотреть на жизнь не через розовые очки и не через благие пожелания, которыми, как известно, вымощена дорога в ад. Никита Михалков сказал, что в каждом человеке должен присутствовать внутренний цензор, который и будет определять, ЧТО можно сказать и  написать и ГДЕ это можно сделать. Очень правильные, очень точные и очень логичные слова! Именно внутренний цензор, внутренний «запретитель» или , наоборот, «разрешитель», а не какие-то сторонние дядя или тётя, которых ты и знать не знаешь и, главное, знать не хочешь! Вот, по-моему, единственный действенный путь для если не разрешения, то хотя бы понимания сложившейся ситуации.

- Спасибо, Алексей Николаевич, за интересную беседу. С вашим мнением, как всегда, можно соглашаться, можно не соглашаться, но оно в любом случае весьма интересно и наводит на размышления. Творческих вам успехов!

Беседовал Сергей Коновалов

Опрос фонда «Общественное мнение» (ФОМ) показал, что россияне крайне негативно относятся к рекламе на телевидении — только 16% опрошенных смотрят рекламные ролики со звуком. 42% переключаются на другой канал, 28% отвлекаются от телевизора на другие дела, 6% во время рекламной паузы выключают звук и 2% — выключают телевизор.

Лично я эту рекламу смотрю с удовольствием. Особенно мне нравится некий откровенно пройдошистого вида, прилизанный хлыщ, который втюхивает каким-то здоровенным бабам какой-то поганенький стиральный порошок. «А вы ещё нашей гадостью своё поганое бельишко не стираете7 Тогда мы идём к вам!» - говорит он так убеждённо, как будто я его жду-не дождуся и уже из холодильника бутылку достал, его, ненаглядного ожидаючи, и тарелку щей ему нОлил. «Идёт он…». Ну, иди, иди! Ужо встречу пряникими медовыми! Так обожрёсси – икать устанешь, хлыш носастый!

         Вообще, наше ТВ к рекламе разнообразных банно-прачечных принадлежностей питает необъяснимую слабость . ( Сами, что ли, не моются-не стираются? Ведь как говорится в старинной народной мудрости, у кого чего болит – тот о том и рекламирует!) Вот, например, в другой рекламе, которая мыло рекламирует, молодые девки своими потными подмышками хвастаются. Это они так мужиков завлекают, своим подмышечным изумительно-удушливым ароматом. Дуры шалавые, свиристелки бесполезные! Рази этим настоящего мужика завлечёшь? Ты ему улыбнись задорно, ущипни призывно, сиськой перед его ошалевшей мордой с намёком помахай! В глазки его поросячии загляни: дескать, ну, как ты, дядя? Не сомлел ещё от ужасного увиденного? Или уже готов завалиться в глубокий обморок в заранее приготовленную постелию?! Само собой – бутылку на стол поставь, закусочки поруби, какой-нибудь селёдки с тёртым хреном. А то подумаешь – подмышки! У нас и у самих подмышки имеются. Свои собственные, персональные! Их хоть обнюхайся весь до желудочных спазмов – и без всякой рекламы, и без всякого мыла!

         И таких реклам по нашему славному ТВ – хоть уешси, хоть упейси, хоть, скажем помягче, обтошнисси!

         Вообще, я в последнее время заметил, что наши телевизионные рекламщики чрезвычайно озабочены проблемой вонючести. Вот  ещё один конкретный пример: некая «красотка мери» предлагает вам  различные ароматы, запечатанные в симпатичных флакончиках. Вставляешь этот флакончик в специальную коробочку, нажимаешь на соответствующую пипочку – и, как говориться, будьте любезны? Хочите  насладиться ароматом сибирской тайги? Пожалуйста! Амазонских джунглей? Сей момент! Привокзальной уборной? Нет вопросов! Я знакомого доктора спросил: какое влияние на цветущий организьм оказывают эти искусственные ароматы? Он ручонками замахал, бородёнкою затряс! Ни в коем, говорит, случае! У нас сейчас и так аллергенов в повседневной жизни полным-полно, так вы ещё и эти хотите приобрести! А как же, спрашиваю, эта кобыла, которая предлагает? Так ей же заплатили, услышал я совершенно логичный ответ. За деньги она чего хошь вам предложит!

А в последнее время наше славное телевидение озаботилось нашей зрительской нравственностью. Перед каждым фильмом или передачей, где кто-нибудь курит, появляется заботливая вывеска « Предуплеждаем вас: эта передача содержит сцены табакокурения». Вы теперь видите, какие у нас заботливые телевизионщики! Почему бы им не пойтить дальше и не вывешивать другие предупредительные вывески? Например, «Эта передача содержит в себе сцены весёлого выпивона». Или «В этой передаче одному из героев евоные заботливые товарищи выдавливают чирей на, скажем так, интимном месте.». Или «А в этом фильме соседка соседку собакой нехорошей обозвала, а та её за это по морде хлопнула». Ну, и так далее, и тому подобное… Это с тем намёком, что уберите от экранов ваших детишек! Они могут неправильно понять! Так что сегодняшние телевизионщики это прямо-таки кладезь добродетели! Внимайте им, люди! И не бойтеся их никогда! Просто опасайтесь!

 Эпиграф:

- Лизочка простодушно допытывается у своего поклонника:
      — Вася, как вы думаете, о чем поет этот соловей?
На что Вася Былинкин обычно отвечал сдержанно:
      — Жрать хочет, оттого и поет. –

( Зощенко. Избранное)

 По данным самых разных читательских, культурологических, литературоведческих опросов Зощенко  уже много лет остаётся  у нас в стране одним из самых читаемых российских  писателей. В чём причина такой завидно-стабильной популярности? В чём феномен самого Зощенко? Ответы на эти и другие вопросы наш внештатный корреспондент Сергей Коновалов попытался найти в беседе с коломенским  литератором, чьи рассказы и миниатюры постоянно появляются на страницах нашей газеты, Алексеем Кургановым.

         - Алексей Николаевич, в самом начале нашего разговора хочу задать вам провокационный вопрос: а  знаете ил вы, кто ещё из российских писателей пользуется такой же «долгосрочной» популярностью у российских читателей?

         - Думаю, Чехов.

         - Вы знали результаты этих опросов…

         - Честное слово, нет! А в том, что угадал, нет ничего неожиданного: о ком писали Зощенко и Чехов? Правильно: о всем нам знакомом российском   о б ы в а т е л е! То есть, о нас с вами. Ведь обыватель – это не класс, не социальный слой, и даже не особенность характера. Это         о б р а з   м ы ш л е н и я, а значит, и образ жизни. Как говорил сам Михаил Михайлович, «человек – животное довольно странное».

         - Непонятно.

         - Попробую объяснить. В обывателе соединились все самые основные, самые, что говорится, житейские человеческие черты – и эти черты, увы, совсем не героические.

- А если конкретнее?  

         - Обыватель в основной своей массе (конечно, бывают и исключения) труслив. Все остальные его качества происходят именно из трусливости. Это плохо? Почему? Это и не плохо и не хорошо. Как писал сам Зощенко, «природа такая». Переделывать бесполезно – да и кому это нужно?

         - То есть ,и сам Зощенко был совсем не идеалом?

         - Да какой идеал… Не хочу развивать эту тему сегодня, в эти юбилейные дни. Поскольку и Зощенко, и Чехов писали именно об обывателях (то есть, повторяю, о нас  с вами), то и сюжеты их рассказов не только остаются актуальными и в наши дни, но и отражают не только «тогдашнюю», но и нашу сегодняшнюю жизнь. Вот, например, рассказ Зощенко «Путешествие по Волге», где автор рассказывает о постоянном переименовании парохода, на котором он путешествует, потому что предыдущие названия оказываются то идеологически невыдержанными, то нравственно ущербными, то, наоборот, слишком нейтральными. Обратимся к нашем совсем недавним дням: переименования  городов, улиц, площадей с названий советских на т.н. «демократические» и  якобы «исторические». Ведь это всё из того зощенковского рассказа! А если, как в «Свадьбе в Малиновке», завтра «опять власть меняется»? Будьте уверены: опять начнём переименовывать, опять к власти подстраиваться! И так до бесконечности. Или другой его рассказ -  «Аристократка». Включите телевизор, посмотрите любое телевизионное ток-шоу. Там же одни сплошные зощенковские «аристократки» с «аристократами»! И уже коли заговорили о Чехове: «Вишнёвый сад», где стараниями деляги Лопахина губится прекрасный вишнёвый сал, площадь которого  всё тот же практичный Лопахин планирует распродать под дачные участки. Наши дни – Константиново, родина нашего великого Сергея Есенина. «Вишнёвый сад» номер два! Исторический ландшафт беспощадно уничтожается, как мухоморы, вырастают нелепейшие модерновые то ли особняки, то ли «курятники» (это уж кому как нравится называть). Всё. Есенинское Константиново безвозвратно исчезает, и в самом ближайшем будущем исчезнет раз и навсегда.

         - Зачем же так мрачно? На днях по ТВ показали какого-то рязанского чиновника из тамошнего отдела культуры, который сообщил, что их ведомством разработаны планы по сохранению тех мест.

         - Сергей Владимирович, зачем обманываться? Кто на эти его планы будет обращать внимание? Современные лопахины, которые и застраивают  Константиново этими модерновыми склепами? Не смешите! Лопахиным главное что? Правильно, выгода!  Нет, они, конечно, обеими руками (и ногами тоже) за сохранение нашего культурного наследия ( а как же! Обязательно! В первых, так сказать, рядах!), но когда  дело начинает пахнуть большими деньгами ( а там, в Константинове, они  о-о-очень большие!), то сами понимаете – «не жалею, не зову, не плачу»…

         - Начали Зощенко, а заканчиваем Чеховым… Давайте всё-таки вернёмся к  нашему сегодняшнему юбиляру. И последний вопрос   из категории «если бы да кабы». Ка вы считаете, в наше сегодняшнее время может появиться новый Зощенко?

         - В наше время гораздо легче появляются  новые миллиардеры. Что касается таких даже не то, что заметных, а именно ЗНАКОВЫХ фигур, как Зощенко, то вряд ли. Здесь ведь в чём дело? Зощенко, Булгаков, Платонов творили в закрытом, достаточно жёстком в социальном отношении обществе, а в подобных обществах литераторы выполняют функции неких мессиев, которые несут людям правду (прошу прощения за столь пафосные слова, но это действительно так!). Тем более сатира, которая развивается исключительно в закрытых обществах! Сейчас у нас общество достаточно открытое, поэтому просветительская, сиречь – мессианская роль литературы заметно упала. Вам нужна правда? Пожалуйста, читайте газеты и журналы, слушайте радио, смотрите телевизор, лазайте по Интернету. Да, во всех эти СМИ тоже правды немного (больше – лукавства, а то и просто лицемерия), но создана хотя бы ИЛЛЮЗИЯ правды. Причём, создана так искусно, что и порой и не отличишь, где она, эта иллюзия, а где истина. 

- Как-то очень невесело мы подошли к окончанию нашего сегодняшнего разговора…

- Весело или не весело – это эмоции. А жизнь – штука жёсткая и на эмоции чёрствая. Зощенко это прекрасно понимал, и своими рассказами пытался  эту чёрствость «подсластить» ( как он сам говорил, «ничего плохого, кроме хорошего, не произойдёт». Или «пишешь, пишешь, а для чего пишешь – неизвестно…»). В большинстве случаев это «подслащение» удавалось. За что честь ему и хвала.

Беседу вёл Сергей Коновалов

( опубликовано в еженедельной газете юго-востока Подмосковья «Грань», № 33 (1211), 19 августа 2014 года)

Мишку Пахомова похоронили. Ему на Пасху шестьдесят три исполнилось, внук уже в четвёртом классе, уже курить начал, а он всё Мишка и Мишка… У них на улице все так. Все мишки, петьки и васьки. Ни одного Михаила Ивановича или Василия Робертовича.  Потому что улица такая, незатейливая, с немудрёными нравами и понятиями. Сплошь пролетарская, одни заводские живут. Раньше, при Советской власти, даже уважением пользовались, назывались людьми труда-доблестными пролетариями. А сейчас времена откровеннее стали, поэтому и приговор суровый: если ума нету, то иди на завод. Валдохай там у станка до опупения и посинения, стружки металлические разгребай, не кашляй и не вякай, а то мигом окажешься за проходной с трудовой книжкой и никакими перспективами…

         Поминали Мишку в кафе с немудрёным названием «Василёк». То есть, это оно раньше называлось «Василёк», а сейчас – «Парадиз». Конечно когда ума нету, то можно забегаловку хоть голой ж.пой назвать, лишь бы клиентов приманить. Рынок! Рыночные отношения! Ничего святого! Никаких васильков! Одни парадизизы!

         Иван Сергеев сидел за поминальным столом и привычно хмурил брови. Брови у Ивана были красивые – мощные, кустистые, с завитушками по концам. Чего он их постоянно хмурил – чёрт его знает. Наверно из-за характера. Характер у него был совсем не подарок. Тяжёлый был характер, хотя Иван ни в с кем особенно не крысился и не собачился. Он-то был поумнее собравшихся сегодня здесь на поминки уличных соседей-пролетариев. Можно даже сказать – единственный умный, потому что ещё с самой своей юности понял: не, завод – это не про него. Задерись оно и провались, это предприятие глубоко и широко коммунистического труда и сверхплановых обязательств! Грыжу на ём наживать, а не деньги! Поэтому сразу после службы в армии пошёл Иван по торговой части. Сначала грузчиком работал в «тридцатом», потом, как торговый техникум закончил, там же, в «тридцатом» - продавцом в бакалейном отделе. Одно время даже секцией заведовал, но не понравилось: отвечай за этих девок-задрыг, своих подчинённых, а девки эти –шалавы беспутные, ни одна не замужем, значит, нервные, и гонору у каждой – выше крыши. Лайся с ними каждый день, нервы свои трать – а какой толк? Вернулся обратно в продавцы, а на пенсию уходил уже кладовщиком склада райпотребкооперации. Вот это было нормальное место! Хоть и материально-ответственное, но контролёры особенно не донимали (Иван умел с ними ладить) да и подворовать всегда возможность имелась. Главное, не зарываться, не жадничать и не хапать ртом и, так сказать, широко распахнутыми ягодицами… На этом жадничании многие кладовщики палились – это Иван железно усвоил и выводы очень вовремя правильные сделал. Он вообще мужиком был умным. Не то, что многие и некоторые…

         - Ты чего не пьёшь-то? – толкнул его в бок Васька Красильников. Вот Васька был что ни на есть типичным пролетарием. На заводе в “стальнухе» работал. Самый противный, самый грязный и самый тяжёлый цех. Нормальные люди там не задерживались, а вот такие, как Васька, приживались. Чумовых и в жизни, и на заводе всегда хватало. Ума-то нету…

         Иван поморщился. До водки он был не большой любитель, но сегодня, здесь, надо было соответствовать. Он подставил рюмку, Васька налил. Не чокаясь, выпили.

         - Чего вскрытие показало? – спросил Иван, закусывая селёдкой.      

- Чего? – не понял Васька.

- Вскрытие, говорю, - повторил Иван. – Ну, диагноз какой? Ферштеен?

- Какой диагноз? – непонятно всполошился Васька и почему-то даже оглянулся по сторонам. – У кого?

- Тяжело у нас в деревне без нагана, – с явной издёвкой пояснил Иван. – У Мишки! Не у тебя же! У тебя ещё рано! А?

- Чего «а»? – опять никак не мог въехать в тему этот дуболом.

Иван досадливо крякнул. Вот же послал Господь собеседника!

- От чего Мишка помер? – спросил уже напрямую. – Инфаркт, может, какой? Нарушение проходимости коронарных сосудов?

- Какой инфаркт, ты чего! – понял, наконец, Васька. – Никакого у него инфаркта не было! Утром на крыльцо вышел, побрызгал, икнул и там же, на крыльце, и крякнул. Петька говорит: услышал, как чего-то грохнулось. Он сначала и не понял чего. На крыльцо выскочил – папаша валяется. Пульс пощупал – нету. Вот и все дела.

- Не поддал он вечером-то?

- Кто?

- Мишка, кто!    

- Из бани пришёл. Ну, понятно, четвёрочку впил. Как же после бани и без четвёрочки?

- Какой четвёрочки?

- Четвертинки! После бани - это обязательно! Портянки продай, а выпей! Суворов сказал!

- Балагур.., - поморщился Иван. Не любил он таких вот… фольклорных замудрёностей. Слишком уж они лукавые. Любой случай оправдают, любой повод дадут, чтобы выпить. Да ладно выпить – нажраться!

- Значит, здоровым помер? Кто не курит и не пьёт?

- А чего ему, Мишке-то? – удивился Васька. – У них в родне все такие. Ходят-ходят, потом вдруг сразу бац – вторая смена. Обзавидуешься! – и на самом деле завистливо вздохнул.

Дурак ты дураком, досадливо подумал Иван. «Обзавидуешься»… Нашёл чему завидовать! Самому скоро на пенсию, а ума так и не нажил. Да и где ему его наживать-то? В «стальнухе»? Там наживёшь! Геморрой с силикозом в придачу.

         - Ну, чего? – поднялся из-за стола Петька, мишкин сын .- Давайте ещё скажите чего-нибудь! Иван Тимофеич!

         Иван поднялся. Действительно, надо сказать.

- Ну, чего.., - начал он -  Знал я покойного много лет. Ещё в пацанах по лопухам в прятки играли. Да.., - и он постарался придать лицу какое-то умилительное  вместе с тем значимое  выражение. – В армию в один год пошли. Вместе и вернулись. Во так всю жизнь и... Хороший был мужик. Да…

Нужно было ещё что-нибудь сказать – а чего? Ну, соседствовали – и что с этого? Дружить? Нет, особенно-то и не дружили. Здоровались, конечно, а чтобы дружить… Да и с какой радости? Чего говорить-то? Что за дурацкая обязанность? Жил и жил. Помер и помер. Все там будем. Чего особенного-то?

- Плашки мне  трёхчетвертные однажды принёс, - вдруг вспомнил он. – Да… Mы как раз затеялись воду проводить, резьбу надо было на трубах нарезать, а трёхчетвертные – дефицит… Вот, значит, и выручил. Сейчас, слава богу, с водой… Помог, значит… Светлая, как говорится, память.

Народ расценил последние слова как сигнал, дружно выпил.

- Значит, провёл воду-то? – спросил Васька. Он тоже выпил и сразу же ещё налил. Боится, что не достанется? Или жаба горит на халяву-то?

- А чего же, - нехотя подтвердил Иван. – Такое дело. Не баловство какое. Теперь не к колонке бегать.

- А я так и не провёл, - вздохнул Васька. – Денег не было.

Иван  неприязненно покосился на него, хотел сказать, что жрать надо было поменьше, тогда бы и деньги появились. Но ничего не сказал (а чего толку-то!), привычно засопел и потянулся вилкой к селёдочному хвосту. Была у него с детства такая сладость – селёдочные хвосты.  Кому пряники, кому – конфетки, а ему эти самые хвосты были в самую сладость. Витаминов, что ли, каких в организьме не хватало?

Разошлись с поминок часа через два. Иван шёл по проспекту и продолжал недовольно хмуриться. Зачем он там , в «Васильке», про те плашки вспомнил? Главное, что никаких плашек ему Мишка тогда так и не принёс. Пришлось  в «Сельхозтехнику» к слесарям идти. Целый литр с него слупили да плюс закуска… А Мишка обещал, обещал – и всё «мимо кассы»… Говорил, что на строгом учёте, что мастер, падла, за ними так и зырит… Врал, наверное… Кругом одни трепачи…          

Женщина, которая поёт


(миниатюра в диалоге)

         - А эту посадили?

- Какую?   

         - Которая в армии деньги воровала. А сейчас она – женщина, которая поёт.

         - Пугачёва, что ли?

         - Какая Пугачёва? Пугачева в армии не была! Она вообще уже на пенЗии! И у неё свой мужик есть, пародист. И двое младенцев, которые у мамки сиську всё время просют. А у этой никого нету. Ни младенцев, ни пародиста. Одни сиськи и песни про любовь.

         - Почему про любовь?

         - А про чего же? Про наши трудовые, чтоб они задавились, будни? Не, такие, как она, только про любовь поют. Потому что гладкие и вообще  откормленные. Им будни по барабану. Им любовь подавай.

         - А мордастый?

         - Мордастый сбёг. Он же герой! И опять же у него ж законная супруга есть. Чего ему по певицам шляться? И тесть у него какой-то важный туз. Чуть ли не главный бухгалтер на макаронной фабрике. Какой дурак от такого тестя будет убегать? Это ж можно каждый день бесплатно макароны жрать. Дурак он, что ли, совсем, от такой радости отказываться!

         - А мордастый, значит, не воровал?

         - Нет. Он только бумаги подписывал. И говорит, что ничего не знал.

         - Ага! Не знал! Мальчик Петя-пионер! А какие бумаги-то?

         - Платёжки. На получение уворованных денег.

         - Ну вот! Его же значит тоже можно спокойно за вымя брать! Как соучастника!

         - Нельзя. Я ж тебе говорю: у него – тесть.

         - Подумаешь, какая величина – макаронный бух…

         - Какая ни есть. Не тебе, алкашу, чета.

         - А в лоб?

         - За что? Правда глаза колет? Скока вчера выжрал-то, пёс?

         - Это к делу не относится. У меня калым был.

         - Вот! Сегодня – калым, завтра – день рождения, послезавтра – воровство государственного имущества в особо крупных. Цепочка!

         - Умный, собака! Спорить с той, барбосом, неохота… Кстати, о главном. Ты же говорил, что у мордастого ещё шурин был.  

- Почему это был? И сейчас есть. В розыске он.

         - Значит, тоже заворуй?

         - Хто?

         - Шурин!

         - Какой он заворуй! Скажешь тоже … Он – заслуженный овощевод.

         - Ну и что? Овощеводы, что ли, не воруют?

         - Да чего он может скрасть? Мешок картошки. Ведро моркови. Ящик бананов. Ононас. И всё! Это даже смешно!

         - Тогда за что же его в розыск-то?

         - А до кучи. С этой, которая поёт.

         - С какой это этой?

         - Которую не посадили.

         - Вот видишь! Не посадили же!

         - Кто ж её посадит, если она стихи пишет.

         - Ты только что сказал, что поёт! Трепло! Сам алкаш!

         - При чём тут трепло? Она и поёт, и пишет, и пляшет, и ворует. На все руки мастерица. Как говорится, «наши руки – не для скуки».

         - Так я не пойму: за что её посадить-то должны?

         - Ты дурак, что ли, совсем или просто придуриваешься? Я ж тебе уже сто пятьдесят раз сказал: она в армии денег наворовала столько, сколько ты себе даже представить не можешь по причине своей умственной ущербности. У тебя на кухне стока тараканов нету, сколько у ей сейчас мильёнов!  Может, сто мильёнов тыщ!

         - Это не я с ущербностью, а ты – деревянный. Чтоб с такими деньжищами, да её на нары определили? Ха-ха три раза! Вот если бы она мешок картошки упёрла, тогда да! Тогда получИте по полной схеме! А она ж миллионщица! Понимать надо! Шевелить кое-чем по делу!