Форум

394. Рождение детей

Всегда рождение детей,
волшебных, девственных созданий,
что солнце в лазоревый день,
плоды божественных субстанций.
Небесной юдоли ростки – 
земной и трогательный праздник,
сердечной нежности мосты,
цветы вселенские парадных.

Они, малютки, время, час
не отличая от пространства,
распространяют звучный глас:
им перси жизни – постоянство.
Они – есть память всех времён
и предсказание столетий.
Выходят к рейсу на перрон, 
И увлечет их здешний ветер.

395. Песнь о птицах

Давно это было, как будто приснилось

и накрепко вбилось под корочку где-то.

Две птицы взлетели воскресным рассветом

     бескрайности степи и выси на милость.

Восток золотился, отточен багрянцем,

кружили две птицы, со светом сливаясь,

что грации мира в тончайшей вуали 

      воздушно парили медлительным танцем. 

Но роком разыгран был дьявольский выстрел,

и смежные крылья у пары повисли.

Суровая правда: кровавые вишни –

     с небесной прохлады безвременный выстриг.

Падение. Ужас. Мечты и надежды –

секунды искус – разобьются о землю –

упорство на грани – сомкнуться сумели,

     прижались телами в пике неутешном.

Дарована Богом любовь на двоих –

оставить друг друга смертям не могли –

предельным усильем над пропастью тьмы

     пронзенные звенья скрестили они.

Голубушки, силясь, не ведаю как,

расправили крыльев здоровых размах,

и боль нестерпимую в клювах зажав,

     чудесным спасеньем пошли к облакам.

Вразрез пересудам: так быть не могло,

те птицы летают, крыло за крыло, 

поэтому памятью схватки былой,

     истерзанным сердцем я верю в добро.

396. Возвращение блудного мужа

Я бродил по городам индустрий,

средь чужих углов искал тепла

в непогоду, в грязь. Набитой дурой

ты меня безропотно ждала.

Я искал в азарте вдохновенья,
спьяну бил кривые зеркала.
Самого беспутного на свете
ты меня по-прежнему ждала.

И теперь, безумно безобразен,
согнутый виною и сумой,
не ухожен временем и грязен,
я посмел к единственной, домой.

Оттолкнуть не думала заразу,
увлекла объятьем за собой.
Лишь теперь я понял ту отраду –
радость переполнила: – Живой.

Так встречают родственников с фронта,
или осужденных из тюрьмы.
Так надежда, признак поворота
возникают с беспробудной тьмы.

Я тебя, сознаюсь, недостоин,
но у жизни есть свои права:
сводница судьба скрутила вдвое
и дрожит в натяге тетива.

Жизнь твоя и я – неразделимость,
жизнь моя и ты:  – Не вороши.
Оборвется нить: невыносимо

И другой, распятой, дорожить.

397. Дано ли право мне судить об этом

Хороший день. Осенняя прохлада

Строкой стиха ложиться на груди,

которой в явь нисколечко не надо,

чтоб кто-то пыл поправкой остудил.

По меркам всё устроено нормально, 

и сколь воронам бранью ни кричать:

поет монет рапсодия в кармане

на пенсионный милостивый час.

Но это ли главнее всех желаний,

что подошло бы пьянице тому.

Без тормозов у всех прохожих клянчит,

и лебезит случайному добру.

Я пожалеть такого непричастный,

да и себе дать спуску не могу:

– Земным делам – достойные начала.

Мы, как-никак, у времени в долгу.

Но зарекаться грех, как говорится,

и помогать катится дальше вниз,

что ветерок сгоняет в угол листья,

поправ победоносный реализм.

Известно много о такой болезни, 

за воротник плеснуть и сам я рад,

когда распорядителем безделье

и праздное застолье говорят.

Могу признать непроизвольность меры:

безволие, распущенность кляну.

Не все так однозначно, и поэты,

бывает, рвут над пропастью струну.

Но там другое. Нервом запредельно

держать баланс на острие ножа.

Душа полетом расстается с телом,

стремясь согреть мирские небеса.

Дано ли право мне судить об этом?

Умнее принимать все так, как есть, 

и понимать: висит над белым светом 

все указующий господень перст.

И день под ним, проблемам продолжатель,

И чувства… отсылают к дохлецу:

Из ямы страсти братски прижимался     

Он к моему усталому лицу.

398. Гимн лебедю

Пусть голубь – скажем, символ мира.
Петух у нас, как символ драк.
Журавль печалью сушит душу,
Но лебедь – счастья носит знак.

Вот воробьишка забияка,
Синица к клетке тяготит,
Ворона беды предрекает,
Но лебедь гордостью пленит.

Кукушка, все ж, к семье беспечна,
А аист – символ очага.
Удод несчастье кличет вечно,
Но лебедь – чистая река.

И буревестник – символ бури,
У чайки крылья, что мечта,
А попугай в незнанье судит,
Но лебедь ум и красота.

Сорока – та уж воровата,
Пингвин наивен, как чудак,
Проворством славна куропатка,
Но лебедь важен, важен как.

Касатка вторит, с добрым утром,
И соловей поет любви,
Скворец кривляется до дури,
А лебедь гикнет, и молчи.

Орел могуч и благороден,
И мудрой кажется сова,
Но лебедь мой во всем свободен,
Недосягаемый словам.

399. Страда

В июне зелень сочная до хруста,
А желтизну глазами не объять.
Страда жнивьём осваивает русло
И ворожит ликующий обряд.      

Поспели вишни, красного исполнив,
Пух облаков податлив синеве.
Прозрачный воздух, раскаленный полднем,   
Пылает полем в летнем торжестве.

И оттого, что золото в лазури,
И оттого, что солнце в золотом,
Я вишен цвет и с радости и в грусти
Срываю безобидным мотыльком.

В июне зелень сочная до хруста
И красные по зелени мазки,
А жёлтое осваивает русло
На жизнеутверждающем пути.