rbr, Ну раз так, тогда полный перёд и семь футов под килем! У Мастера сын тоже Мастер! Ждём с нетерпением Ваших творений! А я .... Виталий))) Сазочник - так уж прозвали))
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 24.05.2014 17:11
Сообщение №: 37206 Оффлайн
сказочник, Безумно рад приветствовать на сайте представителя семейства талантливейших людей)))). Располагайтесь поудобнее и рассказвайте, рассказывайте, рассказывайте)))))
rbr, ЗдОрово, Руслан! Семейным дуэтом, да ещё и таким талантливым... Как приятно, что наш портал стал прибежищем уже для целых семей пишущих. Удачи, Руслан, и творческого полёта!
Поэт
Автор: Николай
Дата: 16.06.2014 08:14
Сообщение №: 42537 Оффлайн Администратор сайта
Не могу сказать, что я почувствовал ужас, или горе, или что-то еще настолько же сильное. Скорее, мне было все равно. Однако именно это меня и тяготило. – Я знаю, что тебе наплевать. Тебе всегда было наплевать, есть я или меня нет рядом. Так что, думаю, тебе будет хорошо одному… Ведь когда-то я любил ее, любил безумно. Восемь лет назад, когда мы только-только поженились, я был уверен, что хочу прожить с этой женщиной всю свою оставшуюся жизнь. А теперь? Теперь я уже ничего не хочу. Теперь я просто смотрю на нее, как она ходит по квартире, собирая свои вещи и бросая на меня взгляды, то гневные, то презрительные. Наверное, я это заслужил. Кажется, она пытается мне что-то объяснить, но мне сейчас трудно понять, о чем идет речь. – Впрочем, почему одному? Ведь это на меня у тебя не было времени. А уж на них-то у тебя, наверняка, время находилось. Сколько их было? Десять? Двадцать?.. У меня не было любовниц. Если не считать двух-трех кратковременных связей. А их можно не считать. Не думаю, что идея уйти пришла ей в голову случайно. Сейчас-то я, наконец, осознаю, что просто ничего не замечал раньше. Ни частого отсутствия по вечерам, ни новых платьев, ни отговорок в постели. Так что, в конце концов, я сам во всем виноват. Да, я и впрямь был невнимательным, бесчувственным, скучным. Но сейчас я не хочу думать об этом. Я подумаю об этом завтра. Сейчас я лишь смотрю на нее. Смотрю на ее босые ноги. Красивые, как и прежде. Смотрю на золотистые волосы, стянутые в хвостик на затылке. С этим хвостиком она кажется такой молодой. Впрочем, ей всего тридцать два. А мне через неделю должно исполниться сорок. Можно было бы сказать «всего сорок». Но я почему-то чувствую, что это «уже сорок». Я иногда представляю себе, как выглядела бы моя биография, написанная кем-нибудь, кем-нибудь посторонним. Ничего особенного – родился, учился, женился. И вот – новая строчка: «в сорок лет от него ушла жена»… – Надо было давно это сделать, надо было давно развестись, – вздыхает она, продолжая укладывать вещи. – Ты хочешь развестись? – тупо спрашиваю я. Возможно, это самый бесполезный вопрос в моей жизни. Не удивительно, что вместо ответа я получаю лишь жалостливый взгляд. Так смотрят на умственно отсталых детей. Дети… Может, все было бы по-другому, если бы у нас были дети. Быть может, на меня бы это повлияло положительно, заставило бы больше внимания уделять семье. Да и моя жена, она бы не скучала так, у нее бы просто не было на это времени. Дети… Мы бы вместе радовались их успехам в школе, ездили бы по выходным на пикники… или еще куда-нибудь… В общем, все было бы иначе, наверное… Только детей у нас нет. И не может быть. Помню, в тот день, когда она узнала, что бесплодна, в доме было разбито все, что могло быть разбито, кроме, разве что, окон. Вазы, тарелки, сервизы, подаренные нам на свадьбу. Я ее не останавливал. А потом она всю ночь проплакала в моих объятьях. Если честно, я никогда особенно не хотел детей. Но для нее это было важно. Так что у меня ушло немало сил на то, чтобы ее успокоить… – Да, давай, напейся, – фыркает она, замечая, что я достаю из бара бутылку коньяка и наполняю бокал. – Это и впрямь стоит отметить: ты ведь наконец-то останешься наедине со своим самым любимым человеком – с самим собой!.. Стиснув зубы, она застегивает чемодан. Ее руки проворно затягивают ремешки. Ее руки, которые я так любил целовать… теперь делают все, чтобы побыстрее оказаться подальше от меня. Почему я не останавливаю ее? Не прошу остаться? Не прошу прощения? Не знаю… Просто не вижу смысла. Хоть и не представляю себе, как буду жить теперь. Видимо, потеряв надежду получить от меня хоть какой-нибудь отклик, она оставляет собранные вещи у двери и уходит в ванную комнату. Сидя на диване, я гляжу неподвижным взглядом на противоположную стену. Грею коньяк в ладонях. Слышу плеск воды в ванной. Мне не хорошо и не плохо. Ничего не хочется. Никуда не хочется. Движение потеряло для меня всякий смысл. И когда она снова заходит в комнату, уже одетая, и видит, что я не сдвинулся с места, она не знает, что сказать. Или забывает, о чем хотела поговорить напоследок. И, постояв так с полминуты, уходит. Насовсем.
* * * Я не помню, сколько я просидел неподвижно после того, как захлопнулась входная дверь. Помню только, что в какой-то момент встал, медленно допил коньяк и, поставив бокал на журнальный столик, прошел в ванную. Полотенце было влажным. Оно пахло ее волосами, ее телом. Запах, к которому я так привык, что перестал его замечать. В тот момент, прижавшись лицом к мокрому кусочку ткани, отчаянно стискивая его в своих пальцах, я пытался сохранить этот запах, запомнить его. Зная, что все равно через некоторое время его забуду.
Поэт
Автор: rbr
Дата: 25.05.2014 06:43
Сообщение №: 37313 Оффлайн
rbr, Вы великолепный рассказчик! Да, тяжело, когда разваливается брак... Кажется, что ещё вчера только впервые поцеловались, а сегодня поклялись друг другу верности до смертного одра... Но... лодка Любви разбилась о подводные рифы реальности... Он виноват? Или она? На самом деле, оба... Любовь любовью, но психологическая константа отношений на одном из первых мест... "не сошлись характерами..." она огонь, а он - вода... да, мало уделял ей внимания, считая, что зарплата поглотит всё.. но если бы хоть иногда, тихо обняв, расспрашивал о наболевшем... Да, она бесплодна.. но ведь столько несчастных сироток ждут своих мам и пап... Значит, дело только в них самих... Эх, сколько разводов можно было бы избежать, введя испытательный срок, ведь иные пары ни в быту, ни психологически - просто несовместимы... Жду продолжения....
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 25.05.2014 07:49
Сообщение №: 37318 Оффлайн
Ластивка, Привет, Руслик! Рад приветствовать тебя на нашем сайте. Родная Коломна никогда не забудется. Да, конкурент у меня появился сильный. С пожеланием удач. Мастер.
Поэт
Автор: Бредихин
Дата: 25.05.2014 14:47
Сообщение №: 37360 Оффлайн
– Это случилось в большом-большом городе… – Как он назывался? – До чего же ты любопытный! Стоя спиной ко мне, Юлия наполняет бокалы вином. В свете торшера с розовым абажуром сквозь футболку проступают контуры ее тела. Тела, которое сводит меня с ума – с тех пор, как я ее встретил. – Никто не помнит, как он назывался, – продолжает она. – Назовем его городом N. Итак, это случилось в городе N., где жило несколько миллионов жителей. И одним из этих нескольких миллионов был господин A. – Тридцатилетний холостяк? Юлия оборачивается и лукаво смотрит на меня. На ней моя старая футболка большого размера, которая доходит ей почти до колен. На груди надпись: «ДОГОНЯЙ!» И ниже: «Открытый марафон в поддержку здорового образа жизни». Ей Богу, если бы она в таком виде вышла на улицу, то из желающих ее догнать можно было бы набрать не одну армию. – Ну, если быть точнее, ему было тридцать четыре. И он был вдовец. Его жена умерла пять лет назад, погибла в авиакатастрофе. Так что к тому времени, о котором идет речь, господин A. жил один. Совсем-совсем один. Она забирается в постель и протягивает мне мой бокал. Но, прежде чем мы делаем по глотку, она целует меня. Не знаю, как это у нее получается, но от таких поцелуев у меня всегда кружится голова. – Так вот, он жил совсем один. Ты представляешь себе, что это значит – жить совсем одному? – О да! Уж про это я знаю… – Тогда ты можешь себе представить, на что была похожа жизнь господина A. Он просыпался каждое утро – один в большой постели. Один пил кофе на кухне, один собирался на работу. А работал он служащим в банке, из тех, что сидят перед маленьким окошком, оформляют пластиковые карточки, выдают деньги со счетов и все остальное в таком же духе. Наверное, не самое увлекательное в мире занятие. Но господин A. ничего не имел против него. Его вполне устраивало место за окошком. Ему оно даже нравилось. Поэтому по вечерам он обычно возвращался домой, вполне довольный прожитым днем. Ко всему можно привыкнуть, и он уже давно привык ужинать в одиночестве… Склонив голову, я смотрю на Юлию, на ее профиль, как она подносит к губам бокал красного вина, в котором играют искорки света, похожие на отблески заходящего солнца на ребристой поверхности моря. Иногда, когда я гляжу на нее, мне кажется, что это самый счастливый момент в моей жизни. Но каждый раз выходит так, что следующий момент оказывается еще более счастливым. – Ах, если б ты мог видеть, что это были за ужины! Надо сказать, что у господина A. был кулинарный талант, и он очень любил готовить. Пусть даже после смерти жены никто, кроме него самого не мог оценить его искусства. Несмотря на это, он всегда ставил на стол два прибора, словно ждал кого-то. А может, и в самом деле ждал… И каждый вечер он готовил какое-нибудь особенное блюдо. Из тех, что можно встретить в меню хорошего ресторана. Удивительно, как ему хватало терпения заниматься всем этим. Он резал овощи, смешивал соусы, запекал что-то в духовке. А потом красиво сервировал стол, зажигал свечи, и… ужинал абсолютно один. – Но второй прибор… – нетерпеливо вмешиваюсь я. Юлия протягивает руку и прижимает указательный палец к моим губам, заставляя меня замолчать. Она берет у меня из рук бокал и ставит его на тумбочку около кровати, рядом со своим. Затем она склоняется ко мне, заглядывает мне в глаза и, не отнимая палец от моих губ, водит им, очерчивая их контуры. Ее руки пахнут лавандой. Я не удерживаюсь и целую их. А она рывком сдергивает с меня простыню и склоняет голову ко мне на грудь. Я чувствую на своей коже ее горячее дыхание. И, протянув руку, едва-едва касаюсь ее волос. – Второй прибор был предназначен для той женщины, что никогда не приходила на эти ужины. Для женщины, которую господин A. любил всем своим сердцем. И которая не могла ответить ему взаимностью, прежде всего потому, что не знала о его чувствах. Но, может быть, для господина A. это было не так уж и важно. Потому что, в сущности, его любовь была всего-навсего мечтой, которая остается прекрасной лишь до тех пор, пока она неосуществима. И господин A. мечтал, мечтал о том, что однажды госпожа B. – так звали его возлюбленную – будет сидеть за столом напротив него, отблески свечей будут играть в ее волосах, и ее улыбка, ее восхитительная, неземная улыбка, она будет предназначена лишь ему, господину A., лишь ему одному. Пока же этой волшебной улыбкой госпожа B. щедро награждала всех посетителей кафе, где она работала официанткой. Это кафе располагалось неподалеку от банка господина А., и он регулярно ходил туда обедать. Готовили там неплохо, но он посещал это кафе совсем не из-за еды. Ну, хотя бы, не только из-за еды. Больше всего ему нравилось наблюдать за госпожой B., как она скользит между столиками, балансируя подносом с тарелками, как принимает заказы. И, конечно, как она улыбается. Он уже и не помнил, как давно это началось и как долго продолжалось. Обычно он занимал столик в глубине зала. С некоторых пор госпожа B. всегда сама обслуживала его, даже если другие официантки были свободны. И когда она подходила, господин A. давно уже знавший наизусть все меню, каждый раз забывал, какой заказ хотел сделать, отчего терялся и краснел. С одной стороны, господин A. понимал, что его любви, скорее всего, никогда не удастся обрести взаимность. По нескольким причинам, главная из которых украшала безымянный палец госпожи B. Да, она была замужем, и, судя по очаровательной улыбке, которая так часто озаряла ее лицо, господин A. предполагал, что брак этот был вполне счастливым. Но с другой стороны, он не мог запретить себе мечтать. Мечтать, например, о том, как он возьмет ссуду в своем банке – уж ему-то, как образцовому служащему, ни за что не откажут – и откроет небольшой уютный ресторанчик. Как он будет там хозяйничать на кухне, готовя самые изысканные блюда, а госпожа B. – она, конечно же, разведется со своим мужем и выйдет за него – она будет обслуживать клиентов. Господин A. был уверен, что их заведение станет самым модным местом в городе N… – А что же госпожа B.? – с любопытством спрашиваю я. Юлия поднимает голову. В полумраке комнаты ее глаза светятся, словно у кошки. Она протягивает руку и с любопытством проводит ноготками по моей груди. Ее ногти – короткие, но все же остренькие. Я вздрагиваю и улыбаюсь, чувствуя, как по спине у меня бегут мурашки. А Юлия переворачивается и оказывается на мне. Ее ноги вплетаются в мои. Она хитро заглядывает мне в глаза: – А что госпожа B.? Она действительно была замужем. Был ли этот брак счастливым? Она бы и сама не смогла точно сказать этого. Иногда ей казалось, что она была вполне счастлива. Ведь ей нравилась ее работа, а ее муж был, в общем-то, неплохим человеком. У них была уютная квартирка неподалеку от центра города и даже собака – ушастый спаниель с добрыми-добрыми глазами. Только детей пока не было. Но лишь потому, что они договорились немного подождать с ребенком, еще хотя бы пару лет. Словом, жизнь госпожи B. была вполне благоустроена. И все же… Порой она ловила себя на мысли, что перестает чувствовать течение жизни, перестает чувствовать, что мир вокруг становится лучше, и что она сама становится лучше тоже. Для нее это было очень важным – чувствовать связь с миром. И потом, ее муж, господин C., он, конечно, был хорошим человеком… Однако иногда госпоже B. казалось, что он вот так и собирается прожить всю свою жизнь, работая механиком в автомастерской, отправляясь в пятницу вечером выпить пива с друзьями, занимаясь любовью быстро и лишь в супружеской постели. Госпожу B. порой немного пугали мысли о том, что пройдет десять и двадцать лет, а господин C. по-прежнему будет по выходным мастерить модели автомобильчиков, хотя этого добра у них в квартире уже и так было навалом. И мысли о том, что он так и будет водить ее по праздникам в закусочную за углом, называя ее рестораном… Юлия скрещивает руки на бедрах и, глядя мне в глаза, стягивает с себя мою футболку. И вот уже темные кружки сосков смотрят прямо на меня. Дьявольски-невинные. Они заставляют меня ощущать себя безоружным, даже беспомощным. Юлия целует меня в щеку, целует меня в шею. Пока она рассказывает, ее поцелуи опускаются вниз по моему телу. Я закрываю глаза, чтобы лучше слышать и чувствовать. – Впрочем, госпожа B. все-таки любила своего мужа, – продолжает она. – В конце концов, их связывало столько чудесных воспоминаний. И потом, она знала, что бывают мужья и похуже, она много читала про таких в газетах или видела в кино. Да и подруги порой жаловались ей на своих благоверных. Ей же, госпоже B., в сущности, не на что было жаловаться. Ну а что господин C., любил ли он свою жену? Он был уверен в том, что любит. Однако, странно… Это отнюдь не мешало ему встречаться с госпожой D. каждую среду. Иногда он виделся с ней еще и по пятницам, вместо того, чтобы идти в бар с друзьями, которые, хоть им это и не нравилось, конечно, прикрывали его. Господин C. был уверен, что он живет правильно. Он свято верил, что в семье, как в хорошо устроенном автомобильном двигателе, у каждого есть своя роль. И пока член семьи добросовестно исполняет свои обязанности, все будет в порядке, чем бы он там не занимался в свободное время. Так что по поводу госпожи D. он ни минуты не чувствовал себя виноватым. Супруга же его даже и не подозревала о такой философии мужа, к счастью или к сожалению – сказать трудно. Впрочем, роман господина C. с госпожой D. на тот момент продолжался всего два месяца. Вряд ли он должен был продлиться долго. Ибо все их свидания проходили большей частью в постели. Познакомились они до смешного просто. В один прекрасный день госпожа D. заехала на своей шикарной машине в автомастерскую, где работал господин C. Он сменил ей масло, заодно и выполнил некоторые другие ее заказы. С тех пор все и началось… Опускаясь ниже, Юлия кладет голову на меня, щекой касаясь моего живота. Ее темные волосы рассыпались по моим бедрам. Каждое ее слово как будто эхом отдается глубоко внутри меня. – Для них обоих все это было лишь приключением. Однако для госпожи D. этот роман был еще и своеобразным знаком протеста. Дело в том, что госпожа D. была дочерью мэра города N. А мэр такого большого города, господин E., был человеком весьма солидным, богатым и респектабельным. Поэтому госпожа D. была уверена, что ее роман с автомехаником обернется серьезным скандалом. Нельзя сказать, что она ненавидела или презирала своего отца, дело было не в этом. Ну, или не совсем в этом. Она просто считала его недостойным той жизни, которая ему досталась. Ни тех денег, которыми он обладал, ни поста мэра. Впрочем, существовала еще причина. Что ей действительно казалось отвратительным, так это пристрастие ее отца к мальчикам. Точнее, это были обычно молодые люди от двадцати до тридцати лет, но сути это не меняло. Мать госпожи D., женщина тихая и скромная, всячески уговаривала дочь быть к отцу более снисходительным. Однако отчасти именно страдания матери, которую все же не могло не уязвлять такое поведение супруга, разжигали в госпоже D. еще более сильную ненависть к отцу. В общем, господин E. натворил дел… Конечно, ему было не слишком приятно видеть свою семью в таком состоянии. Он вполне искренне жалел свою жену. И он мечтал, чтобы его дочь сменила гнев на милость. Однако что касается «мальчиков», то тут он ничего не мог с собой поделать. Он обнаружил у себя это странное влечение к юным особам мужского пола спустя несколько лет после рождения дочери, когда господин E. уже занимал высокий пост в городском аппарате. Он часто посещал с визитами учебные заведения, особенно военное училище. И однажды, выступая перед огромной аудиторией, из которой на него с восторгом смотрели сотни пылких юных глаз, он почувствовал, что хочет всегда видеть рядом с собой такие глаза. Немногие знали об этом пристрастии господина E. Конечно, если бы об этом стало известно, что называется, «широкой общественности», то его карьере немедленно пришел бы конец. Однако в курсе были лишь пара человек из личного окружения господина E., которые вербовали для него юных персон на должности «личных секретарей мэра». И, конечно, знали обо всем его жена и дочь, которым волей-неволей приходилось прикрывать господина E., создавая для него имидж надежного супруга и заботливого отца… Юлия поднимает голову. Она собирает волосы в пучок и придерживает его на затылке одной рукой. И улыбается, глядя на меня. Это один из тех моментов, когда я в очередной раз осознаю: она – лучшее, что произошло со мной за всю мою жизнь. – Однако, если за свое окружение и за семью господин E. был спокоен, то серьезное беспокойство ему причиняли бывшие фавориты, от которых ему приходилось откупаться деньгами, подарками и услугами. Один из них, господин F. оказался особенно назойливым. Он требовал денег и только денег, еще и еще, регулярно, почти каждый месяц, и длилось это уже больше года. Господин E. всячески пытался облагоразумить господина F. Но никакие просьбы не помогали, равно как и угрозы. В ответ господин F. лишь замечал, что подозревает у себя наличие литературного таланта и собирается написать книгу, которая, он уверен, будет иметь успех. Он говорил, что уже даже придумал название: «Мой ненасытный мэр». Господин E. вовсе не считал себя ненасытным, и название это ему не нравилось. Как, впрочем, и любое другое. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как регулярно выплачивать господину F. сумму, которую он просил. Исходя из всего этого, можно было бы подумать, что господин F. был человеком жадным и бесчестным, однако это было не так. Ну, по крайней мере, не совсем так. Все дело было в том, что отец господина F., господин G., был серьезно болен. Даже более того: он вот уже почти полгода лежал в коме в центральной больнице города N. И деньги были нужны господину F. для того, чтобы поддерживать жизнь в теле отца… Оставив поцелуй на моем бедре, Юлия опускается ниже. Словно игривый котенок, она теребит волосы на моих ногах, разглаживает их, меряет на глаз их длину. Затем целует меня в коленку. – Никто не знал, очнется ли когда-нибудь господин G. Никто, наверное, и не верил в это. Кроме господина F., который каждый день приходил в его палату, садился на стул рядом с кроватью и подолгу смотрел, как его отец спит – он именно так это и называл, «спит». А ведь когда господин G. был в добром здравии, они с сыном, откровенно говоря, не слишком ладили. Господин F. воспитывался в строгости и высокой дисциплине, ибо господин G. был полковником и даже когда вышел в отставку, продолжал поддерживать в доме военную атмосферу. Может быть, именно этого и не выдержала мать господина F., хотя, возможно, ее сломило что-то другое. Однако с восьми лет господин G. в одиночку воспитывал сына. Впрочем, иногда вместе с ними поселялись женщины, причем не самые плохие женщины, порой очень даже красивые и добрые. Но ни одна из них не могла выдержать диктаторские замашки господина G. Он готовил сына к военной службе, мечтал, что тот пойдет еще дальше своего отца и дослужится не меньше, чем до генерала. Каково же было его удивление, когда юный господин F. однажды пришел домой и объявил ему, что получил стипендию для обучения в художественной академии и собирается стать художником. Удивление это, однако, быстро перешло в гнев, и господин G. заявил, что у него нет больше сына, и что господин F. может убираться ко всем чертям. Так и произошло. Юноша ушел и господин G. остался один. И он, может быть, так и прожил бы один всю оставшуюся жизнь, если бы спустя три года не встретил госпожу H.… Юлия проводит ноготками по моим бедрам, она проскальзывает вверх между моих ног. У меня сам собой вырывается приглушенный стон. Ощущения на грани между щекоткой и удовольствием. – Госпожа H. была удивительной женщиной, – продолжает Юлия, время от времени лукаво поглядывая на меня. – Впрочем, на первый взгляд в ней, может, и не было ничего особенного. Да, она была красива, но не более, чем многие другие жительницы города N. И готовила она, хоть и хорошо, но самые обычные блюда, никаких ресторанных излишеств. Однако лишь госпожа H. смогла целых пять лет уживаться с господином G., терпеть его деспотичный характер и своенравные выходки. И при этом быть с ним счастливой. По крайней мере, время от времени. Но потом… Все же в ней, наверное, что-то сломалось, когда однажды господин G. в припадке гнева из-за какой-то мелочи велел ей убираться из его дома. И она уехала. Когда господин G. опомнился и понял, что он натворил, было уже поздно. Ведь он был не из тех людей, которые способны пересмотреть свое решение и открыто признать свою неправоту. Он скорее язык бы себе отрезал, чем стал бы просить прощения, тем более у женщины. Поэтому больше он так и не увидел госпожу H., несмотря на то, что думал о ней постоянно и очень по ней скучал. Скучал настолько сильно, что через некоторое время заболел. Конечно, причиной болезни была не только эта тоска, но и она, должно быть, тоже сыграла немалую роль. Как это ни странно, госпожа H. тоже любила господина G. Несмотря на его ужасный характер. Несмотря на то, что он ее выгнал. Она любила его даже после того, как ушла. И даже после того, как, спустя год, встретила господина I. Живя на другом конце города N., с другим мужчиной, она по-прежнему каждый день вспоминала о господине G. И дело было совсем не в господине I., который во всех смыслах являлся замечательным. Он был привлекателен, обеспечен, умен. Он был заботлив и нежен. Он был внимателен в постели. И он всем сердцем полюбил госпожу H. Она же мечтала о том, что однажды раздастся телефонный звонок, и знакомый до боли голос скажет ей «здравствуй». И что господин G. признается, что тоскует по ней и хочет, чтобы она вернулась. О, конечно же, она вернулась бы, тут же, ни секунды не колеблясь! Но госпожа H. достаточно хорошо знала господина G., чтобы понимать, что он никогда, никогда не позвонит ей. Никогда… Порой случалось так, что господин I. заставал госпожу H. в глубокой задумчивости. Но она тут же гнала грусть прочь и в ответ на все его расспросы лишь отшучивалась. И ему не оставалось ничего, кроме как верить ей, верить, что все действительно хорошо. И господин I. верил, и был вполне счастлив… Юлия поднимает глаза на меня. Я прекрасно знаю этот ее взгляд, всегда безошибочно узнаю его. Это трудно описать… Нельзя сказать, что она улыбается. Но я понимаю ее и без улыбки. Я понимаю ее без слов. Потому что каждая черточка ее лица, каждый изгиб ее тела в полумраке комнаты беззвучно говорит со мной. Ее глаза говорят: «Ты единственный человек на всем белом свете, который интересует меня сейчас». Ее груди говорят: «Можешь делать со мной все что хочешь, и все равно это будет то, что хочу я». И ее губы беззвучно шепчут: «Не бойся сойти с ума, потому что в ближайшее время ум тебе не понадобится». Юлия медлит, и я прекрасно понимаю, что она ждет сигнала от меня, малейшего, едва уловимого. И что она готова ждать его долго, готова ждать бесконечно. И в то же время, она хорошо знает, что я не выдержу, что я сломаюсь через несколько мгновений. – В городе N., – склоняется она ко мне, – быть может, все так и продолжалось бы, продолжалось бы день за днем, месяц за месяцем, год за годом… Я не могу больше. И это так чудесно, так замечательно – то, что я больше не в силах терпеть. Тихо постанывая, я двигаю бедрами, один раз, и еще один. Именно этого она и ждала. Юлия легко скользит вверх, и замирает на несколько мгновений. – Но однажды мэр города N., господин E., не выдержал, – слышу я сквозь удары собственного сердца. – В один из темных зимних вечеров, сидя за столом в своем кабинете, он засунул себе в рот прохладное дуло пистолета… И нажал на курок… И я проваливаюсь внутрь. То ли умираю, то ли рождаюсь. То ли праведник, то ли грешник. В этот момент я даже не осознаю, что от меня осталось. Словно это мои мозги разлетелись по стенкам в кабинете мэра города N. Все, что я знаю сейчас, составляют мои ощущения. Мое тело горит. Я словно ослеп, и уже ничего не вижу, кроме разноцветных вспышек перед моими глазами. В мозгу вертятся какие-то образы, незнакомые лица. И в какой-то момент я внезапно чувствую, что на моих губах дрожит улыбка, сумасшедшая, неконтролируемая. А Юлия склоняется ко мне, окружая меня самыми сладчайшими запахами на свете – запахом своего тела, своего дыхания, своих волос, которые касаются моей щеки. – Неважно, кто был виноват в том, что произошло, – шепчет она, двигаясь медленно, глубоко и ритмично. – Может, выпитый накануне господином E. алкоголь. А может – господин F., который требовал все больше и больше денег. Но ничего уже нельзя было исправить… Я дергаюсь, я хочу привлечь ее к себе. Но острые коготки впиваются в мои ладони, и влажный поцелуй лишает меня воли. Я подчиняюсь, потому что иногда в жизни человека встречаются вещи, которым просто невозможно сопротивляться. – И после этого все события стали происходить очень быстро, одно за другим. Господин F. упал духом. Он считал себя виноватым в этом самоубийстве, и так никогда и не смог избавиться от чувства вины. Может, все дело было в том, что в глубине души он все же хорошо относился к господину E., хотя бы не питал к нему неприязни. А тут – такое… Госпожу D. не слишком огорчила смерть отца. Скорее, эта смерть показалась ей вполне закономерным завершением его не особо правильной, на ее взгляд, жизни. Где-то в глубине души ее терзала тоска, чувство вины, и воспоминания о светлых моментах, пережитых когда-то с отцом, но она старательно гнала все это прочь. И чтобы окончательно развеяться, решила сменить любовника. Тем более, что роман с автомехаником потерял теперь всякий смысл… Мне кажется, будто я задыхаюсь. Впрочем, мне и вправду тяжело дышать, тяжело успеть за собственным сердцебиением. – Поскольку у господина F. больше не было денег, ему пришлось подписать соглашение об отключении системы искусственного жизнеобеспечения. Господин G. умер тихо. Так и не проснувшись. Когда дочь мэра бросила господина C., он совсем потерял покой. Он начал пить, и однажды, придя домой жутко пьяным, все рассказал своей жене. На следующий день она подала на развод… Приоткрыв глаза, я вижу, что Юлия откинула голову назад, вижу капельку пота, которая скользит по ее бедру. Я вижу даже, как дрожат ее ресницы. А может, это мне только кажется. – Госпожа H.… – Голос Юлии тоже дрожит, в нем появилась легкая хрипотца. – Госпожа H. в один прекрасный день поняла, что больше не может жить без человека, которого любит… Она сняла трубку, набрала номер и, когда на другом конце ответили, попросила позвать господина G.… Молчание… А потом бесконечно усталый, безжизненный голос… произнес для нее всего два слова: «Он умер»… И в трубке послышались короткие гудки… После развода госпоже B. захотелось все поменять в своей жизни… все-все… Она уволилась с работы… собрала все свои деньги… и отправилась в путешествие… Без определенного… пункта назначения… Просто… подальше… от города N.… Последние слова Юлии едва различимы, и сразу же следом я чувствую, как острые ноготки впиваются в мои бедра, чувствую спазмы, которые грозятся поглотить меня. И слышу – то ли стоны, то ли хрипы, которые кажутся мне самой сладкой на свете музыкой. Я держу Юлию, держу и не отпускаю, до тех пор, пока она не склоняется ко мне, обжигая мою щеку своим дыханием. Я чувствую, как напряжение покидает ее. Но я знаю, что это еще не все, что сказка еще не закончена. Немного погодя Юлия целует меня в щеку, целует меня в губы. Ее поцелуи – пьяняще-прохладные. И вот уже она снова двигается. И шепчет: – Однажды господин I. вернулся домой с работы и обнаружил, что госпожа H. исчезла. Исчезли и все ее вещи. Все, что осталось от нее – короткая записка с просьбой простить ее и не искать. С тех пор он не видел ее и ничего о ней не знал. Не знал, например, что она поселилась в маленькой квартирке на окраине города N. И что жила там совсем одна, избегая всякого общества… Да, господин I. ничего не знал о том, что стало с госпожой H., но он так никогда и не смог ее забыть… Я дергаюсь, извиваюсь, бьюсь, будто рыба, выброшенная волной на берег. Рыба, которая пытается поторопить следующую волну – а та нарочно не спешит. Волну, которая должна остановить ее агонию и унести ее в море. – Когда госпожа B. уволилась, господин A. поначалу очень беспокоился. Он расспрашивал о ней, но никто не мог ему сказать ничего определенного. Господин A. чувствовал себя маленьким мальчиком, потерявшимся в большом-большом городе… В городе N.… Несколько ночей его даже мучила бессонница. А потом… Потом он смирился. В сущности, в его жизни ничего не изменилось. Он по-прежнему шел на работу каждое утро… По-прежнему обедал в том же кафе… И по-прежнему готовил каждый вечер изысканный ужин… Только больше… он не ставил… на стол… второй прибор… Шепот Юлии отдается эхом в моей голове, когда желанная волна наконец-то захлестывает меня. Это не похоже на вспышку, как бывает обычно. Больше напоминает скольжение, но я не могу понять, взлетаю ли я вверх или падаю вниз. И мне кажется, что это не кончится никогда… Я плохо помню, что было дальше. Кажется, Юлия поцеловала меня, нежно и долго. И я провалился в сон.
Поэт
Автор: rbr
Дата: 26.05.2014 06:05
Сообщение №: 37548 Оффлайн
rbr, Какой клубок страстей! Переплетене судеб стольного города N... Немного походит на Свифта.... И всё это на фоне эротического описания ... Браво, Руслан! Жду с нетерпением продолжения!!!!
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 26.05.2014 17:32
Сообщение №: 37637 Оффлайн
Сколько я себя помню, я всегда боялся остаться один. Мне казалось, что у каждого человека всегда должен быть кто-нибудь рядом. Кто-то, кому, например, можно сказать «доброе утро», проснувшись. Быть может, я и женился-то из-за этого. То есть, конечно, лишь отчасти из-за этого. Потому что я все-таки любил свою жену. Быть может, недостаточно сильно, но любил. Особенно в то время, когда мы только поженились. Однако и теперь, когда она ушла, мне ее не хватало. И дело было даже не в том, что теперь я ужинал в забегаловках и подумывал подыскать себе домработницу, хотя и в этом тоже. Дело было в другом. Впрочем, я прекрасно понимал, что речь идет именно о моей жене лишь по той причине, что я прожил с этой женщиной бок о бок восемь лет моей жизни. Так что это было вполне естественно – то, что теперь я ощущал некую пустоту. Кто-то скажет, что это не любовь. И, возможно, будет прав… Спустя три дня после ухода жены, ко мне в кабинет вечером заглянула моя секретарша. – Можно? – спросила она, постучав и приоткрыв дверь. Мне сразу показалось, что ее тон был не совсем деловым. – Да, – ответил я, не поднимая взгляда от монитора компьютера. Она прикрыла за собой дверь, медленно подошла к столу, за которым я сидел, и робко опустилась на краешек кресла напротив. – Я хотела… знаете… сказать вам, что… – залепетала она, – насчет вашей жены… мне очень жаль… Я вздрогнул и посмотрел на нее. Господи, откуда она узнала? Я же никому, никому не говорил об этом! Чертовы сплетницы! Мне вдруг захотелось пойти в уборную и глянуть в зеркало – не красуется ли у меня на лбу надпись крупными буквами: «От меня ушла жена», или что-то в этом роде. – Я… простите… – смутилась она, заметив, что я нахмурился. – Просто я хотела сказать… если вам что-нибудь нужно… я могу помочь… Невинным и в то же время вполне красноречивым движением она провела ладонями по своим коленям, которые интригующе выглядывали из-под строгой черной юбки. Блондинка, она была недурна собой, что называется, мила. Да и секретарша из нее была практически образцовая. По крайней мере, она прекрасно исполняла все свои обязанности. Я имею в виду именно обязанности, строго определенные трудовым договором, потому что я с ней не спал. Ну ладно, если быть точнее, я не спал с ней постоянно. Это было всего один раз, год назад, и мы тогда были немного пьяны. Однако, несмотря на то, что тот случай никак не повлиял на наши отношения, как раз благодаря ему, видимо, эта девушка сидела сейчас передо мной и настолько откровенно предлагала мне свою «помощь». Столь откровенно, что я даже немного смутился. – Спасибо… – пробормотал я. – Если мне что-нибудь понадобится, я вас попрошу… спасибо… Когда она вышла из кабинета, я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Наверное, моему мужскому самолюбию должно было льстить такое предложение со стороны красивой молодой девушки, пусть даже и работающей на меня. Однако, что касается женщин, то тут я никогда не был большим охотником. Некоторые из моих приятелей готовы были уложить в постель любую представительницу прекрасного пола при малейшем знаке внимания с ее стороны, а иногда и без всяких знаков. Меня же это никогда не влекло, о чем порой я даже жалел. Но я всегда был слишком ленивым для этого, да еще и довольно замкнутым. В общем, теперь, потеряв жену, я меньше всего хотел вышибать клин клином. Случайные связи казались мне бессмысленными, я не верил в то, что они могли развеять мою тоску. А серьезный роман требовал времени и сил, которых у меня сейчас было не слишком много. И я остался один.
* * * Большинство людей боятся одиночества совсем не потому, что им жизненно необходимо обсуждать с кем-нибудь мировые события, частную жизнь соседей или, на худой конец, прогноз погоды. И не потому, что им не прожить без развлечений, без игр и вечеринок, в которых участвуют знакомые, знакомые знакомых, а иногда и не знакомые, но вполне готовые познакомиться. Они боятся даже не потому, что врачи утверждают, будто отсутствие регулярных занятий сексом неблагоприятно сказывается на здоровье. Все это – лишь следствия, но не причины. Люди боятся одиночества потому, что за этим страхом скрывается другой, гораздо более глубокий. Это страх узнать нечто такое, во что обычному человеку трудно поверить. Узнать, что жизнь в действительности не имеет никакого смысла. Да у нас это просто не способно уложиться в голове. Что вся мудрость тысячелетий, собранная в миллионах томов, стоит не больше, чем поцелуй любимого человека. Что можно сколько угодно создавать все новые и новые произведения искусства, но ни одно из них никогда не сможет превзойти красотой человеческое тело. Что если бы нашим родителям в свое время пришло в голову воспользоваться презервативом, мы бы вообще никогда не увидели всего этого. Наверное, труднее всего нам представить именно такой мир, каким бы он был, если бы мы не родились. Осознать, что на нашем месте был бы кто-нибудь другой. А может, и не было бы, но земной шар не перестал бы вращаться, и, скорее всего, не произошло бы и никаких других катаклизмов. Обычно люди стараются не думать о таких вещах – иначе можно и с катушек съехать. Нам гораздо проще верить в то, что мы родились отнюдь не случайно. Что мы пришли в этот мир с важной миссией или, может, не такой уж и важной, но все равно полезной для человечества. Что мы являемся неотъемлемой частью процесса эволюции, частью, без которой, возможно, все пошло бы прахом. И что на свете существуют люди, которые очень сильно нуждаются в нас, люди, для которых мы важны и значимы. Отсюда и проблема с одиночеством: оно означает что таких людей рядом с нами нет. А тут еще откуда-то возникает предательская подозрительность: «Может, что-то со мной не так? – говорим мы себе. – Ведь кругом все общаются, дружат, влюбляются. А я? Что же со мной такое? Почему я никому не нужен?» И все в том же духе. Ведь нам обязательно необходимо быть кому-то нужным. Иначе какой во всем этом смысл, правда? В действительности, быть может, одиночества не стоит бояться. Оно не кусается, и от него не умирают, во всяком случае, не приложив для этого некоторых дополнительных усилий. И вполне возможно, что в этом и состоит смысл одиночества – в том, чтобы перестать бояться его. Чтобы признать, что это совсем не важно, есть ли нам с кем провести вечер, и скучает ли кто-нибудь по нам. В том, чтобы научиться доверять себе самому больше, чем кому-либо другому. Однако, несмотря на то, что я понимал все это, легче мне совсем не становилось. Видимо, мне далеко еще было до просветления, да и не слишком я к нему стремился. Гораздо больше мне хотелось возвратиться вечером домой и почувствовать из прихожей запах жареных котлет, услышать песенку, которую мурлычет на кухне женский голос, и ночью, засыпая, ощущать рядом чье-то теплое плечо.
* * * Пришел мой день рождения. Обычно в этот день мы с женой выбирались в наш любимый французский ресторанчик в центре города. Не удивительно, что на этот раз мне туда идти не хотелось. Сперва я вообще не собирался праздновать. Но потом передумал: все-таки сорок лет – серьезная цифра. Она меня завораживала и пугала одновременно. Я выбрал итальянский ресторан неподалеку от своего дома, чтобы оставить машину в гараже и получить тем самым возможность при желании напиться. – Столик на двоих? – встретила меня у входа женщина-метрдотель. Я вдруг поймал себя на мысли о ее возрасте. Если точнее, я спросил себя, есть ли ей уже сорок или еще нет. Выглядела она превосходно: привлекательное лицо, достоинства которого подчеркивал скромный макияж, безупречно уложенные светло-русые волосы, деловой костюм, строгий и в то же время необычайно женственный. Я бы дал ей тридцать пять – кожа у нее выглядела свежей и упругой. Впрочем, косметика сейчас способна творить чудеса… – На одного, – смущенно улыбнулся я. Женщина понимающе кивнула и пригласила меня в зал: – Прошу вас. Я устроился за угловым столиком, откуда был хорошо виден весь зал. Несмотря на то, что рабочий день уже закончился, посетителей было не слишком много, что, впрочем, вполне объяснялось не самыми низкими ценами заведения. И, конечно, все сидели парами. Все, кроме меня. Я заказал салат, ассорти из морепродуктов и пасту с креветками. Есть не очень хотелось. А вот бутылка белого вина вызвала во мне жгучий интерес. Она была жутко дорогой, но ведь сорок лет бывает лишь раз в жизни, правда? Прихлебывая вино в ожидании заказа, я размышлял о том, что весь этот шум вокруг одиночества – полная ерунда. Сколько на свете одиноких людей? Наверняка, миллионы, если не миллиарды. А тех, кто считает себя одинокими, и того больше. Так что я совсем не одинок в своем одиночестве. И потом, у меня же есть друзья… Поймав себя на этой мысли, я попытался составить в уме список своих друзей, но тут меня ждал весьма неприятный сюрприз: я попросту не знал, кого отнести к этой категории, кого я могу без всяких сомнений назвать своим другом. Сюда вряд ли входили пара давних приятелей, с которыми мы время от времени собирались в каком-нибудь баре, чтобы пропустить по стаканчику. Не в счет были также и несколько деловых партнеров, с которыми я иногда играл в футбол в одной команде. И, уж конечно, теперь можно было забыть о знакомых жены, с которыми у меня раньше были вполне теплые отношения… Официант – худощавый юноша с отточенными движениями – принес салат и морепродукты. Он дождался моего кивка и удалился так же бесшумно, как и возник. Я начал с салата, который оказался очень неплох. Друзья… Да в конце концов, зачем они нужны – эти друзья? Тем более, если речь идет о мужчинах. Дело в том, что меня никогда не привлекало общение с мужчинами. Они слишком предсказуемы, не говоря уж о том, что лишены всякой изысканности, а местами и вовсе глупы. И они мне попросту неинтересны – я ведь сам мужчина, так что, по большому счету, их взгляд на мир мало что может добавить к моему. Другое дело – женщины. Меня всегда влекло к ним, влекло не только физически. Мне нравилось просто смотреть на них, любоваться их красотой и элегантностью, нравились все эти маленькие хитрости, которые они используют, чтобы выглядеть еще более привлекательными – косметика, каблуки, всяческие кружева и вырезы. Мне нравилось слушать их – хоть их видение вещей и казалось мне порой далеким от реальности, но, возможно, в этом и состояло его очарование. Мне нравилось прикасаться к ним… Однако печальная правда была в том, что я всегда боялся показывать им свою симпатию. В результате большинство женщин, которые меня интересовали, так никогда и не узнали об этом… Закончив с салатом, я заметил метрдотеля, которая повела вновь прибывшую пару к столику в глубине зала. Я засмотрелся на то, как она шагает, величественно, почти царственно, гордо держа голову и развернув плечи. При этом создается впечатление, что ее ничто, совершенно ничто не стесняет. Словно на ней даже одежды нет, и она шагает по залу абсолютно обнаженной. Представив это, я решил немного пофантазировать и вообразил ее в нижнем белье, добавил чулки и пояс, и еще – брильянтовое ожерелье, скромное и весьма изящное. Впрочем, в реальности она была не менее прекрасна, чем в моем воображении. Усадив гостей, женщина что-то сказала им и направилась обратно. Видимо, заметив мой пристальный взгляд, она подняла глаза на меня и улыбнулась. Это была вовсе не дежурная улыбка. Конечно, может, этому тоже учат в какой-нибудь школе метрдотелей – улыбаться так, чтобы вмиг очаровывать клиентов. Однако я смутился и поспешил налить себе еще вина. Официант принес пасту. Я уже порядком захмелел, но заказал еще полбутылки. Мысль о том, что спешить мне некуда, потому что дома меня никто не ждет, одновременно и успокаивала, и наводила на меня тоску. Итак, вот они, сорок лет. Странно, однако, думая об этом, я не чувствовал ничего особенного. У меня не было ощущения, что что-то безвозвратно потеряно, или что теперь жизнь изменится. Не думал я и о том, что эти сорок лет я прожил не слишком правильно. Впрочем, кое-что я все-таки чувствовал – какую-то легкую досаду оттого, что в данный момент я сидел один в хорошем ресторане, среди людей, которые были заняты друг другом и которым не было до меня никакого дела. Подняв глаза, я оглядел зал. Мой взгляд наткнулся на молодую парочку, которая расположились неподалеку от меня. Юноша был одет в модный костюм в полоску, дополненный франтоватым галстуком в розово-сиреневых тонах. На девушке было маленькое черное платье. Однако мое внимание привлекло кое-что другое. С моего места мне было хорошо видно, что происходило у них под столом. Оставив на полу правую туфельку, девушка пальцами ноги медленно поглаживала своего визави чуть повыше щиколотки, постепенно поднимаясь к колену. Вскоре молодой человек не выдержал и, стянув свою туфлю, начал активно отвечать на поглаживания. Было что-то захватывающее в этом зрелище. Я не мог увидеть взгляда юноши, который сидел ко мне спиной, но мне хорошо было видно лицо девушки. Я видел улыбку на ее губах, которые заметно подрагивали. И лукавые искорки в ее глазах, сверкавшие из-под полуприкрытых век. Мне даже показалось, что в приглушенном свете ресторанного зала я могу различить румянец на ее щеках. Ее лицо… оно завораживало меня. Мне подумалось, что эта парочка, должно быть, вот-вот вскочит со своих мест и поспешит в уборную, чтобы запереться в кабинке, когда я почувствовал, что кто-то подошел к моему столику. Подняв глаза, я увидел женщину-метрдотеля. Она снова улыбалась, и снова своей удивительной улыбкой, так, что казалось, будто эта улыбка была предназначена лишь мне одному. – Желаете что-нибудь еще? – спросила она, глядя прямо мне в глаза, словно заглядывая ко мне в самую душу. Мне вдруг почудилось, будто она тоже заметила маневры молодой парочки, и они также зачаровали ее. И от этого она стала чуть ближе мне, стала словно еще более красивой. Ее лицо, ее волосы, ее тело… Желаю ли я что-нибудь еще… Что я мог ей ответить? Что я желаю, да, безумно желаю усадить ее напротив себя и сыграть с ней в такую же игру ножками? Что я хочу станцевать с ней огненное танго, прямо здесь, между столиками, на виду у всех этих парочек? Что я мечтаю увезти ее к себе домой и не давать ей уснуть до самого рассвета? – Нет… – пробормотал я. – Нет… Принесите счет, пожалуйста…
Поэт
Автор: rbr
Дата: 28.05.2014 05:42
Сообщение №: 38043 Оффлайн
Говорят, в молодости Марианна Яковлевна Шпак была очень хороша собой. Но в личной жизни ей, судя по всему, не везло. Говорят, спустя три года после того, как ее третье замужество оказалось неудачным и закончилось третьим разводом, она снова вышла замуж – в последний раз. Удачным оказался этот брак или нет – не говорят. Известно только, что спустя пять лет муж Марианны Яковлевны исчез, пропал без вести. Говорят, он связался с бандитами, что-то не поделил с ними, и они его убили, закопав труп в лесу неподалеку от города. Или, говорят, он попросту сбежал от жены, которая оказалась редкостной стервой. Но ведь Марианна Яковлевна была вовсе не такая… наверное… И уж точно, она не верила слухам. Зато верила она, что муж вернется, несмотря на то, что с каждым годом это казалось все менее и менее вероятным. Просто, возможно, она действительно любила его. И кроме этой любви у нее ничего не осталось…
То утро казалось как будто самым обычным. Марианна Яковлевна Шпак встала с постели, сунув ноги в шлепанцы, добрела до окна и раздвинула шторы.
– Доброе утро! – с легкой улыбкой на губах воскликнула она, словно обращаясь к кому-то еще, несмотря на то, что в комнате, кроме нее, никого не было.
Не менее странным, наверное, мог показаться и следующий поступок Марианны Яковлевны: она достала из шкафа старый бритвенный прибор своего последнего мужа и отнесла его в ванную комнату. После этого она зашла в кухню и остановилась перед окном. На улице было сыро и довольно прохладно. Лужицы на асфальте покрылись пленкой тонкого льда. Остатки травы на газонах кое-где были припудрены инеем.
Простояв так в молчании несколько минут, Марианна Яковлевна вдруг заговорила:
– Похоже похолодало. Думаю, тебе лучше будет надеть сегодня пальто. Как считаешь?
Рядом по-прежнему никого не было, и ответила ей лишь тишина. Однако Марианна Яковлевна, должно быть, осталась довольна этим ответом. Потому что на губах ее вновь заиграла слабая улыбка.
– Выпьешь чаю или сварить кофе?
Она достала турку и взяла с полки початую пачку молотого кофе. Зажигая горелку на газовой плите, Марианна Яковлевна улыбалась вновь. Сама она давно уже не пила кофе…
Говорят, с тех пор, как исчез ее муж, Марианна Яковлевна Шпак временами вела себя, мягко говоря, весьма необычно. Бывало, она смотрела на людей так словно подозревала их в чем-то отвратительном, или улыбалась без видимой причины, или уделяла чересчур много внимания самым незначительным вещам, сосредоточенно исследуя их и при этом заметно волнуясь. А еще она часто бормотала что-то себе под нос.
Но сама Марианна Яковлевна, естественно, никаких странностей в своем поведении не замечала. Дело было в том, что ей постоянно казалось, будто ее окружают особые знаки, тайные послания, предназначенные именно ей и понятные лишь ей одной. А уж по части посланий она, проработав на почте без малого сорок лет, стала большим специалистом.
Еще говорят, что своему последнему мужу Марианна Яковлевна Шпак изменяла направо и налево. Хотя, возможно, только налево… Но это все неправда! Ну, почти неправда… Вряд ли следует учитывать один случай… и еще один, и… Впрочем, это не важно. Важно лишь то, что она очень любила своего мужа. И с тех пор, как он исчез, она стала получать от него тайные послания…
Да, то утро сперва было самым обычным. До тех пор, пока по пути на работу Марианна Яковлевна Шпак чуть не столкнулась на выходе из подъезда со своим соседом по лестничной клетке – чудаковатым старичком, который тут же вежливо раскланялся с ней, хотя прежде едва удостаивал ее невнятным приветствием. Ответив сдержанным кивком, она гордо подняла голову и поспешила продолжить свой путь. Марианне Яковлевне было, без сомнения, приятно такое неожиданное внимание со стороны почти не знакомого человека, хоть оно и показалось ей несколько странным.
Но еще более странное событие явилось ей несколько минут спустя, когда она шла дворами к трамвайной остановке. Белый пудель, которого выгуливала девочка лет одиннадцати-двенадцати и который всегда мочился у небольшой березки с кривым стволом, на этот раз решил справить малую нужду под скамейкой. Марианну Яковлевну так шокировало это возмутительное нарушение утреннего распорядка, что она даже остановилась и несколько долгих секунд простояла неподвижно, глядя на собаку.
Маленький и трусливый, пудель был ей противен. Зато девочка, которая каждое утро гуляла с ним в этом дворе, наоборот, нравилась Марианне Яковлевне. При виде этой девочки она каждый раз жалела о том, что все ее браки были бездетными.
А ведь ей так хотелось ребенка! Особенно от последнего мужа… Но все как-то не получилось, не сложилось, не заладилось. И теперь она была одна, совсем одна…
Марианна Яковлевна Шпак добралась до почтового отделения, где она работала, за три минуты до его открытия – почти так же, как и каждое утро. В ее обязанности входили прием и выдача почтовых отправлений, а также продажа бланков, конвертов и прочего.
Конечно, Марианна Яковлевна по всем правилам давно уже должна была уйти на пенсию. Но сама она попросту привыкла каждое утро выходить на работу и даже не думала о том, чтобы сидеть дома целыми днями. И то ли из-за того, что она всегда исправно выполняла свои обязанности и обладала неоспоримым опытом, то ли из уважения к ней и к ее возрасту, то ли потому, что найти толкового человека на столь мизерную зарплату оказалось практически невозможно, но начальство решило оставить ее должность за ней…
С утра посетителей было мало, и Марианна Яковлевна, как обычно, стала просматривать утреннюю газету, нацепив на нос очки в старой оправе со склеенной в нескольких местах дужкой. К чтению статей она приступала только после просмотра всех заголовков, а также фотографий, карикатур и колонки объявлений. И теперь, прервавшись, чтобы продать несколько открыток, она хотела было уже вернуться к первой полосе, когда одно из объявлений привлекло ее внимание.
«Ищу женщину, волосы – золотые, как солнце, длина – около пятидесяти сантиметров». Эти строки показались Марианне Яковлевне совершенно бессмысленными. Она еще подумала, что только слабоумный мог дать подобное объявление в газету. Неужели он думает, что ему удастся таким образом найти женщину, которую он ищет? Неужели…
Если только это не… Марианна Яковлевна Шпак вздрогнула и, машинально подняв руку, прикоснулась к своим волосам. Ну конечно! Ведь, говорят, у нее были именно такие волосы, золотистые, не очень длинные, но и не очень короткие… Но, едва она достала из ящика стола небольшое зеркальце и взглянула на свое отражение, взволнованная улыбка тут же сошла с ее лица.
Собранные в плотный узел и заколотые на затылке, ее волосы теперь имели блеклый, грязновато-серый цвет, настолько жалкий, что их вполне можно было назвать бесцветными. И это было ужасно.
Мгновенно побледнев, Марианна Яковлевна встала из-за стола и подошла к окну. На улице моросил слабый дождь. Прохожие втягивали головы в плечи. Мимо изредка проносились автомобили. Но Марианна Яковлевна словно не видела ничего этого. Перед ней вдруг возникло видение: молоденькая девушка со светлыми, золотистыми волосами, длинными и густыми. Девушка улыбнулась и сделала книксен.
Марианна Яковлевна тут же отпрянула от окна и несколько раз прошлась по комнате из угла в угол. Потом она вернулась к своему столу, сняла телефонную трубку и после некоторого колебания набрала номер…
Она позвонила своей старой подруге, которая раньше работала парикмахершей. Марианна Яковлевна обычно пользовалась ее услугами, отдавая ей предпочтение перед парикмахерскими салонами. И теперь, когда она описала цвет, в который хотела бы покрасить волосы, подруга уверила ее в том, что у нее есть превосходная импортная краска для волос именно такого оттенка, предложив приехать к ней вечером того же дня. Марианна Яковлевна поспешила согласиться и попрощаться с подругой до вечера, заметив, что перед ее окошком уже выстроилась небольшая очередь из желающих купить открытки, отправить заказные письма и получить посылки…
«… А я вечером третьего дня выглянул в окно, и небо было все звездами усыпано. Не знаю, отчего, но мне вдруг сразу подумалось, что мы обязательно встретимся. Только Вы, дорогая моя, не теряйте надежды, верьте мне, умоляю Вас! И пусть печаль не посмеет коснуться Вашего прелестного личика!.. Ибо, закрывая глаза, представляю я себе чарующую Вашу улыбку, и лишь волшебный свет ее согревает мое усталое сердце. И лишь мечта увидеть Вас, душа моя, и обнять придает мне силы, чтобы жить и ждать. Искренне Ваш…»
Дочитав письмо, Марианна Яковлевна Шпак подняла голову и виновато огляделась по сторонам. Конечно, она была согласна с тем, что читать чужие письма – это, вообще говоря, нехорошо. Но старые конверты, в которых этот неизвестный мужчина отправлял свои послания, так легко открывались и без труда вновь запечатывались, что Марианна Яковлевна каждый раз не могла устоять перед соблазном.
Письма эти всегда лежали сверху в мешке с исходящей корреспонденцией из какого-то казенного учреждения, которое располагалось неподалеку. И в них незнакомый мужчина описывал свои чувства к женщине, описывал так ярко, пылко и возвышенно, что сердце Марианны Яковлевны трепетало в сладком волнении. Да, эти письма очень ей нравились.
Но была еще одна причина, по которой она прочитывала эти письма, старательно отыскивая в мешке поблекшие конверты, надписанные знакомым твердым почерком. Просто Марианна Яковлевна Шпак считала, что отчасти все эти письма адресованы именно ей. Потому что она свято верила в то, что в письмах этих содержатся тайные послания от ее мужа.
Вот и теперь она не на шутку разволновалась. Неужели он и вправду намекает на свое скорое возвращение? О, если бы он только знал, как она ждет его! Перечитав письмо еще раз, она встала, собираясь подойти к окну, но взгляд ее упал на часы, которые показывали, что рабочий день закончился. Положив заветное письмо обратно в конверт, Марианна Яковлевна вновь запечатала его и отнесла туда, откуда взяла. Затем она закрыла свою комнату, попрощалась с остальным персоналом и вышла на улицу. Марианна Яковлевна Шпак направилась к ближайшей станции метро, намереваясь поехать к своей подруге-парикмахерше.
И, пока она шла, в голове у нее вертелись обрывки фраз из только что прочитанного письма: «… дорогая моя… закрывая глаза, представляю… чарующую Вашу улыбку… волшебный свет… мечта увидеть Вас, душа моя…»
Те же слова из письма, произносимые до боли знакомым голосом, звучат в ее ушах, пока она сидит в вагоне поезда, который несется сквозь подземный туннель на другой конец города. И к заветному голосу присоединяются другие голоса, много других голосов, и смысл произносимых ими фраз Марианна Яковлевна не может уловить, а они все говорят, говорят и говорят…
Встреча с подругой-парикмахершей тоже почти целиком прошла в разговорах. Нет, конечно, они покрасили волосы Марианны Яковлевны, но при этом не умолкли ни на минуту. Говорили они о косметике, о длине юбок и нравах современной молодежи, о телефильмах и давно забытых киноактерах – о многом. Когда же Марианна Яковлевна встала перед зеркалом, чтобы оценить результат, она замерла и приоткрыла рот от восхищения. Годы словно потекли вспять, и теперь перед ней стояла блондинка с величественным взглядом, какой она была когда-то. На мгновение ей даже показалось, что с лица ее исчезли морщины, кожа вновь стала чистой и гладкой, а плечи расправились. И она гордо подняла голову и улыбнулась.
На радостях подруги выпили по сто грамм водки, и лишь после этого Марианна Яковлевна заторопилась домой, потому что было уже поздно.
Улица встретила ее снегом, который мелкой, колючей крупой сыпался с неба. До настоящей зимы было еще далеко, и это был первый снег. И снежинки, едва касаясь асфальта, тут же таяли.
Марианна Яковлевна поспешила добраться до станции метро и уже спустилась под землю, когда услышала позади себя слабый голос:
– Марьяша?
И она узнала этот голос. Несмотря на то, что теперь он был хриплым и дребезжащим. Однако Марианна Яковлевна не успела даже удивиться и обернулась почти мгновенно, машинально. И вздрогнула.
– Марьяша? Господи! Марьяша!..
В грязном и дурно пахнущем бородатом одноногом старике, который сидел на голом асфальте с рюкзаком на коленях и костылями, прислоненными к стене, трудно было узнать человека, которому когда-то Марианна Яковлевна отдала руку и сердце. И все же это был он.
Да, это был ее муж. Однако, совершенно отчетливо узнав его, Марианна Яковлевна вдруг отвернулась. И пошла прочь. Сперва медленно, затем быстрее.
– Марьяша! Куда же ты? Постой!..
Но она уже скрылась за дверями станции метрополитена…
Говорят, с тех пор Марианна Яковлевна стала вести себя еще более странно, чем прежде. Случается, она не узнает некоторых знакомых. И, говорят, порой она словно не слышит обращенных к ней приветствий. А еще она иногда разговаривает вслух с кем-то, когда никого рядом нет, и при этом спорит, и как будто оправдывается.
Но, помимо этого, с Марианной Яковлевной произошли также перемены другого рода. Например, она перестала видеть во всем тайные послания. И она больше не читала чужие письма.
Поэт
Автор: rbr
Дата: 16.06.2014 05:04
Сообщение №: 42524 Оффлайн
rbr, Так романтично начиналась история и вдруг... Несчастная героиня... Не теряла надежду встретить мужа, что всем казалось очень странным, но, встретив его, предпочла забыть... Её можно понять... ведь для героини муж был центром Вселенной... Да и про запас есть странное объявление)))
Поэт
Автор: сказочник
Дата: 16.06.2014 12:31
Сообщение №: 42640 Оффлайн
Мы в соцсетях: